Впервые в жизни они лежали вместе совершенно обнаженные. Снова опустившись на ее тело, Холден расположился так, чтобы их сердца бились совсем рядом друг с другом, его руки заскользили по простыни в поисках ее ладоней, чтобы сплестись с ней пальцами. Он заглянул глубоко ей в глаза, когда она раздвинула ноги, пропуская его к себе.

— Я проверялся полгода назад, — сказал он, ненавидя себя за то, что вынужден об этом упоминать, но стремясь показать ей, что ему не все равно.

— А Джемма? — спросила Гризельда.

— Мы пользовались презервативами. Но я… — он замолчал, почувствовав себя каким-то эгоистичным мудаком, ничего не спросив о ее условиях контрацепции. — Я не хочу использовать их с тобой. Мы м-можем… но, я просто…

— Я тоже не хочу. У меня спираль, — сказала она, подняв колени и скрестив лодыжки у него на пояснице. — Я хочу чувствовать тебя.

— Ты уверена, Гри? Бл*дь, я безумно х-хочу тебя прямо сейчас, больше всего на свете. Но если ты не уверена…

— Я не знаю, что будет потом, — сказала она, в ее темных глазах читалась нежность и нерешительность. — Что будет потом?

— Я заставлю тебя кончить. Я буду обнимать тебя, пока ты спишь. Я изменюсь для тебя. Я буду жить для тебя. Я никогда тебя не отпущу, — пообещал он, захватив губами ее верхнюю губу и целуя ее.

Когда он отстранился, она сжала его руки, ее глаза заблестели от слез.

— Обещаешь?

— Об-бещаю, Гри.

— Дыши, — сказала она, толкаясь в него бедрами, чтобы он понял, что она готова.

Он напрягся над ней и уперся в скользкий, пульсирующий вход ее лона, затем замер, неотрывно удерживая ее взгляд.

— Гриз, спроси меня, сломлен ли я или остался прежним.

Она ахнула, когда он медленно, дюйм за дюймом вторгался в блаженство ее горячей, влажной плоти. Жадно ловя губами воздух, она тихо выдохнула:

— Холден, ты… такой же… как прежде… или сломлен?

Он с силой зажмурил глаза, у него дрожали руки от того, как сильно он пытался себя сдерживать. Ощущение засасывающей его плоти было просто невероятным, но он двигался как можно медленнее, наслаждаясь каждым моментом их соития, моментом, когда он во всех смыслах становился с Гризельдой одним целым. Наконец, кончик его эрекции уперся в ее матку. Он вошел в нее полностью. Он стал единым целым с единственной женщиной, которую он когда-либо любил, мог полюбить и будет любить всегда.

Его член пульсировал, сердце бешено колотилось, Холден открыл глаза и увидел пронизывающий взгляд ее темно-синих глаз, полных такой нежности и доверия, что он дрогнул и чуть не прослезился.

— Я такой же, как прежде, — прошептал он. — Ты делаешь меня прежним.

Слезы заволокли ее взгляд и, выскользнув из глаз, покатились к ее волосам, она обхватила ладонями его щеки, в исступлении притянув его лицо к своему. Он вышел из ее тугой плоти, затем снова начал вторгаться в нее, двигаясь плавно и неторопливо, стараясь не причинить ей боли, упиваясь тем, как реагируют на ласки и поцелуи чуткие нервные окончания их тел, в то время как его губы с жадностью пожирали ее губы.

Пот выступил у него на лбу, когда он осторожно вышел, затем со стоном наслаждения скользнул в нее вновь. Она гладила ладонями его грубую спину, он почувствовал, как сжались у него на коже ее пальцы, и вздрогнул, когда она провела по ней ногтями.

— Хорошо, — задыхаясь, произнесла она, оторвавшись от его губ и выгибая шею, так что ее голова с силой вжалась в подушку.

Ее темные глаза метнулись к его лицу.

— Я не сломаюсь. Я хочу тебя, Холден. Ты мне нужен. Забери меня домой.

Он наклонил голову, его влажный лоб опустился ей на плечо, и он задвигался быстрее. От трения его движений и жарких стонов, раздающихся из глубины ее горла, его член внутри нее налился и стал еще больше. Она крепко обхватила его ногами и изогнулась, с каждым толчком все глубже и плотнее захватывая его. Он почувствовал горячий водоворот у себя под мышцами пресса, как сжался и натянулся каждый мускул, как внутри нее начал подрагивать его член. А потом она выкрикнула его имя, и стенки ее лона запульсировали вокруг него, как гребаный рай.

Глядя на исказившееся в экстазе любимое лицо, он вдруг ясно почувствовал все это — единение прошлого и настоящего, прогулка по проселочной дороге, сказки, рассказанные на тесной железной койке, ее глаза в лучах солнца, полуоткрытые губы, упрямое сердце, нежная душа. Лишь на мгновение он застыл над пропастью, и когда с его губ слетело ее имя, он шагнул вперед, в вечность, отпуская, раскрывая свое сердце и высвобождая тело, и сдался неизбежности, которой и была его глубокая и вечная любовь к Гризельде.

Глава 20

— Ты знаешь, что означает имя «Гризельда»? — спросил он, убирая у нее со лба спутанные волосы.

— Нет, — ответила она, поглаживая рукой его грудь и глубоко дыша. В маленькой комнате пахло сексом, и ей хотелось сохранить в памяти запах принадлежности ее тела его телу.

— У него есть два значения. Одно — «темная битва», а другое — «серая воинственная дева».

Поцеловав теплую кожу во впадинке между его грудными мышцами, она прижалась губами к крошечным ступням вытатуированного там ангела.

— Ты одновременно и то, и другое, — продолжил он, его пальцы неспешно двигались от ее виска до кончиков волос, затем обратно. — Ты выиграла темную битву, потому что ты воин.

Гризельда глубоко вздохнула и задумалась о его словах.

— Я не чувствую себя воином.

— Почему? Гри, я никогда не встречал женщины сильнее тебя. Никогда.

Положив руки ему на грудь, она прислонилась щекой к предплечью и пристально посмотрела на него.

— Моя жизнь… она вовсе не такая хорошая.

— Эй, — сказал он, нахмурив брови и скользнув ладонями ей под руки, притянул к себе. — Н-не говори так.

Она слабо ему улыбнулась.

— Я признаю, что за последние несколько дней она значительно улучшилась, но…

— Но что?

Она склонила голову на бок, улыбка медленно сползла у нее с лица.

— Я была в дерьмовых отношениях с совершенно ужасным человеком. У меня нет амбиций, нет будущего, нет образования, нет перспектив. У меня есть одна настоящая подруга, и она даже не подозревает о том…

— …что с нами произошло?

Гризельда покачала головой.

— Люди знают, только то, что писали в газетах. «Девочка сбежала от своего похитителя после трехлетнего пребывания в плену. Похищенный вместе с ней мальчик по-прежнему не найден». После того, как я сбежала, меня отвезли обратно в Вашингтон, но кроме примерного расположения фермы Калеба Фостера, я практически ничего не рассказала о том, как мы жили там все это время. Меня отправили к психотерапевту, но я просто… Мне не хотелось об этом говорить. Мне не хотелось снова все это переживать. А потом, когда они пришли и сказали, что вы с Калебом бесследно исчезли… Я больше об этом не заговаривала. Ни с кем.

— Почему? Возможно, тебе было бы лучше об этом поговорить.

— Я бросила тебя, Холден. Бросила тебя там. Я оставила тебя с этим чудовищем и убежала.

— Я сказал тебе бежать. Гри, я рад, что ты побежала, — Холден помолчал. — Он ведь стрелял в тебя, так?

Вспомнив об этом, на глазах Гризельды выступили слезы.

— Я сказала ему, что он отправится в ад. Он ответил: «Сперва ты, Рут». Я стала кричать ему, что ты — не Сет, а я — не Рут, но он поднял ружье и выстрелил… и я побежала.

— Так ты не убежала, когда я сказал тебе бежать?

Она покачала головой.

— Нет. Не сразу.

— Г-господи, Гри! Он мог бы…

— Я миллион раз об этом думала, Холден. Я не уверена, но полагаю, он не хотел меня убивать. Он никак не должен был промахнуться, когда стрелял. По-моему, у него просто была бредовая идея, что он может тебя спасти от меня, и ему нужно было убрать меня с дороги.

Холден глубоко вздохнул.

— Я все узнал. Ну, ты понимаешь.

— Сет и Рут?

Он кивнул.

— Да. Я сложил все воедино. Он часто говорил об этом, но уже не тот бред, что нёс тогда, когда мы были у него дома. Уже без Левита, — сказал он, тихо и горько засмеявшись. — В основном просто… свои воспоминания. У него все смешалось, однако, он и впрямь думал, что я Сет.

— Они были его братом и сестрой, да?

— Да, — ответил Холден. — На несколько лет моложе его. Близнецы. Когда мы уехали, он взял с собой старую коробку с фотографиями. Я часто просматривал их, сводя все воедино.

— Это были старые, прямоугольные фотографии приглушенных цветов. На них стояли даты семидесятых годов. Старший брат рядом с младшим братом и сестрой, ну знаешь, будто они собрались в церковь на Пасху или что-то вроде того. Три фотографии — на заднем дворе. На крыльце того дома. Калеб, самый старший и самый высокий, а рядом с ним стояли Сет и Рут, всегда держась за руки.

— Я кое-что заметил, Гри. На каждой фотографии между близнецами и Калебом всегда оставалось небольшое пространство, словно какая-то граница. И на каждой фотографии рядом с Калебом, в центре, стоял Сет, а Рут — никогда. Было несколько совместных фотографий Калеба и Сета, и на них Калеб выглядел совсем другим человеком… ну там, опирался локтем на голову младшего брата или обнимал рукой тощую шею Сэта, улыбался своему братишке, словно с гордостью и любовью. И знаешь, Сет тоже казался довольным. Не счастливым и, возможно, немного настороженным, но нормальным.

— Но, Гри, на фотографиях Сета и Рут… Когда Сет стоял рядом с Рут, он светился от счастья, его глаза лучились тайной, или обожанием, или чем-то таким. Они всегда крепко держались за руки, и в девяти случаях из десяти Сет улыбался Рут, а Рут улыбалась в камеру. Она была очень красивой. Как ты. Полной жизни и надежды, с большими распахнутыми глазами. Он был… без ума от нее.

Холден помолчал, пока Гризельда переваривала эту информацию.

— Ты думаешь, они…

— Да, — вздохнул Холден. — Я думаю, они любили друг друга. Я в этом уверен.