– Один твой ласковый взгляд мне дороже экстаза с любой женщиной.

– Пощади. Не смеши. У меня страшно болит голова.

– Правда? Бедное дитя. Шампанское любит меру.

Наконец они свернули с шоссе и поехали по проселочной дороге, где была полнейшая темень. Гейли казалось, что они будут бесконечно кружить и поворачивать в этом мраке, но все-таки «мэч» выбрался к какой-то кирпичной ограде, густо переплетенной стеблями вьюнов. Брент достал пластиковый пропуск, открыл кованые ворота, и они поехали по извилистой ленте дороги, ведущей к дому. Когда наконец машина остановилась у подъезда под массивным портиком, Гейли поняла, что дом вовсе не старый. В свете огней лишь кирпичная ограда намекала на старину, а дом выглядел отстроенным совсем недавно. Из-под портика сквозь огромные окна-витрины просматривалась гостиная. Дальняя стена выложена из гранита. Возле нее стояли кожаные диваны и стулья серо-бежевого цвета, гармонировавшие с каменной отделкой стен.

– Тебе нравится?

Брент еще не вышел из машины, продолжая разглядывать Гейли в полумраке портика.

– Да.

– Но я же вижу, что нет.

– Я представляла тебя в каком-то другом убранстве. В старинном, века девятнадцатого… или даже восемнадцатого.

Брент рассмеялся:

– Да, я люблю старину. У нашей семьи есть такое жилище. Но этот дом мне нравится потому, что здесь никто не мешает работать, к тому же я полюбил окрестные леса. – Он открыл свою дверцу, вышел из машины и обогнул ее, чтобы помочь Гейли. Колени у нее немного дрожали. Брент положил руку ей на плечо и повел к парадному. У двери он позвонил, и Гейли невольно напряглась, но Брент улыбнулся:

– Моя экономка должна быть дома. Они с мужем живут на первом этаже.

– Понятно. – Гейли почувствовала, как снова покраснела. Она все еще была уверена, что Брент хочет ее соблазнить.

– А ты решила, что я украл тебя с дурными намерениями?

– Нет. Конечно, нет.

– Н-да? – Гейли ощутила его взгляд и притворилась, будто сквозь окно смотрит в дом.

Никто не вышел их встретить. Брент тихо проворчал проклятия и принялся шарить в карманах, пока наконец не откопал ключ. Отперев двери, он легонько подтолкнул Гейли в спину.

Внутреннее помещение поражало роскошью. Потрясала громадность комнаты, в которую они вошли. Гостиная протянулась вдоль всего фасада. Большая часть пола была устлана мягким ковром кремового цвета, незаметно где заканчивавшимся и переходившим в желтовато-коричневую кафельную плитку. В глубине комнаты располагалась длинная лестница на второй этаж.

– Мери! – крикнул Брент. Ответа не последовало. Он поглядел на Гейли и пожал плечами. – Наверное, она в кухне. Прости.

Он прошел вперед и, повернув направо, скрылся за дверью с разноцветными витражами. Гейли, опасаясь остаться наедине с Брентом, задержалась на широкой и низкой лесенке, ведущей от порога в гостиную.

Он вернулся с клочком бумаги в руке и с видом полнейшего раскаяния пожал плечами:

– Ее внук сломал руку, когда играл в футбол. Она поехала к нему в город. Наверное, Ральф тоже с ней.

– О! – Гейли стояла в дверях. Брент улыбнулся ей. Она смотрела на него – очень красивого мужчину, напоминавшего ей кавалеров старинного времени.

– Входи же, – несколько нетерпеливо сказал он. – Я тебя не укушу.

Гейли спустилась с лесенки. Брент принял ее пальто, но не повесил в шкаф, а бросил на спинку кожаного кресла.

– Может, принести что-нибудь? Бокал вина или содовой?

Гейли отрицательно покачала головой, плавно присев на одну из кожаных кушеток, едва скрывая волнение. Если Брент заметил это, то не подал виду. Он принялся развязывать галстук, нетерпеливо дергая узел.

– Я покажу тебе мастерскую и раздевалку. – Он взял гостью за руку, увлекая ее наверх.

Студия находилась прямо над гостиной. Холсты, холсты, холсты – они стояли вдоль всех стен, прислоненные друг к другу, некоторые – с карандашными набросками, некоторые – с мазками масла. На большом столе громоздились тюбики и бутылки с краской, банки с растворителем и кистями. Неподалеку от стола стоял мольберт. Стеклянный купол размером почти во весь потолок дополнялся окнами, расположенными на каждой стене комнаты.

Брент оставил ее посередине студии, а сам принялся подыскивать холст и закреплять его на мольберте.

– Пусть окна тебя не беспокоят – вокруг лес. Мы совершенно одни. – Он поглядел на Гейли. – Ты хорошо себя чувствуешь?

Она кивнула, хотя это было совершеннейшей ложью. Она страшно волновалась, ее бросало то в жар, то в холод, и она плохо понимала, что ее привело в этот дом. Но стоило взглянуть на Брента, как становилось ясно: не приехать было невозможно, потому что нельзя было отпустить его. Он полностью очаровал ее, ввел в смятение – подчинил себе.

– Все понятно, – проворчал Брент. Он сердито взял ее за руку и отвел в крохотный отгороженный уголок комнаты, скрытый тяжелым занавесом. – Это раздевалка. Вот халат. Я переоденусь и скоро вернусь.

Гейли осталась одна. Она осмотрелась. Здесь не было ничего, кроме вешалок и крючков для одежды, на одном из которых висел махровый белый халат. Гейли взяла его, подержала и выронила из рук. Она не могла. Просто не могла решиться.

«Но нет! Я должна, раз пришла сюда. Я сделаю это. – Гейли вспомнила о занятиях в художественном училище, на которых приходилось рисовать с натуры. – Подумаешь! Натурщица – это только тело. Тело человека. До самого человека художнику нет никакого дела. Я не хуже других. Брент Мак-Келли сотни раз рисовал обнаженные тела».

Гейли сбросила туфли, удивляясь ощущению нереальности происходящего. Впрочем, это было даже к лучшему. Словно не она находилась в студии, а неизвестная женщина, выпившая за вечер слишком много шампанского и сумасбродно согласившаяся заняться позированием.

Гейли неохотно стянула с себя колготки и закусила губу, почувствовав, как обдало холодом голые ноги.

«Нет, все-таки не могу… Ладно, хватит капризничать! Сказано – сделано!»

Она принялась возиться с длинной «молнией» на спине. Наконец застежка подалась, и наряд упал к ее ногам. Ловко расстегнув бюстгальтер, она припрятала его под платьем, повесив их на одном крючке.

Закончив раздеваться, она увидела себя на холодном полу в пустой открытой комнате; на ней ничегошеньки нет, кроме тоненьких персиковых трусиков с прозрачными кружевными вставочками. Обхватив руками голую грудь и сотрясаясь от холода, а может, и от страха, она все тверже убеждалась в невозможности переступить через себя. Сейчас понимала это как никогда. Как только Брент вернется, она принесет глубочайшие извинения, что водила его за нос, и не станет просить отвезти ее домой, а вызовет такси.

Гейли прижала холодные ладони к пылающим щекам. Что он подумает! Сначала вчерашний поцелуй, а теперь еще и это… Ей не стоит обвинять его в нечестности, это ее поведению нет оправдания.

– Гейли, это я…

Она испуганно повернулась и в ужасе обнаружила, что забыла задернуть занавеску. Она стояла практически голая. Мак-Келли, вернувшийся в студию в джинсах и хлопчатобумажной рабочей майке, глядел на Гейли, стоя всего в нескольких футах от нее.

Он долго молчал, и она замерла, глядя ему в черные, как ночь, глаза, в глубине которых теплилось пламя страсти.

– Кровь Христова… – наконец-то выдохнул Брент, и страстный взор, казалось, нежно коснулся ее кожи. Гейли не смела ни пошевелиться, ни вздохнуть. Она смутно припоминала, что собиралась извиниться и уехать. Но ее планы развалились, как карточный домик. Больше ничто на свете не имело значения, кроме его прикосновения взором…

– Иди сюда. Иди ко мне, – шепнул Брент. Она поняла, что о живописи нет и речи, а от нее уже не требуется позировать.

Боже милостивый, она подчинилась ему! Гейли как зачарованная не могла ослушаться, словно от этого зависела ее жизнь.

Расстояние между ними показалось Гейли бесконечно длинным. Она двигалась очень медленно, словно сопротивляясь непреодолимой силе, которая уверенно тянула ее к нему. Все время Брент смотрел ей в глаза. Она – ему. Руки ее обессиленно опустились, ноги пронзительно ощущали холод пола. Но наконец она подошла совсем близко к Бренту, на расстояние вздоха… Гейли видела, как чисто выбрит его подбородок – он так старался, что поцарапался, – и синяя прожилка трепетала у него на шее. Тепло, исходящее от тела Брента, окутало ее как коконом, и она вновь заглянула в поразительно-черные, чарующие глаза.

Он взял ее лицо в ладони, провел пальцами по щекам. Конечно, это был не профессиональный интерес художника к модели. Так прикасаться может только влюбленный.

Гейли не шелохнулась, боясь спугнуть мгновение. Внутри все сжалось и дрожало, но она по-прежнему не отрывала взора от таинственной черной глубины его глаз. Его легкие, ласковые ладони оставили ее лицо, провели по плечам и груди и наконец легли на талию. Он опустился на колени.

Сначала Гейли чувствовала лишь прерывистое дыхание, но потом теплый кончик языка скользнул по кромке кружевных трусиков. Она вздрогнула, тихонько охнула и вцепилась в плечи Брента, чтобы не упасть, – настолько острые ощущения пронизали ее. Прежде ей никогда не доводилось испытывать подобного удовольствия, и ничто до такой степени не лишало ее воли и рассудка. Ни с чем она не смогла бы сравнить это прикосновение, такое пронзительное, такое нежное, чувственное, потрясающее и волнующее.

Скольжение жаркого, влажного, ласкающего и гладящего языка по коже… и шторм чувств захлестнул Гейли с головой. Ее переполняла медовая сладость. Она вздрагивала, трепетала и боялась упасть. Лишь когда удовольствие стало непереносимо острым, Гейли попыталась протестовать. Но напрасно. Она в полубеспамятстве шептала какие-то бессвязные слова, на которые Брент не обращал внимания. Рука его лежала на ягодицах, длинные пальцы жгли кожу сквозь кружево, и вдруг он уверенно убрал последнее препятствие. Теперь ему уже ничто не мешало властно ласкать Гейли. Он знал, где находятся чувственные тайники женского тела. Сначала он прикасался к ним легко и нежно, затем настойчиво и требовательно, пытая ее сладостным удовольствием.