Он задавался вопросом, а что если этому в какой-то мере способствовали годы, проведенные с Калебом, когда их жизнь напрямую зависела от силы и трудолюбия? С марта по ноябрь они каждый день, с семи утра до пяти вечера, работали в саду. С ноября по февраль они работали в амбаре, консервируя фрукты и овощи, которые сами же заботливо выращивали в теплое время года. Один или два раза в неделю Калеб загружал в кузов своего грузовика несколько ящиков, а, когда через несколько часов возвращался в стельку пьяным, ящики уже были пусты и готовы к следующей погрузке.

Холден не мог говорить за Гризельду, особенно после всех этих лет, но для него работа была настоящим благословением. По большей части, когда они молча работали, Калеб их не трогал, и поэтому, вызывая в памяти те дни, если ему, конечно, удавалось абстрагироваться от страха, Холдену вспоминалось чувство полной и ничем не нарушаемой общности с Гризельдой, каждый час, каждую минуту, каждый день. Дни сливались в однообразии работы, но, по крайней мере, они были вместе, и для него это обстоятельство не только значительно облегчало жизнь, но и в некотором смысле, сделало те дни особенно ценными.

— Ты справишься с лестницей? — спросила она, оглянувшись на него.

Он вышел из глубокой задумчивости и кивнул. Хотя его бок, грудь и лицо по-прежнему очень болели, все было не так ужасно, как вчера, к тому же Адвил, который он принял, пока она меняла повязки, начал снимать боль. Если он двигался медленно и осторожно, боль уже не была такой невыносимой.

— Где твоя машина? — спросила она, открывая дверь у подножья лестницы.

Наклонив голову влево, он сказал:

— За углом. Раздолбанный Форд пикап.

Когда он подошел к ней сзади, она вышла за дверь и свернула на тротуар. Но внезапно ее бодрые шаги замедлились, и Гри резко остановилась у входа в переулок. Один из пакетов с продуктами чуть не выскользнул у нее из рук, но в последний момент она подхватила его и прижала к себе. Рывком она повернула голову и в замешательстве взглянула на него, широко распахнув глаза и в ужасе приоткрыв рот.

Он вздрогнул, секундой позже все прочитав на ее лице.

«Блядь».

Однажды она уже сидела в этом грузовике.

***

Как только Гризельда посмотрела за угол, она сразу узнала этот грузовик по выцветшей наклейке на заднем бампере с надписью «Бар Розин сарай». Это был грузовик Калеба Фостера. Тот самый, на котором он их похитил.

Большую часть своей жизни она неосознанно искала эту наклейку на заднем бампере каждого едущего впереди красного грузовика, на каждой дороге, на каждой автомагистрали, везде, где только ей приходилось ехать. И вот он здесь. Стоит в переулке на парковке в Западной Вирджинии, будто все время тут был.

— Это же его… его…

— Больше н-не его, — раздался сзади голос Холдена. — Он мой.

— Ты сохранил его грузовик? Тебе понадобился его… — она замолчала, пристально вглядываясь ему в лицо. От учащенного дыхания у нее закружилась голова, ладони вспотели, и продукты снова начали выскальзывать у нее из рук.

Поморщившись от боли, он забрал у нее пакеты и поставил их на тротуар, затем бережно обхватил ладонями ее лицо. Его серые глаза смотрели на нее с нежностью и сочувствием.

— П-послушай меня, Гри. Он больше не его. Он мой. И я его забрал, потому что мне было, э, семнадцать и у меня ничего не было, а он хорошо с ним обращался. Я вернулся на нем сюда из Орегона. И да, пожалуй, если честно, я ос-ставил его, потому что у меня от тебя не осталось ничего, кроме воспоминаний… и одно из этих воспоминаний, как ты сидела рядом со мной в этом грузовике. Так что, да. Я с-сохранил его. Но он не его. Он мой.

Пока он говорил, она неотрывно смотрела ему в глаза, в поисках последней надежды, и, когда она почувствовала ее в его словах, ее сердце перестало бешено колотиться.

Он сохранил его из-за нее.

Он оставил у себя этот грузовик, потому что когда-то давно, в самый ужасный день их жизни, она двадцать минут сидела в этом грузовике, держа на коленях щенка. И хотя Холден умолял ее не залезать в этот грузовик, все равно последовал за ней.

И от этого у нее так защемило сердце, что перехватило дыхание, и она опустила голову ему на плечо, уткнувшись лицом ему в шею. Руки, сильные и надежные, обхватили ее, прижав к его груди, и она, наконец, расслабилась, прислонившись к нему и закрыв глаза. Сегодня утром ему не удалось принять душ, но после завтрака он, как мог, вымылся в ванной комнате, и теперь от него пахло печеными яблоками, мылом и потом. Жар, исходящий от его шеи, обжигал ей губы, и она, не задумываясь, подалась вперед и прижалась губами к его коже.

Он судорожно выдохнул, затаив дыхание и застыв на месте, и только его пальцы медленно сжались в кулаки у нее за спиной.

У нее в животе разливалось плавящееся, огненно-жидкое тепло, от чего ее глубокие и потаенные мышцы сжались от страстного желания, а соски напряглись и прижались к его груди. Сквозь ткань джинсов она почувствовала, как сделалась твердой его плоть и настойчиво толкнулась ей в бедро. Она отпрянула, но затем снова прижалась губами к месту на его шее, где лихорадочно бился пульс.

Из самой глубины его горла вырвался приглушенный, сдавленный стон, вызвав слабую, но волнующую вибрацию под чувствительной кожей ее губ. Наконец он вздохнул и тяжело задышал, обдавая жаром ее ухо, от чего у нее по спине побежала дрожь.

— Холден, — прошептала она сквозь частое и прерывистое дыхание.

— Гриз, — тихо произнес он низким голосом, от чего у нее в босоножках непроизвольно сжались пальцы.

— Мы должны, хм… мы должны… — ее губы были так близко к его шее, что каждый раз, когда она произносила слово «мы», они порхали по его коже, словно поцелуи, легкие, как взмахи крыльев бабочки.

— Да, — хрипло выдохнул он, не предпринимая никаких попыток ее отпустить, но при этом разжав пальцы и плотно прислонив их к нижней части ее спины.

Она сглотнула. Из-за густого тумана жгучего, мучительного желания она чувствовала жар и головокружение. На чисто физическом уровне, в ее сознании промелькнула мысль, каково это было бы — быть с Холденом, и, когда она представила, как прижимается своим обнаженным телом к его телу, как он целует ее губы, а его руки исследуют все изгибы и впадинки ее тела, как в нее вколачивается твердая плоть между его бедер, ее сердце бешено застучало, забилось напротив его сердца.

В этом вопросе он был гораздо искушеннее нее, но если судить по переполняющей его глаза нежности, он явно заботится о ней и хочет ей угодить. При этой мысли все внутри нее заполнилось жаром и влагой и, когда она закрыла глаза, чтобы сосредоточиться на тесно прижатых к ней крепких выпуклостях его тела, пытаясь представить, каково это — касаться их без одежды, то почувствовала, как намокли ее трусики.

Наконец в дело вмешался ее обеспокоенный и уже изрядно перегретый мозг, обрушив на ее сознание остатки здравого смысла, словно ведро ледяной воды.

Вот уж что им с Холденом совсем не было нужно, так это усложнять их долгожданную встречу сексом.

«К тому же, — донимал ее безжалостный разум, — у него есть девушка… и дохрена зарубок на руке».

Она отстранилась от него, открыв глаза и приводя в порядок голову.

— Я думаю, нам пора.

Он откашлялся, его серые глаза, потемневшие почти до черного цвета, напряженно метались по ее лицу и, наконец, бесцеремонно остановились на ее губах.

— Да.

— Извини за это, — произнесла она, чувствуя, как краснеют ее щеки, и не находя себе места от того, что ей безумно нравится то, как он не может оторвать взгляда от ее губ. — Ты сохранил этот грузовик из-за меня, и это… Я не знаю. Это и огорчает меня, и радует, и… совсем сбивает с толку.

— Ты сбита с толку? — спросил он, по-прежнему крепко прижимая ее к себе, и слегка поменяв при этом свое положение, так, чтобы его эрекция упиралась не в бедро, а прямо в низ ее живота. — Чем же?

Ее веки чуть дрогнули, и ей стоило большого труда не толкнуться бедрами ему навстречу.

— Мне кажется… То есть, мне кажется, что в моих чувствах… какой-то бардак. Я рада тебя видеть… Я рада, что ты в порядке… Я…

— Ты что? — спросил он, оторвав, наконец, свой взгляд от ее губ и посмотрев ей прямо в глаза.

— Я… — сбивчиво начала она, затем зажала зубами нижнюю губу.

— Перестань так делать, — не сводя с нее глаз, тихо прорычал он.

Она оставила в покое губу.

— Дыши, — вымолвил он.

Она сделала глубокий вдох.

Он опустил руки и сделал шаг назад, по-прежнему сверля ее глаза своим пронзительным взглядом.

— Ты права. Нам пора.

Отвернувшись от нее, он подошел к водительской стороне грузовика, открыл дверь и осторожно забрался внутрь.

***

«Блядь».

«Блядь, блядь, блядь. Черт».

Он метнул взгляд в зеркало заднего вида и увидел, как она подняла два пакета с продуктами и аккуратно поставила их в один из ящиков, закрепленных в кузове грузовика амортизирующим тросом. Гри уложила спортивную сумку в другой ящик, затем развернулась спиной к грузовику, уперев руки в бедра. Ей нужно время подумать. Он прекрасно это понимал.

Бросив взгляд на череду подсчитывающих знаков у себя на руке, он понял, что ни одна из вытатуированных на его коже меток — ни одна — даже отдаленно не напоминала то мгновение, что он только что пережил с Гризельдой. И, Боже мой, они ведь даже не целовались. Ее губы всего на несколько секунд едва коснулись его шеи. Если они когда-нибудь… Боже, если они когда-нибудь…

Он поморщился, поправляя свои штаны и пытаясь расслабиться. Снова взглянув в зеркало заднего вида, он подумал, не происходит ли с ней то же самое. Когда она поцеловала его второй раз, он почувствовал, как прижались к его груди затвердевшие, словно камешки, вершины ее сосков. Вне всякого сомнения, она завелась так же, как и он.

«Блядь».

Он так сильно хотел ее — каждый дюйм его тела нетерпеливо пульсировал, ожидая ее прикосновений — и все же… и все же….