В конце концов Гейбриелу все же удалось улыбнуться Антонии и беззаботно покрутить прядь ее шелковых волос. Однако то, что они сейчас сделали, никак нельзя было назвать беззаботным. Для Гейбриела это был переломный в жизни момент, момент пылкой страсти и высшего осознания.

– Гейбриел? – Антония взяла в ладони его лицо. – Пожалуйста, не переживай!

– Я не переживаю, – усмехнулся он.

– И не лги мне, – добавила она. – Я иногда все еще бываю не в себе, это правда, но дурочкой я была только один раз.

– Ты права, – пробурчал он. Его взгляд смягчился, Гейбриел повернул голову и, поцеловав Антонию, потерся губами о ее ухо. – Я переживаю.

– Ты такой большой. – Повернувшись к Гейбриелу, Антония положила голову ему на грудь под подбородок. – С тобой я чувствую себя… в безопасности, Гейбриел. Если произойдет худшее… если твои страхи окажутся правдой… неужели это так ужасно?

Она чувствует себя в безопасности. Вот как?

– Ужасно для тебя, милая? Или для меня? – Он рассмеялся.

– Для меня это не будет ужасно, – ответила она.

– Послушай меня, Антония. – Он неистово сжал ее. – Я тебе не нужен. Имей дело с себе равными – такой совет всегда мне давал дедушка. И он был прав.

– А ты… мне не ровня?

– Ты же знаешь, что нет. Тебя воспитывали, чтобы ты стала тем, кем я никогда не был. У тебя есть права по рождению, на которые я никогда не мог претендовать.

– Это неправда. – Ее взгляд скользил по его лицу.

– Антония, – тихо заговорил Гейбриел, тщательно подбирая слова, – на протяжении трех лет я жил здесь, в Селсдоне, но никогда не был одним из этих людей. И если я на одну секунду забывался, то обязательно кто-нибудь – Уорнем, его жена или слуги – жестко напоминал мне об этом. Так неужели ты на самом деле… полагаешь… – Он не закончил фразу и только покачал головой.

– На самом деле я думаю… что? – Она положила руку ему на грудь.

– Неужели ты думаешь, что твои друзья и родственники согласятся с тобой? – С грустной улыбкой он погладил ее по щеке. – Тебе хоть на мгновенье приходила мысль о том, что они сочтут меня неподходящим для тебя?

– Но… ты герцог, – ответила Антония. – А герцогу общество может простить почти все.

– Внешне, вероятно, да, – легко возразил Гейбриел. – Но чего это стоит? Хочу ли я, чтобы общество принимало меня только из-за неожиданного поворота судьбы? В другом случае эти люди просто не захотели бы знаться со мной.

– Гейбриел, внутри тебя сидит такая обида. – Антония грустно и с пониманием посмотрела на него. – Это разбивает мне сердце.

– Но иногда боль, Антония, может быть и полезным чувством. – Он перевернулся на спину и прикрыл рукой глаза. – Боль может служить побудительным мотивом, подталкивать к стремлению стать человеком.

– Так случилось с тобой?

– Пожалуй, да. Я хотел сам управлять своей судьбой. Я не хотел больше никогда зависеть от чьей-либо милости. – Антония придвинулась к нему ближе, и Гейбриел прижал ее к себе и убрал руку с глаз. – По-моему, гроза кончилась, и дождь, вероятно, тоже скоро перестанет.

– Гейбриел, если хочешь, можешь идти. Со мной все будет хорошо. Как ты сказал, все худшее уже позади.

– Да, пожалуй, – нехотя согласился он, не имея никакого желания вставать с постели и оставлять Антонию одну. Ее рука поглаживала волосы на его груди, а маленькое теплое тело прижималось к нему. Это было блаженство. Почти неосознанно он протянул руку вниз и натянул на них измятое покрывало.

– Гейбриел, – Антония потерлась об него носом, – как ты узнал, что влюблен? Как это – быть влюбленным?

– Я… Прости? – Ее вопрос озадачил Гейбриела, и он поднял голову, чтобы посмотреть на Антонию.

– Она заставляла твое сердце биться неровно? Ты чувствовал, что не способен спать или есть? – пожав плечами, пояснила Антония.

Ксантия. Она имела в виду Ксантию.

– Нет, ничего такого не было, – ответил Гейбриел. – Просто у меня возникло чувство, что мы должны быть вместе. Это, так сказать, была судьба.

– Но это не похоже на любовь, – пробормотала Антония.

– Я ее любил, – как бы защищаясь, сказал Гейбриел. – Возможно, это было не так, как когда все летит вверх тормашками, когда сходят с ума от любви. Это было постепенное осознание того, что так будет лучше всего.

– Лучше всего для вас обоих? Ты не чувствовал себя ниже ее, несмотря на то что ее брат аристократ?

Гейбриел открыл было рот, собираясь ответить, но ничего не сказал, задумавшись над вопросом Антонии.

– Ротуэлл не такой, как другие аристократы, – наконец заговорил он. – Они все трое выросли в ужасных условиях и ничего не имели. Знаешь, они тоже остались сиротами, и их отправили на Барбадос в семью, которой они не были нужны. Думаю, в этом у нас было много общего.

– Понимаю, – сказала Антония слегка дрожащим голосом, лежа у него на груди. – Был у тебя главный момент? Момент, когда ты понял, что хочешь жениться на ней?

Гейбриел долго не отвечал, а потом признался:

– Это было в грозу. Не в такую, как сейчас, а в ураган. Мы оказались одни в конторе компании, возле места для кренгования, и решили, что умрем. Я сам прежде много раз готовился к смерти – жизнь на море того требует, – но с Зи такое было впервые. Ураган валил деревья и хлопал ставнями. Маленькие ялики выбрасывало из океана как морские водоросли. Один угол нашей крыши болтался на ветру. В конце концов мы спрятались за какой-то мебелью, и я… – Он замолчал.

– Что? Продолжай.

– Не могу. – Он смущенно покачал головой. – Я говорю слишком откровенно.

– Понимаю, – мягко сказала Антония. – Честь женщины и все такое. Зная тебя, Гейбриел, я легко могу представить себе, что произошло.

– Давай просто скажем, что я сделал то единственное, что умел делать, – признался Гейбриел. – И, честно говоря, я… считал, что это кое-что значит. Но когда наступил день и ураган утих, Зи снова стала сильной и уверенной в себе. Она больше не нуждалась во мне. На самом деле она вообще никогда во мне не нуждалась.

– Гейбриел, то, что было у нас сегодня ночью… кое-что значит, – прошептала Антония и, взяв его руку, прижала к своей груди у сердца. – Я… не знаю, что именно, но… когда дождь прекратится и настанет утро, я все еще буду нуждаться… – Она внезапно замолчала и глубоко вздохнула. – Я всегда буду благодарна тебе, – закончила она.

– Антония, мне не нужна твоя благодарность, – снова сказал он, а потом привлек к себе и поцеловал в макушку. – Я хочу, чтобы ты была счастлива.

– Я знаю, – отозвалась она сонным голосом. – Я это знаю, Гейбриел.

Обнявшись, они погрузились в беспокойный сон, и пока дождь шумел в водосточных трубах и приближалось утро, каждый из них думал о том, что могло бы быть.

Глава 14

Набережная Портсмута была погружена в темноту, и тяжелый специфический запах соли и морских водорослей наполнял ночной воздух. Свернув в узкую, вымощенную булыжником улочку, шикарный экипаж резко остановился перед трактиром. Гейбриел услышал, как начинающийся прилив со зловещим звуком «хлюп-шлеп-хлоп» ударяет о каменную стену гавани, и по его спине побежали мурашки.

Железный фонарь, раскачивающийся на кронштейне над входом в трактир, бросал тусклый свет на дорогу и на четверых сомнительного вида парней, стоявших у стены. Самый крупный из них оттолкнулся от стены ногой, обутой в сапог, и не спеша направился к экипажу.

– Вы, должно быть, Уорнем? – спросил он через окошко.

– Да, – прошипел герцог и, достав кошелек, протянул мужчине банкноту.

– И где он? – Мужчина засунул деньги в карман куртки.

– Там. – Жестом руки в перчатке герцог указал в глубь экипажа и стиснул зубы. – Просто уберите его с глаз моих долой, и чтобы он больше никогда не увидел Англию. Понятно?

Рассмеявшись низким скрипучим смехом, мужчина распахнул дверцу экипажа, и только тогда Гейбриел понял, что происходит.

– Нет! – закричал он. – Подождите… сэр! Я хочу… к бабушке! Позвольте мне уйти. Позвольте мне вернуться!

– А-ах, хочешь к бабуле, да? – Мужчина двинулся, словно собираясь схватить Гейбриела за шиворот.

– Нет, подождите! – Гейбриел вцепился руками в дверную раму. – Остановитесь! Ваша светлость, вы не можете разрешить им забрать меня!

– О, ты так думаешь? – Уорнем поднял сапог и каблуком сильно ударил по дверной раме, разбив Гейбриелу костяшки пальцев. Мальчик завизжал от боли и разжал руки, а мужчина быстро обхватил его за талию и задом наперед поднял себе на бедро, словно мешок с картошкой.

Когда они отошли, Уорнем высунул голову из экипажа и прокричал им вдогонку:

– Боишься воды, да? Что ж, тебе будет чего бояться, еврейский выродок.


К третьему дню болезни Нелли Уотерс уже не терпелось, как старому боевому коню, ринуться в бой. Она готова была пойти к хозяйке под любым предлогом: забыла достать шпильки миледи, ей нужно подобрать белье для понедельничной стирки. Но все невнятные объяснения были бесполезными, Антония не желала их слушать, а увидев Нелли, тотчас поворачивала ее кругом и снова отправляла наверх в кровать.

Однако во время последнего такого вторжения Нелли удалось прихватить с собой полный мешок чулок для штопки и иголки с нитками. Возвращаясь к себе в комнату, она увидела Джорджа Кембла, который поджидал ее в коридоре у дверей спальни, прислонившись к дверному косяку.

– Ах, миссис Уотерс, доброе утро! Вижу, вы быстро поправляетесь.

– Не слышала этого от миледи, – раздраженно огрызнулась горничная. – Что вы хотите от меня, мистер Кембл? Надеюсь, вам известно, что здесь спальни служанок?

– Правда? – деланно удивился Кембл. – Это возбуждает! Быть может, мне повезет и я хотя бы мельком увижу ваши точеные лодыжки, миссис Уотерс, в этих очаровательных коричневых башмаках, которые вы, очевидно, так любите.

Мистер Кембл не заметил мешка с чулками, и миссис Уотерс, нанеся ему неожиданный удар по уху, с удовольствием услышала, как он громко щелкнул зубами.