Холден медленно закрыл глаза и, убрав руки с ее лица, перекатился на спину и лег рядом с ней. У него вырвался громкий, низкий, едва контролируемый вздох.

Она больше не могла сдерживать слезы, потому что отчаянно в нем нуждалась, и это отторжение — даже при том, что она сама на нем настояла и спровоцировала — оказалось более болезненным, чем она предполагала. Слезы текли у нее щекам, пока она лежала, неотрывно глядя на грубый деревянный потолок и чувствуя себя совершенно несчастной.

Затем она неожиданно ощутила, как его пальцы прикоснулись, потянулись к ней, с легкостью переплетаясь с ее пальцами. Его ладонь подстраивалась, приспосабливалась к ее руке, пока их ладони не оказались тесно прижатыми друг к другу.

— Гризельда, — вымолвил он. — Я не люблю Джемму. Мне она даже не очень-то и нравится.

Чувство облегчения пронзило ее тело, плотина тепла у нее в животе прорвалась, наполняя все ее внутренности неземным ощущением свободы. Она облегченно выдохнула, сделав медленный, глубокий вдох и почувствовав, как расслабляются напрягшиеся мышцы.

— Ты ее не любишь, — выдохнула она, тихо застонав от удовольствия.

— Нет.

— Но вы вместе уже несколько месяцев.

— Мы просто трахались несколько месяцев. Вот и все.

— А, — вздохнула она, теплое и спокойное чувство облегчения сменилось зреющим, словно семя, предвкушением, которое стремительно росло и заставляло ее сердце забиться скорее, а плоть между ее ног гореть и пульсировать от желания быть заполненной им.

— Я не знаю… — он замолчал, неподвижно лежа рядом с ней. — Г-гри, я не уверен, знаю ли, что значит любить кого-то. Иногда мне кажется, что часть меня… умерла.

— Вовсе нет, — с уверенностью сказала она, перевернувшись на бок и оперевшись щекой на руку, посмотрела на его профиль. От острой потребности прикоснуться к нему, продолжить то, на чем они остановились мгновением раньше, у нее по коже пробежала дрожь желания, дыхание стало прерывистым, ритм и без того бешено колотящегося сердца участился.

— Откуда ты знаешь? — спросил он, в его голосе мелькнула надежда.

— Потому что знаю. Потому что я знаю тебя. Потому что я знаю твое сердце. Потому что эта часть тебя, возможно, где-то затаилась, но не умерла.

Теперь пришла его очередь поморщиться. Он потер лоб рукой.

— Ну а ты? Ты тоже не одна. Джона. Ты живешь с ним.

— Мне тоже он не очень-то и нравится, — сказала она, не задумываясь, облизывая губы и сосредоточив свое внимание исключительно на Холдене.

— Мы оба с людьми, которые нам даже не нравятся, — сказал Холден, прочитав ее мысли. — Ты хоть представляешь, насколько это хреново?

«Да. Но мы можем всё изменить. Начнем прямо сейчас».

— Я уже не с Джоной, — сказала она тихим и ровным голосом. — И никогда больше не буду с Джоной.

— Почему? — спросил Холден, повернувшись на бок и заглянув ей в лицо. Его голос был низким, в глазах плескалась ярость.

— Потому что всю оставшуюся жизнь, — ответила она, опустив глаза, чтобы собраться с духом, затем подняла подбородок и впилась в него своим взглядом. — Я хочу быть только с тобой.

***

От ее слов Холдену стало нечем дышать. Он резко вдохнул, потрясенно глядя на нее, и понимая, что она оказалась права: он еще вполне способен кого-то любить. Какая-то глубинная и скрытая часть его признала, что это правда, потому что чувство, закипающее у него внутри, было настолько больше, настолько шире и горячее, чем любовь, и наполнено таким благодарным, сильным изумлением, что у него не было слов, чтобы его описать.

Целовать ее несколько минут назад в первый раз, ласкать ее груди, скользя руками по теплому шелку ее кожи, было восхитительно, но, все же, он не мог отделаться от мысли, будто все это какое-то воровство. Он был невероятно возбужден, но в то же время испытывал неодолимое чувство вины – словно брал то, чего она ему не предлагала. И вот теперь она, девушка его мечты, говорит, что целиком и полностью принадлежит ему. Говорит, что всё то, что он хотел взять, уже давно его. Говорит, что хочет только его. Всегда.

— О, Боже, Гри. Я т-тоже, — произнес он. — Я порву с Джеммой, как только мы вернемся в Чарльстаун. Все кончено. Все закончилось сразу, как только ты вернулась в мою жизнь.

— Я не смогу полюбить никого, кроме тебя, Холден. И никогда не любила.

Он подумал о шрамах у него на спине и подсчитывающих знаках на руке, о тех бесчисленных ночах, проведенных в поиске противоядия от стальных оков, которыми Гризельда крепко держала его сердце, даже из могилы.

— Я т-тоже. Я не смогу полюбить никого, кроме тебя.

— Так что, попробуем? — спросила она, всматриваясь в его глаза с такой душераздирающей, полной надежды нерешительностью, что ему отчаянно захотелось ее успокоить, убедить в том, как глубоко и безмерно он будет любить ее до конца своей жизни, если она только удостоит его шанса — чести — быть с ней. — Быть вместе?

— Мы и так всегда были вместе, — с волнением прошептал он, потянувшись к ней рукой, его пальцы легли на голую кожу у нее на талии, привлекая ее ближе. Она была нежной, безумно нежной и горячей, и его сердце бешено забилось в предвкушении скорого обладания. — Даже когда мы расстались, мы все равно были вместе. Даже когда я думал, что ты умерла, ты все равно жила в моем сердце.

— Я никогда не теряла надежды, что найду тебя, — сказала она, прижав руку к сердцу, которое бешено билось ради нее.

— Были времена… — она поморщилась, с трудом сглотнув. — Были времена, когда это было единственным, ради чего я жила.

Ее признание просто свалило его наповал, потому что он и сам не понаслышке знал об этом отчаянии. Сдавленно выдохнув, Холден подался вперед и прислонился лбом к ее лбу, потираясь носом о ее нос, нежно касаясь губами ее губ.

— Это правда? — прошептал он, его взгляд стал затуманенным и жарким. — Неужели это, наконец, правда?

— Правда, — сказала она и, положив руку ему на щеку, притянула его ближе к себе, чтобы крепче поцеловать.

Она перевернулась на спину, и он устремился за ней, вдавливая ее в матрас своим телом, заводя их сцепленные ладони ей за голову и глотая ее стоны. Проникнув ей в рот, он принялся с нарастающей силой ласкать своим языком ее язык, от чего она выгнулась ему навстречу, и он ринулся к ней, прижавшись своей эрекцией между ее бедер и придавив ее груди твердыми мышцами своей груди. Его свободная рука метнулась вниз и накрыла ее грудь, Гризельде стало нечем дышать. Скользнув по ее телу, он поймал губами ее твердый сосок и закружил по нему языком, затем нежно всосал его в рот.

— Холден, — простонала она, резко зарывшись рукой в его волосы, пальцы дергали, закручивали его пряди, чтобы удержать его на месте.

Когда его зубы сомкнулись на ее нежной коже, она вскрикнула. Он выпустил ее руку, положив ладонь ей на грудь и медленно двигаясь ртом по разгоряченной коже, ища губами ее близнеца. Когда он стал дразнить её своим языком, Гри снова захныкала, ее тихие стоны наслаждения распаляли его еще больше, делали тверже, его член ныл от желания погрузиться в нее.

— Ты уже влажная, Гри? — прорычал он, дуя на ее соски и наблюдая, как ее вспыхнувшая, раскрасневшаяся кожа покрывается мурашками. — Ты уже влажная для меня?

Она всхлипнула, когда он скользнул рукой по коже ее живота и, одним быстрым движением пальцев расстегнув пуговицу у нее на джинсах, проник ладонью под эластичную ткань ее трусиков. Его пальцы скользнули по мягким завиткам волос, и он невольно представил, как они станут дразнить и щекотать его, когда он будет ритмично входить и выходить из нее. Стиснув челюсти, он проник средним пальцем между скользких складочек и, коснувшись напряженного бугорка разгорячённой плоти, почувствовал, как ее бедра оторвались от кровати, толкнувшись навстречу его прикосновениям.

— О, Боже, — пробормотал он, надавливая большим пальцем на комочек нервов у нее между ног и проталкивая два пальца в ее влажное тепло. Она была готова, буквально сочилась влагой, а они ведь только начали.

С ней ему не хотелось спешить — ему хотелось наслаждаться каждым моментом — но от того, как она под ним извивалась, как при каждом движении пульсировал его член, ему пришлось пересмотреть свой план. Она нужна ему, а он нужен ей. Романтика может подождать. Сейчас ему просто необходимо войти в нее.

— Гриз, я хочу тебя, — сказал он, лаская ее глубоко внутри, и взглянул вверх, чтобы понаблюдать за игрой наслаждения и возбуждения, отразившейся на ее красивом лице. Она была так дьявольски совершенна, что внутри у него все сжалось, а грудь разрывалась от всех тех чувств, что он к ней испытывал.

По-прежнему удерживая внутри его пальцы, она подалась вверх и, потянувшись руками к его джинсам, стащила их вниз на его бедра. Его член — длинный, толстый и твердый, как камень, — теснила эластичная ткань его боксеров, поэтому Холден вынул из нее пальцы, чтобы наклониться и освободиться от одежды.

Она сдавленно вдохнула воздух, то ли от того, что ее больше не ласкали его пальцы, то ли от того, что он, наконец, предстал перед ней обнаженным. Он поднял на нее глаза, наблюдая за тем, как в изумлении приоткрылись ее губы, когда она скользнула взглядом вниз по его телу.

— Холден. О, Господи…

Он был большим. Он знал об этом, не потому, что видел много обнаженных мужчин, с которыми мог бы себя сравнить, а потому, что такая реакция была для него совершенно обычным делом. Впоследствии она менялась от восторга до страха, но первоначальная реакция всегда была одной и той же — несказанное удивление.

Пока Гризельда его разглядывала, он всматривался ей в лицо, пытаясь прочитать ее реакцию, сердце забилось в надежде, затем преисполнилось облегчения, когда она взглянула на него затуманенными темно-синими глазами. Девушка облизнула губы и потребовала:

— Сними с меня джинсы. Сейчас же.

Она откинулась на спину, он протянул руку к молнии у нее на джинсах и дернул ее вниз. Подцепив пальцами пояс джинсов и трусиков, он одним рывком стянул с нее все, отбросив на пол.