– Ты мне поверишь, если я скажу, что постараюсь закрыть уши?

– Да, поверю. – «Сейчас, – подумала она. – Ну, может быть, еще и завтра». – Но хочу предупредить: ты теперь мой, а я способна стать страшной собственницей по отношению к людям. И не буду всегда вести себя покорно и хорошо.

– Дорогая Китти, я просто обожаю, когда ты ведешь себя плохо.

– Ты, надеюсь, понимаешь, что я имею в виду.

– Конечно, дорогая. Ты смелая и красивая женщина, и теперь я отношусь к тебе как к своей жене, – тихо, но страстно проговорил он. – Поэтому и я не всегда буду поступать хорошо. Но нам надо постараться делать все по возможности лучше. – Он крепко сжал ее руки. – Хочу тебе сказать… ну, о том, что произошло между нами прошлой ночью… я приехал сюда не за этим.

– О, а я так хотела этого! – честно призналась она. – Теперь я женщина, которая изменяет мужу.

– Кэт! Никогда не говори так! – выдохнул он с горящим взором. – Ты – моя жена и никогда даже не думай ни о чем подобном!

– Однако люди воспримут это совершенно иначе.

– Никто ни о чем не узнает!

Он продолжал выглядеть очень сердитым, поэтому она с вызовом в голосе довольно громко проговорила:

– Значит, ты сожалеешь о том, что произошло?

– Сожалею! Очень, очень скоро я покажу, как я сожалею об этом.

Она взяла с тарелки нож и сказала:

– Если ты о чем-то сожалеешь, я убью тебя!

– Верю. Ты очень страшная женщина.

Она весело рассмеялась, лицо ее раскраснелось при свете горящего камина.

– Так что же мы делаем – любим или ненавидим друг друга?

– Я-то знаю, что делаю, – весьма рассудительным тоном ответил он. – Но ты поставила меня над всеми, Китти, даже над твоими детьми. Разве я могу быть безоглядно счастлив?

– Только никогда не прекращай любить меня, вот и все.

– Так просто?

– Ты не веришь, что это сделает меня счастливой?

– По-моему, чтобы это произошло, тебе придется прибегнуть к сверхчеловеческим усилиям. О дорогая… – Он заключил ее в объятия, спрятав лицо на ее груди. – Если бы я смог забыть… – Он помолчал, потом опять прошептал: – О моя дорогая! – И снова воцарилась тишина.

– Ты не можешь забыть все эти прощания, разлуки и расставания? – спросила она. – Ну да ведь один Бог знает, что станется с нами. Что будет дальше. У нас есть сегодняшняя ночь, завтрашняя ночь и еще ночь. Знаешь, мне показалось… – она пристально заглянула ему в лицо, – что ты – пессимист.

– Может быть. Но не сейчас. – Он возился с завязками ее платья. – Я хочу увидеть, как свет от камина падает на твое тело. Или ты замерзла?

– Несмотря на все, сказанное тобой, – проговорила она голосом таким же огненно-ярким, как отблески пламени на ее обнаженном теле, – пока ты будешь любить меня, я буду счастлива.

* * *

На следующий день приехала Анна.

– Кэт, что с тобой? Я прослышала, ты больна! А Вилли знает об этом?

– Нет, не знает, и ты не сообщай ему об этом. Я не хочу, чтобы он примчался домой, потому что хочу пару недель понежиться в постели и ничего не делать.

– Но ты же не любишь лениться!

За последние несколько лет взгляд Анны становился все более проницательным. Она была великолепна в зеленом бархатном костюмчике с прелестным пояском вокруг осиной талии и развевающимися юбками. Однако взгляд ее был явно недовольным. Наверное, такой взгляд был у самой Кэтрин до ее знакомства с Чарлзом, а может быть, до самой прошлой ночи. «Бедняжка Анна, – подумала она. – И какие же бедняжки все остальные, введенные в заблуждение женщины, считающие, что секс надо лишь терпеть, а не наслаждаться им; какие же они несчастные – те, кто не знает, какое это наслаждение – заниматься любовью, когда пламя камина отбрасывает свои мерцающие блики на твое обнаженное тело; какие же они несчастные, те, кому приходится сжиматься в комок и закрывать глаза при виде приближающегося супруга!»

– Кэт, чему это ты улыбаешься? Ты сейчас напоминаешь мне кошку, только что полакомившуюся сметаной.

– Неужели я улыбалась? По-моему, я чувствую себя очень виноватой, лежа здесь в полном здравии. Но я страшно устала. Я не отдыхала так давно, что, наверное, даже и не вспомню когда.

– Так почему бы тебе не собрать вещи, не взять детей и вместе с ними не отправиться в Брайтон подышать морским воздухом?

– В феврале? Не говори глупостей. Мне больше нравится отдыхать в собственной постели. Ты что, пришла сюда критиковать меня?

– Нет, но я специально приехала из города, узнав о твоей болезни. Должна заметить, ты вовсе не выглядишь больной, а Эллен говорит, что в спальне ты ешь гораздо больше, чем тогда, когда спускаешься вниз.

– Ну вот видишь, значит, нет никаких причин для беспокойства, – мягко проговорила Кэтрин. – Позвони, пожалуйста, и скажи Эллен, чтобы она принесла нам чаю. Наверное, ты спешишь обратно в город?

– Да, я должна быть там как можно скорее. Сегодня вечером я устраиваю званый ужин. Джон надеется, что я буду устраивать все больше и больше приемов. Скажу тебе честно: кто нуждается в отдыхе, так это я. Ты, наверное, безумно рада, что Вилли так надолго оставил тебя.

– Неужели?

– Ну, во всяком случае, ты не похожа на несчастную, всеми брошенную жену, – язвительно проговорила Анна. – Если бы кто-нибудь спросил меня, то я бы ответила, что Вилли просто рехнулся, уехав в такое время… если он, конечно, не хочет сделать себе имя. Как ты думаешь, мистера Парнелла арестуют, когда найдут?

– А разве его до сих пор не нашли?

– И не спрашивай! Этот человек хитер, как лиса. Вообще-то, я считала, что он твой друг. Неужели он не говорил тебе, где будет скрываться?

– Чтобы кто-нибудь доверил женщине такой секрет?! – воскликнула Кэтрин. – Как бы там ни было, я считаю, что все это выглядит не лучшим образом. Да как только правительство не боится приобрести столь скверную репутацию, собираясь арестовать одного из своих же собственных членов?

– Его собираются арестовать за подстрекательство к мятежу, – сказала Анна. – Должна заметить, что, будь я премьер-министром, я бы навсегда пресекла деятельность людей, подобных Парнеллу.

– А я считала, что свобода слова – одна из наших привилегий.

– О Кэт, ты же умная женщина. И не надо искажать то, что происходит на самом деле, только потому, что мистер Парнелл твой друг. Я согласна, у него самая романтическая и меланхолическая внешность. Безусловно, это притягивает. Интересно, почему он не женат. Наверное, для него намного лучше было бы жениться, правда, его жене приходилось бы все время участвовать в его деле, иначе она умерла бы от одиночества.

* * *

Милая тетушка Бен ежедневно присылала кого-нибудь, чтобы узнать, как здоровье Кэтрин, и заставляла Кэт буквально рыдать при виде гигантских корзин со свежими фруктами – апельсинами, бананами и тепличным виноградом, – поток которых не прекращался. Кэтрин пересылала фрукты в детскую, но не забывала оставить добрую их часть для полночных встреч у пылающего камина.

К концу недели Чарлз стал выглядеть несравненно лучше. Он сказал, что одним только продолжительным сном поборол свою усталость. Теперь его мозг свеж, как никогда, и он начинает разрабатывать новые планы. Вскоре ему придется уехать.

Это была идиллия, которая не могла продолжаться вечно. Они были счастливы, что все протекало так успешно. Кэтрин с преогромным усилием воли скрывала свои горестные мысли о грядущей разлуке.

– Тебе действительно надо будет уехать? Ты будешь в безопасности?

– Думаю, да. Фостер снова кипит от ярости. И ему только по душе всякий шум и протесты. Ты не сможешь раздобыть мне немного принадлежностей для письма? Я должен приступить к работе. Обещаю, все будет очень тихо.

Итак, в ее будуар вновь вошла эта туманная, зеленая и вечно беспокойная страна, темным призраком маячившая за их спинами во время их ночных бдений у камина. За ними неотступно следовала эта зловещая тень, и Кэтрин никак не могла избавиться от нее – иначе ей пришлось бы избавиться от человека, которого она так любила. А мысли об Ирландии все чаще и чаще отражались в его глазах, отчего выражение его лица становилось тревожным и печальным.

Однажды он сказал:

– Как жаль, что Майклу Девитту не так удобно в тюрьме, как мне здесь.

Он разрабатывал свои правила для гомруля. Новый Земельный акт, сказал он, возможно, окажется лучше ожидаемого ими. И есть смысл поверить, что Гладстон все больше и больше сочувствует их делу. Но даже если этот акт и будет неплох, ему все равно придется выступить против него со своим актом о гомруле – более объективным и намного более важным. Он не может позволить себе окончательно поверить, что нечто, сделанное правительством, совершенно.

К тому же имело смысл убедиться, что Гладстон станет приветствовать некоторые формы переговоров с ирландской партией до тех пор, пока все это будет держаться в тайне.

– Мне бы хотелось, чтобы после моего ухода ты зашла к нему на Даунинг-стрит[20]. Подожди несколько дней, а потом пошли туда записку с просьбой, чтобы он принял тебя. Ты сделаешь это для меня?

– Предположим, он откажется встречаться со мной?

– Тогда тебе придется пойти на риск и «отловить» его, как тогда меня. Помнишь? – Его глаза весело заискрились, и она улыбнулась.

– Мистеру Гладстону уже за семьдесят. И вряд ли, получив записку от незнакомой женщины, он примет ее за любовное послание. Когда ты намереваешься отправляться, Чарлз? И куда?

– Говоря по правде, я вообще не хочу уходить отсюда. Но должен. Думаю, я уйду в понедельник. Собираюсь сесть на поезд до Харуича и отправиться во Францию. Оттуда я могу вернуться в Дублин. Будет намного безопаснее, если все решат, что я скрывался не в Англии, а во Франции.