– О да, в то утро именно я услышала, как старый Ноуэлл орет во всю силу своих легких. Я бросилась в спальню герцога и увидела, что он лежит на полу.

– Вы не заметили ничего необычного, миссис Уотерс? Например, в его лице?

– Именно об этом спрашивал и Лодри, – ответила Нелли. – Губы герцога выглядели очень необычно – они стали коричневатыми.

– А-а, понимаю. Скажите мне, был ли в спальне ночной горшок?

– Да, конечно, – ответила горничная. – Это была первая вещь, которую захотел увидеть доктор Осборн. Горшок был чуть ли не переполнен. Я сказала, что Масбери следовало бы хорошенько дать по башке тем горничным, но доктор объяснил, что это… признак.

– Отравления нитратом калия, – подтвердил Кембл. – Ваш мировой судья, мистер Лодри, осматривал содержимое аптечки герцога? И если да, то что он с ним сделал?

– Да, я ему показала, – ответила Нелли. – К тому времени Ноуэлл уже был ни на что не годен, и через пару дней Коггинз отправил его на пенсию, поэтому именно я показывала мистеру Лодри, что где находится.

– А что потом стало с вещами герцога?

– С его лекарствами и тому подобным? Ну, я сложила все в коробку и отнесла в кладовую. В хозяйстве все пригодится.

– И я того же мнения, миссис Уотерс, – с улыбкой согласился Кембл и быстро встал. – Не сочтите за труд показать их мне, – попросил он.

Нелли пересекла коридор, достала из кармана брелок с ключами и провела Кембла в узкую комнату с каменными лавками.

– Вот здесь, в буфете. – Она взяла большую коробку, битком набитую пузырьками и жестяными баночками.

– Боже правый! – изумился Кембл. – Он что, страдал ипохондрией?

– Никогда об этом не слышала, – на минуту задумавшись, призналась Нелли, – но прошлой весной у него появилась странная сыпь.

– И, как могу догадаться, герцог страшно испугался за свое здоровье? – усмехнулся Кембл.

– Говорят, Уорнем боялся, что может умереть, не дождавшись наследника, – мрачно улыбнулась горничная и подвинула коробку к Кемблу. – Но что касается меня, то я думаю, что он просто боялся встречи со святым Петром. По-моему, он совершил что-то такое, за что боялся быть призванным к ответу.

Отметив про себя, что горничная оказалась необычайно проницательной женщиной, Кембл принялся рыться в содержимом коробки.

– Зубной порошок, средство от головной боли, желчегонные средства, мазь от боли в суставах, – бормотал он, – и… А, вот оно!

– Да, это оно, – подтвердила Нелли, – лекарство от астмы.

– Господи, оно выглядит как обычное лекарство, – сказал Кембл, подняв к свету коричневый пузырек, и, вывернув пробку, заглянул внутрь, а потом понюхал содержимое.

– Не так пахнет? – с подозрением поинтересовалась Нелли.

– У него вообще нет запаха – так и должно быть.

– Значит, это именно то, что должно было быть? – с некоторым разочарованием спросила горничная.

– Вообще-то это опасное химическое вещество, – пояснил Кембл. – Ядовитое и даже взрывоопасное при определенных условиях. – Он не стал упоминать о других его применениях и поставил пузырек на место. – Я не вижу никаких предписаний по приему, – заметил Кембл. – Какую дозу принимал герцог?

– Большей частью герцог сам отмерял количество лекарства, – пожала плечами Нелли. – Можете спросить у доктора Осборна.

Но Кемблу это предложение не понравилось.

– А герцогиня когда-нибудь готовила для него лекарства?

– Возможно, один раз или два, – горничная сложила руки на груди, – но только в самом начале, когда он лежал в постели с простудой. Это же по-христиански, вам не кажется?

– К тому же это долг любой жены, – добавил Кембл. – Скажите, мог ли кто-нибудь из слуг войти в спальню герцога в ночь его смерти?

– Думаю, только если была веская причина.

– А кто еще регулярно бывал в доме?

– Ну, сквайр и леди Ингем бывают здесь по меньшей мере раз в неделю, – немного подумав, ответила Нелли, – приходский священник с женой, доктор Осборн часто приходит и уходит, его мать тоже имела обыкновение заходить, но она умерла вскоре после того, как мы с миледи приехали сюда. Ох да, в ту ночь у герцога были гости – двое из города. Один – барристер, сэр какой-то там, а другой – его племянник, лорд бог знает какой, родня по линии первой жены герцога.

– Надеюсь, Коггинз вспомнит их имена, – заметил Кембл. – Ну что ж, отлично! Благодарю вас, миссис Уотерс. Допьем чай?

В этот момент откуда-то издалека снизу по мощенному камнем коридору до них донесся тихий крик.

– Должно быть, это Джейн из буфетной. – Нахмурившись, Нелли широко распахнула дверь. – Бедное дитя. Этого дьявола нужно кастрировать.

Она уже собралась пойти вниз, в буфетную, но Кембл остановил ее, взяв под локоть.

– О нет, миссис Уотерс, предоставьте это мне, – весело сказал он.


В этот вечер за обедом было восемь человек. Гарет старался не смотреть через стол на Антонию, одетую в темно-лиловое платье с глубоким вырезом по плечам, которое позволяло созерцать всю прелесть ее изящной лебединой шеи. И он с трудом следил за витиеватыми рассуждениями преподобного Хэмма о важности благотворительности.

Миссис Хэмм, хорошенькая живая брюнетка, изо всех сил старалась снять неловкость поведения своего мужа попытками вовлечь в разговор остальных. Ротуэлл был готов пофлиртовать с ней, но ее положение жены священнослужителя обязывало его держаться в рамках приличий. В результате барон впал в довольно угнетенное состояние, из которого его не могли вывести никакие льстивые речи.

По окончании обеда Антония объявила, что, пока мужчины наслаждаются портвейном, в большой гостиной для дам будет подан кофе. Когда женщины, переговариваясь между собой, выходили из столовой, Антония посмотрела на Гарета ласковым и всепонимающим взглядом.

«Я сильная, Гейбриел. Не нужно меня недооценивать», – сказала она в Ноулвуд-Мэноре.

Он этого и не делал. На самом деле Гарет начинал подозревать, что у нее, возможно, хватит сил переломить его, но тогда… Что бы на самом деле ни произошло между Антонией и Уорнемом, Гарет все больше беспокоился об этой женщине. Он заметил, что рассказывает ей такие вещи, которыми никогда ни с кем не делился – с тех пор как Люк Невилл спас его жалкую шкуру, помог встать на ноги и добиться успеха.

Но поделиться несколькими грустными подробностями жизни совсем не то что вступить в интимные отношения, и Гарет был не настолько глуп, чтобы думать иначе. Вероятно, в Ксантии ему нравилось именно то, что она никогда не спрашивала его о прошлом. Наверное, Люк потихоньку рассказал сестре все, что ей полагалось знать. И возможно, то, что она узнала, удерживало ее от настоящих, серьезных отношений с Гаретом. Ксантия принадлежала к числу тех женщин, которые не живут одними эмоциями, – у нее была трезвая голова и, как часто казалось Гарету, холодное сердце.

Антония была совершенно другой. Гарет уже почувствовал, что она из тех женщин, которые не умеют скрывать своих чувств. Если Антония влюбится, то это будет глубокая, безграничная любовь, и у нее появится потребность делиться с любимым всем в жизни. Гарет только молился, чтобы она по-настоящему не влюбилась в него. Ей нужны были отношения, которых он не в силах дать, потому что существовало много такого, чем он просто не мог поделиться ни с кем. И Антонии больше никак нельзя было попадать в ловушку несчастного брака.

Дверь закрылась, и Гарет потерял вкус к портвейну. Ротуэлл закурил любимую сигару, а когда доктор Осборн пожурил его за это, глаза барона стали совсем темными – верный признак того, что у него окончательно испортилось настроение. После того как вино унесли, они еще немного посидели, Ротуэлл докурил сигару, и все направились в гостиную. В коридоре Гарет остановился и, положив руку на плечо Ротуэллу, спросил:

– Ты в порядке, старина?

– Могу сказать: в полном, – хмуро ответил барон.

– Здесь, в провинции, ты не находишь себе места. Ты скучаешь по Ксантии? Признайся.

– Нет, я беспокоюсь о ней. – Глаза Ротуэлла еще сильнее потемнели. – Гарет, что мы на самом деле знаем об этом Нэше? Зачем ему увозить ее на Адриатику?

– Мы знаем, что его выбрала Ксантия, – улыбнулся Гарет. – А ее суждения всегда были разумными. Быть может, твое настроение в последнее время больше связано с самим собой – с пустотой в твоей жизни, а не с изменениями в жизни сестры?

– За эти дни ты стал настоящим философом, – раздраженно бросил Ротуэлл. – Мне, черт возьми, это не нужно. Тебе что, своих неприятностей недостаточно и нужно лезть в мои?

– Ты приехал помочь мне, – с усмешкой напомнил Гарет, – и я готов отплатить тебе тем же.

Бросив на друга еще один мрачный взгляд, Ротуэлл направился в сторону гостиной.

– На свете нет ничего более раздражающего, Гарет, чем по уши влюбленный мужчина, – проворчал он. – Будь осторожен.

– Я не влюблен, – спокойно возразил Гарет. – Я просто… какое это слово ты только что употребил?.. Да, беспокоюсь.

– А я королева Нила, – громко фыркнул Ротуэлл.

– Послушай, Киран, ты сделал правильно, что привел сюда Кембла, – сказал Гарет, стремясь успокоить друга. – И спасибо тебе, что приехал сам, – честно говоря, мне очень приятно видеть твое лицо. Но не переживай за меня, старина. Возвращайся в Лондон, если хочешь, и знай, что, как только ты мне понадобишься, я пошлю за тобой.

– Да, пожалуй, – неопределенно отозвался Ротуэлл.

Когда они вместе вошли в гостиную почти вслед за остальными джентльменами, то обнаружили, что дамы ведут оживленную беседу с мистером Кемблом, который грациозно держал на одной руке поднос такого размера, что на нем вполне мог бы уместиться поросенок.

Гарет предложил джентльменам сесть и, когда все устроились, спросил:

– А где Меткафф?

– О, в буфетной произошло небольшое недоразумение, – ответил Кембл, неопределенно махнув рукой, и положил в сахарницу щипчики для сахара. – Я нечаянно сломал ему палец – ну, может, два или три.