Никто из ее родственников никогда не задумывался об ее истинных чувствах. Никто из них даже не подумал назвать ее поведение преданностью. Для них ее душа была черна. К примеру, разве они взволновались бы, услышав, что она умирает с голоду?

Однако она не поверила своим ушам, узнав, что Чарлз тоже настроен против нее. Или ей просто показалось? Ибо, несмотря на советы мистера Льюиса, Чарлз сначала позволил ему оповестить о деле сэра Фрэнка Локвуда, а потом заявил, что намерен отозвать свое возражение по иску, и сказал, что Кэтрин обязана поступить так же.

А дело должно было слушаться через неделю.

Кэтрин решила, что долгие месяцы нервного напряжения, наверное, помутили рассудок Чарлза.

– Как же ты мог сделать такое? Ты же уверял всех, что если только будут известны все факты по делу, то тебя не обвинят.

– Мой народ никогда не будет против меня, что бы ни случилось. Англичане же… – Он пожал плечами. – Пусть думают, что им угодно. Это меня совершенно не волнует.

– Но Чарлз! – Она не знала, как ей справиться с этой новой проблемой. – Ты только представь, что они поверят Вилли! А именно это им и останется, если мы промолчим. Ты будешь уничтожен!

Он отрицательно покачал головой, словно не слышал ее слов.

– Нет, капитану О'Ши никто не поверит. Они помнят его как человека, высмеивающего их манеры и одежду и отказавшегося следовать политике партии. Они предпочтут симпатизировать мне, а не ему.

– Как и не мне, его жене, – прошептала Кэтрин. – Ведь для них я – Китти О'Ши. Они никак не дождутся случая забросать меня камнями. Ты слишком доверяешь им. Что ты скажешь насчет Тима Хили, который сегодня бурно приветствует тебя, а завтра готов облить тебя грязью? Или насчет Майкла Давитта, который практически стал монахом? А насчет Секстона и Джастина Маккарти?.. Насчет полковника Ноулана? И уж конечно, ты не должен забывать о голосе святой католической церкви!

– Кэт, мне не нравится, когда ты такая.

Она в отчаянии закрыла лицо ладонями.

– Какая? На кого я похожа? Опять на сварливую старуху?

Его нежный голос немного успокоил ее.

– Нет. Ты просто сбита с толку и выглядишь сейчас как женщина, какой ты никогда не была. – Внезапно он заключил ее в объятия, уткнувшись лицом в ее волосы. – Пусть Вилли поступает как хочет. Пусть! Пусть будет развод! Я боюсь только того, что могло бы остановить его, даже теперь, когда уже поздно. Да какое имеет значение, что будут о нас говорить? Вместе мы смело встретим все напасти. И ты наконец станешь моей женой. Неужели это не стоит того, чтобы промолчать?

Она отстранилась, чтобы получше разглядеть его лицо. Оно было усталым и почти прозрачным. Она так измучилась в поисках необходимых доказательств, чтобы ими защищаться на суде, что не заметила, насколько похудел и осунулся за это время Чарлз. Хватит ли у него сил выстоять перед тем, что ожидает их впереди?

– Я считаю, что это стоит того, – наконец проговорила она. – Но принесет ли это пользу, если тебе придется отказаться от Ирландии?

– Ты решительно недооцениваешь свое значение в моей жизни, – сказал он, лукаво улыбаясь. – И мое значение для ирландского народа. Что ж, должен сказать тебе, Кэт, что я настроен достаточно оптимистически и считаю, что мы вынесем все это. Только ты обещаешь забрать свое возражение по иску?

– А я должна это делать?

– Мне стало известно, что ты втянула в это дело даже свою сестру.

Кэтрин вызывающе вскинула голову.

– Она не заслуживает лучшей доли! Ты знаешь, что я прибегну ко всему, лишь бы защитить тебя.

– Я возражаю против того, чтобы меня защищали подобным образом. Поскольку это не пойдет на пользу ни тебе, ни мне. Зачем позорить других людей?

– Но Вилли опозорит нас! Ты хочешь дождаться, чтобы он начал давать показания?

– Тогда нам надо избегать читать их. А через полгода, весной…

Теперь наступила ее очередь уткнуться лицом в его плечо и заплакать. Тело ее сотрясалось от рыданий.

– Ну, полно, Кэт, успокойся, любовь моя.

– Ты вынуждаешь меня вспомнить знаменитые слова Папы: «А теперь твердо придерживайтесь веры, надежды и милосердия». Я так давно не думала об этом.

– Так подумай об этом сейчас и дай мне увидеть вновь мою милую, добрую Кэт.

Он так и не сказал ей, почему передумал защищаться на суде. Он сказал только, что решил это уже давно и она сама увидит: так будет лучше.

Наверное, он прав, ибо вечером Кэтрин застала Нору в слезах. Когда она ласково успокаивала дочь, приговаривая: «Дорогая, тебе не стоит волноваться из-за этого», Нора начала смеяться и плакать одновременно.

– Я только что почувствовала такое облегчение, мамочка! Мистер Парнелл говорит, что теперь нам с Кармен не придется показываться на суде. Мы так боимся этого, особенно Кармен.

– Ты и Кармен! В суде! Почему ты мне ничего не сказала?!

Нора поникла головой.

– Я не смогла бы вынести этого. Папа еще давно написал, что нам придется явиться в суд. Это наш долг – дать свидетельские показания! Если мы откажемся, то попадем в тюрьму за неуважение к суду.

– Умоляю, скажи, в чем состоят ваши показания? – хрипло спросила Кэтрин.

Нора зарделась. Сейчас она не могла смотреть матери в глаза.

– Да ни в чем особенном, правда.

– Но все-таки?

– Только в том, что ты просила не беспокоить тебя, когда у тебя был гость. Что гостиная всегда была закрыта. Что… что слуги тоже были предупреждены и обо всем знали…

«О Господи, а ведь все это длилось столько лет! – мучительно подумала Кэтрин. – Как я могла не понять, какие чувства испытывают мои дети при виде закрытой двери?!»

– А Джералд? Его тоже вызовут?

Нора молча кивнула.

Кэтрин крепко сжала кулаки, не в состоянии понять, что плохо, а что хорошо. У нее помутилось в глазах. А ведь ей так хотелось отомстить за них с Чарлзом! Но стоит ли теперь устраивать это публичное зрелище за счет страдания ее дочерей?

И впервые она мысленно возблагодарила Чарлза за то, что он принял решение за них обоих. Они могут спокойно оставаться дома, подальше от взоров жадной до зрелищ публики, в то время как Вилли в зале суда получит все, что ему надо.

Чарлз посоветовал ей подождать выхода очередного номера «Таймс» или по крайней мере воздерживаться от чтения газет, пока будет слушаться дело. С таким же успехом он мог бы посоветовать ей не выбегать из охваченного пожаром дома.

И ей пришлось сосредоточенно сидеть над длинной статьей, которая занимала в газете гораздо больше места, нежели новости о важнейших событиях в стране.

Лицо Кэтрин побагровело от гнева и стыда, когда она читала свидетельские показания служанок Джейн Лейнстер и этой коварной мисс Гленнистер, которая, опознав Чарлза по фотографии, заявила, что он часто бывал в доме и иногда во время его визитов дверь в гостиной запиралась на замок. Кэтрин в ужасе читала показания домоправительницы дома близ Риджентс-Парка Эстер Харви, заявившей, что миссис О'Ши часто приходила в гости к джентльмену, проживавшему в этом доме; Кэтрин прочитала показания Сэмюэля Друри, кэбмена, часто привозившего мистера Парнелла в Элшем поздно ночью. А эта пакостная особа Гарриет Булл показала, что видела ответчика и ответчицу, вместе выходящими из спальни… А миссис Петерс показала, что миссис О'Ши часто приходила поздно ночью с распущенными волосами, что совершенно недопустимо для респектабельной дамы; она также упомянула о странном эпизоде, когда неожиданно приехал капитан О'Ши и мистер Парнелл тут же покинул дом по пожарной лестнице. Даже милому старику Партриджу пришлось с большой неохотой признать, что он присматривал за лошадьми – Диктатором, Президентом и Гомрулем, которых мистер Парнелл привез из Ирландии, а также что ему приходилось часто поздним вечером встречать мистера Парнелла на вокзале с экипажем.

Что касается Вилли, то он превратился в образец оскорбленной невинности. Он, наверное, просиял от облегчения, когда мистер Локвуд, Q.C[43], поднялся со своего места и произнес:

– Я явился сюда с моим ученым коллегой мистером Причардом, представляющим здесь ответчицу по данному делу, миссис О'Ши, и желаю воспользоваться благоприятной возможностью заявить от ее имени, что я не намерен устраивать перекрестный допрос всех свидетелей, и призываю всех их не принимать участия в этом судебном разбирательстве.

Тем не менее это не удержало сэра Эдварда Кларка вызвать на место дачи свидетельских показаний своего клиента и вытянуть из него ужасные доказательства позорной неверности его жены.

Капитан О'Ши заявил, что, по желанию его жены и ее престарелой тети, он проживал в Альберт-Мезонз в то время, как его супруга находилась в Уонерш-Лодже. Однако он часто навещал ее, и их отношения всегда были весьма дружелюбными. Так было до тех пор, пока после выборов в Голуэй до него не дошли слухи о его жене и Парнелле. С того времени он часто писал ей и в каждом письме убеждал отказаться от этой дружбы. Потом в доказательство этого было представлено очень много писем, в том числе и письмо его сына Джералда, который в грубоватой мальчишеской манере выражал намерение задать взбучку мистеру Парнеллу, если этого захочет отец. Капитан О'Ши посоветовал жене переговорить с ее поверенным, мистером Пимом, и она выполнила его просьбу. И тут же в доказательство этого было предъявлено еще одно, весьма неприятное письмо.

Однако она не сдержала обещания порвать с ответчиком даже после опасной для нее публикации статьи в «Пэлл-Мэлл газетт» насчет несчастного случая, произошедшего с мистером Парнеллом по дороге в Уонерш-Лодж.


Итак, слушание дела длилось уже два дня. В конце первого дня Кэтрин, не в силах больше бездействовать, накинула пелерину и вышла из дома прогуляться по берегу моря, чтобы хоть немного сбросить нервное напряжение и усталость. Может быть, морской бриз развеет ее кошмары… Она решила думать о счастливой жизни, ожидающей ее впереди, а не об этом безобразном судилище, происходящем в невидимом ею зале суда в Лондоне. Она не станет больше думать о Вилли, который каждым своим словом лжесвидетельствовал, при этом олицетворяя собой справедливость и оскорбленные чувства.