– И ты не… служил на Королевском флоте, так?

– Антония, о чем ты говоришь? – Его недоумение было очевидным.

– Когда… разве после… смерти Сирила… – она с трудом проглотила комок в горле, – Уорнем не отправил тебя на флот? Понимаешь, он мне сказал, что отвез тебя в Портсмут, потому что считал, что ты должен стать гардемарином и не мозолить ему больше глаза.

– Нет, – спокойно ответил Гейбриел. – Нет, Антония. Уорнем отвез меня в Портсмут и сдал команде вербовщиков, а это огромная разница.

– Команде вербовщиков? – сжалась она от ужаса. – Боже правый! А сколько же лет тебе было?

– Двенадцать. Всего лишь. Британский флот не опустился до того, чтобы нанимать двенадцатилетних мальчишек. На флот не берут даже взрослых, если у них нет морского опыта.

– Значит, у тебя не было шанса стать офицером?

– Черт побери, Антония, послушай меня! – На его лице отразилась вспышка гнева. – Я не знаю, какую историю о моем исчезновении рассказывал всем Уорнем, – заговорил Гейбриел, тщательно подбирая каждое слово, – но ты должна знать правду. Он выгнал мою бабушку из Ноулвуд-Мэнора, оторвал меня от нее, отвез в Портсмут, отдал вербовщикам и при этом ясно дал понять, что никто никогда не станет меня разыскивать. Он не определил меня в офицерское училище, а просто объяснил им, что от меня нужно избавиться, и заплатил пятьдесят фунтов для скрепления сделки. Он хотел убить меня, но у него самого не хватило на это мужества.

– Но… – Антония чуть не заплакала и прижала пальцы к губам – это же бесчеловечно.

– Даже мальчики благородного происхождения не так просто становятся офицерами Королевского флота. Семья претендента должна обратиться за разрешением. Для этого нужны связи. А если их нет, если хотя бы один человек, занимающий высокое положение, не поддержит прошение, то его просто не станут рассматривать. Если Уорнем убедил себя в том, что я, так сказать, как сыр в масле катаюсь, то этим он просто старался заглушить чувство собственной вины.

– Интересно… В чем же еще он себя убедил? Что же случилось с тобой, если тебя не взяли на флот?

– Вербовщики продали меня за бочонок рома.

– Продали?

– Да. На торговый корабль, «дезертировавший», если так можно выразиться, из Марселя. Честно говоря, его команда мало чем отличалась от обычных пиратов или предателей.

– Боже мой! – Антония была поражена. – Думаешь, Уорнем знал, что так случится?

Гейбриел нисколько не сомневался, что знал, но не стал ничего говорить, а, прикусив язык, положил ногу на каменное ограждение.

– И что с тобой было? Ты боялся?

– Сначала я боялся только воды. Когда я просто ходил по причалам, меня выворачивало наизнанку. А людей? Нет, мне только хотелось к бабушке. Я был слишком наивен, чтобы бояться. Я все время рассказывал капитану корабля, кто я такой, кем был мой отец, говорил, что произошло недоразумение. Он считал это забавным, и команда потешалась над моими горячими мольбами на всем пути к Гернси.

– Как… ты выжил?

– Чтобы выжить, я делал все, что мог, – мрачно ответил Гейбриел. – К тому времени как мы обогнули Бретань, я научился держать язык за зубами и исполнять все, что мне приказывали. Мне было двенадцать лет, и я всего боялся.

– Тебя… держали взаперти?

– Посреди океана? – Он с насмешкой взглянул на Антонию. – Меня заставляли работать. Это были предатели, отбросы Европы: алжирские корсары, сицилийские пираты, – многие из них ходили с фальшивыми каперскими свидетельствами британского правительства. Любой из них не задумываясь убил бы собственного родного брата, а я был их рабом – юнгой. Ты представляешь себе, что это такое?

Антония покачала головой:

– Ты должен был делать всякую… грязную работу?

«А после этого еще кое-что», – хотелось добавить Гейбриелу. Антония могла догадаться, на что была похожа его жизнь на «Святом Назарете», но ему не хотелось, чтобы она это узнала. Она достаточно страдала от собственных несчастий, и он не перенес бы унижения, если бы стал описывать свои собственные страдания и вспоминать то отвратительное ощущение бессилия, которое ему пришлось пережить.

– Гейбриел, куда они отвезли тебя? – Теперь Антония потеряла часть вернувшегося было к ней румянца.

– В то время Америка как раз объявила войну Англии, ожидалось смертоубийство, и каперы, как акулы, улизнули в Карибское море. Там на островах была масса возможностей для тех, кто имел склонность к подобного рода делам.

– Как долго ты пробыл с… этими пиратами? Тебе удалось бежать? – дрожащим голосом спросила она.

– Я проплавал с ними больше года. Каждый раз, когда мы заходили в порт, я хотел убежать, но все места по большей части были для меня чужими и страшными, я не понимал местного языка, у меня не было денег. На «Святом Назарете» у меня по крайней мере была еда и крыша над головой, если можно так выразиться. – Осознав, что говорит тихо, почти шепотом, Гейбриел прочистил горло. – Когда долго находишься в чьей-то власти, то… через какое-то время просто перестаешь понимать, кто именно твой враг. Все вокруг кажутся грубыми и жестокими. Иногда просто выбираешь того, кого знаешь. Ты что-нибудь из этого поняла?

– Ничего, – шепотом ответила Антония. – Абсолютно ничего. Тебе было двенадцать лет, и я не могу понять, как ты выжил.

– В конце концов я сбежал. В один благословенный день мы вошли в Бриджтаун, и я, увидев, как на ветру полощется «Юнион Джек», почувствовал, что это мой единственный шанс и другого у меня никогда не будет. К этому времени мои хозяева уже слегка расслабились, потому что знали, что у меня нет выбора. И я молниеносно воспользовался первой же представившейся мне возможностью, но, к сожалению, кто-то поднял тревогу.

– Они погнались за тобой? Это происходило на британской земле?

– Им было наплевать, чья это земля, – с горечью усмехнулся Гейбриел. – Но ты совершенно права: они погнались за мной, и дважды им удавалось схватить меня за воротник рубашки. Но потом мне повезло – я с разбегу наткнулся на Люка Невилла, который выходил из таверны, и на этом все закончилось. Он мне поверил. Он… меня спас. Я понимаю, это звучит напыщенно, но он в буквальном смысле спас мою бесценную шкуру.

– И потом ты стал работать на него? Тебе было двенадцать лет, ты был вынужден зарабатывать себе на жизнь. Каким же образом?

– К тому времени мне было уже тринадцать.

– О, конечно, это уже совсем другое дело, – буркнула Антония.

– Антония, – Гейбриел заставил себя улыбнуться, – я готов был работать с утра до ночи. Всему, что я знаю, я научился у Люка Невилла. А кроме того, дедушка внушил веру, что мужчина обязательно должен приобрести реальную профессию. Он не хотел, чтобы я считал себя каким-то аристократом. Он был уверен, что настрой на беспечную жизнь джентльмена очень расхолаживает человека и делает бесхарактерным. И теперь, оглядываясь в прошлое, я понимаю, что он был прав. Его погубила группа так называемых джентльменов, которые взяли у него взаймы огромную сумму денег, а потом, вместо того чтобы поступить по-честному, просто сбежали. У них не было ни капли порядочности.

– Святые небеса, – прошептала Антония, – это же непристойно.

– Прошу прощения, если это прозвучало грубо. – Гейбриел виновато взглянул на нее. – К сожалению, находясь рядом с тобой, я расслабляюсь и начинаю говорить более откровенно, чем следовало бы. Не сомневаюсь, что ты получила совершенно иное воспитание.

Видя, как Антония смутилась и задумалась, Гарет больше ничего не стал говорить, предоставив ей самой сделать выводы. Из того, что он до сих пор слышал, он заключил, что отец и брат Антонии были баловнями судьбы и ни в чем себе не отказывали.

Гарет взглянул на небо: начинавшие собираться серо-голубые облака пока еще ничего не предвещали, но Стэттон, очевидно, не ошибся в своем предсказании. Убрав ногу с ограждения, Гарет взял перчатки.

– По-моему, нам лучше продолжить путь в Ноулвуд-Мэнор, если мы туда собираемся. Возможно, скоро пойдет дождь.

– Нам не обязательно идти туда, если только тебе не нужно узнать мое мнение относительно ремонта, – сказала Антония, положив маленькую теплую руку ему на колено. – Я знаю, как ты не любишь это место.

– Антония, я… – Гарет перевел взгляд на ее руку и замолчал, взвешивая свои слова. – Я просто хочу, чтобы тебе было там удобно, хочу, чтобы… – Больше он не мог ничего сказать, потому что вряд ли знал, чего хочет. Существовало слишком много старых ран и обид. Его ехидное замечание об аристократах, например, высветило его собственные предрассудки, и нет сомнений, что у ее старинного аристократического семейства существовали свои собственные предрассудки. Вряд ли ее семья была бы рада, если б в ряды ее членов с голубой кровью вошел внук еврейского ростовщика – особенно если б стало известно, какова была его жизнь.

И была ли способна Антония сейчас принимать разумные решения? Всю свою взрослую жизнь, начиная с семнадцати лет, она провела в несчастливых браках – своеобразный эквивалент сумасшедшего дома. Ей не позволяли быть независимой, не давали возможности самостоятельно принимать решения. А если бы она имела свободу выбора: могла бы зарабатывать средства к существованию, путешествовать, свободно общаться, делать то, что хочется и когда хочется, – то зачем бы он тогда был ей нужен? Не считая секса, разумеется. Если он не годился ни на что другое, то уж в сексе он всегда был хорош.

– Они прокладывают трубы от источника к кухне, – сказал Гарет и, резко поднявшись, протянул Антонии руку. – Быть может, удастся провести трубу и на верхний этаж тоже. Не думаешь, что нам стоит пойти взглянуть?

– Да, спасибо тебе, – машинально ответила Антония. Ее взгляд снова стал отрешенным, и она покорно приняла его руку. – Конечно, пойдем.

Глава 13

Краснокожие индейцы сидели в беседке скрестив ноги и в ожидании нападения американцев заостряли стрелы. Длинное Перо осмотрел концы тонкой ветки, согнул ее и остался доволен.