Я перевел на Дакоту взгляд: она крутила прядь волос большим и указательным пальцами.

– Сколько? Ни одной, – ответил я насмешливо, пытаясь выдавить грубоватый смешок.

Она подняла брови и наклонила голову.

– Да ладно! Давай, я знаю…

– А у тебя? – перебил я.

Если она так удивилась, что я ни с кем не спал, сколько мужчин было у нее?

Дакота покачала головой.

– Нет. Не было. Просто я предполагала, что у тебя были.

– Почему ты так решила?

В итоге ночных размышлений начинаю думать, что эта женщина меня вообще не знает.

Дакота только молча пожала плечами и легла, прислонившись головой к спинке кровати. Глядя в потолок, наконец объявила:

– Сегодня было не очень весело.

Я должен сменить тему. В результате моих усилий она лежит в кровати, спокойная и почти трезвая.

– Все хорошо, в любом случае все позади. Сейчас, должно быть, около двух часов ночи, – заметил я.

Она улыбнулась, я лег и выключил свет.

– Спасибо тебе за все, Лэндон. Ты всегда был моим надежным причалом, – шепнула она в темноте.

Я чувствовал, что она смотрит на меня, хотя не видел глаз.

– Всегда, – ответил я и осторожно пожал ее руку.

Она права, сегодня было не очень весело. Напряженный день.

С утра я думал, что у меня будет что-то вроде первого свидания с Норой, потом оказался с пьяной Дакотой в постели и с Норой в гостиной, причем Нора, возможно, слышала каждое наше слово. Здесь короткий коридор и тонкие стены.

Хуже всего, что я чувствую себя виноватым за то, что оставил Нору в гостиной. Не понимаю, что делать. Мы с Дакотой знаем друг друга полжизни. Я уже прошел с ней через первые опасные этапы любви. Мы вместе пережили неловкий юношеский секс, когда пытаешься угадать, что куда, а сообразив, практически мгновенно получаешь разрядку. Мы преодолели большую часть подростковых комплексов и знаем всю подноготную друг друга. Нам незачем что-то друг от друга скрывать или друг друга обманывать. У нас общая трагедия. Я уже признался Дакоте в любви, и начать сначала будет непросто. Особенно если Дакота действительно скучала по мне так, как говорит.

Только я решил, что Дакота заснула, как она высвободила свою руку и поднесла ее к лицу. И я услышал, что она плачет.

Я сел. Стал аккуратно потряхивать Дакоту за плечи и спрашивать, что случилось. Она мотала головой и всхлипывала. Я знаю, что правду легче всего говорить в темноте, поэтому не спешил включать свет.

– Я… – сквозь рыдания произнесла она, – я переспала с двумя другими мужчинами.

Эти слова пронзили меня, как резкий крик – темноту. Будто обжегшись, я внезапно захотел отодвинутся от нее.

Инстинкт подсказывал, что нужно бежать. Очутиться далеко-далеко отсюда.

У меня заболел живот, а Дакота все плакала, прикрывала рот, пытаясь приглушить рыдания. Она схватила подушку и прижала к лицу. Несмотря на терзавшую меня боль, я не мог видеть ее в таком состоянии. И поэтому я поступил как всегда. Я отодвинул свои чувства на второй план и, усмирив свой гнев, подавил желание убежать. Отобрал подушку, отшвырнул на пол, потом лег рядом с Дакотой и прижал ее к себе.

– Мне ужасно жаль, – прошептала она.

Плечи Дакоты дрожали, щеки намокли от слез, а я пальцами стирал их, чувствуя, как внутри меня пульсирует ее боль или, возможно, чувство вины за нашу историю, оставшуюся в прошлом. Чтобы успокоить, я слегка сжал Дакоте плечи, и, откинув назад волосы со лба, стал нежно перебирать пряди, одновременно массируя голову.

– Тс-с-с, хватит на сегодня. Мы разберемся с этим завтра, – прошептал я, – отдыхай.

Я продолжал утешать ее, пока она не заснула.

Если она хочет поговорить об этом, я готов выслушать. Всему должно быть какое-то объяснение, и теперь, когда Дакота открыла мне правду, ей будет легче рассказать, что произошло. Утром она все объяснит.

Утром она сбежала, не сказав ни слова.

Глава шестнадцатая

Я тихо вышел из комнаты, стараясь не разбудить Тессу. Ясное дело, она захочет обсудить события прошедшего вечера, но перед этим разговором мне необходимо выпить кофе.

Пошел на цыпочках по коридору и взглянул на квадратные рамки с портретами котов в шляпах разного фасона. Тесса убила много времени, чтобы развесить их параллельными рядами. С ближайшей картинки на меня смотрел полосатый кот в серой панаме с черно-серыми, в тон шерсти, полосками и с большим белым пером.

Я никогда не обращал внимания на эти картинки, но сегодня утром у меня было странное настроение, и мне захотелось их рассмотреть. Мне понравилось. Следующий, довольно упитанный котик тоже был полосатый, но не серо-черный, как предыдущий, а рыже-кремовый, в котелке. Я похихикал. На голове кота в смокинге, как и следовало ожидать, был цилиндр. Портреты показались мне остроумными; я с удовольствием пожал бы руку тому, кто смог так необычно воплотить простую идею и повеселил меня. Я как можно тише миновал коридор, по ходу дела рассматривая картинки.

К собственному изумлению, на кушетке я увидел спящую Нору. Мне казалось, когда она поймет, что Дакота осталась у меня, пойдет домой. Но Нора – вот она: лежит с закрытыми глазами, рука свисает с подушки, почти касаясь кончиками пальцев паркета, темные волосы собраны на макушке. Она поджала колени и чуть приоткрыла губы, словно для вздоха. Как можно тише я на цыпочках, в носках, прокрался в кухню.

Когда я понял, что Дакота сбежала ни свет ни заря, я вернулся к себе, чтобы поспать еще. Ее бегство меня не удивило. Скорее я злился, что позволил себе надеяться вновь просыпаться рядом с ней. Прошлой ночью она вела себя легкомысленно, как та дурочка, которой когда-то нравилось быть со мной и которую я любил полжизни. Но взошло солнце, и Дакота исчезла из моей постели, забрав с собой всю радость наступающего дня.

Ночью поднялся ветер и, ворвавшись в раскрытое кухонное окно, принялся хлопать по стеклу желтой занавеской. Услышав шум дождя, я выглянул на улицу, на пестреющий яркими зонтиками тротуар. Зеленый зонтик в белый горошек обгонял армейский камуфляжный, а красный двигался медленнее всех. Сверху это было похоже на распустившиеся цветы. Удивительно, как много людей на улице даже в такой ливень!

Я взглянул на Нору и тихонько прикрыл створки, чтобы дождь и ветер ее не разбудили. Надо было бы приготовить завтрак. Чтобы не шуметь, я решил спуститься в магазин за булочками.

Однако… если я сейчас уйду, то, когда Нора проснется, меня не будет и я не смогу поговорить с ней о вчерашнем. Я хотел извиниться, что так быстро и без всяких объяснений ушел из клуба с Дакотой. Нора не из тех, кто будет ревновать. Я слышал, как, рассуждая о шоу вроде «Холостяка», она утверждала, что была бы сильной соперницей именно потому, что не ревнива. Мне совсем не хотелось, чтобы она кипела от ревности, но мне было неприятно думать, что ей по барабану, что Дакота нечаянно испортила наше свидание и я, как последний придурок, ушел с ней.

С другой стороны, ужасно, если Норе будет в моем присутствии неприятно или неловко, поэтому мне хотелось убедиться, что она не расстроилась. Я надеялся, она поймет, что все это просто недоразумение.

А сам-то я точно знаю, что произошло?

По правде говоря, сомневаюсь, что разобрался в том, что случилось между мной и этими женщинами в последние сутки. Прямо сейчас полжизни отдал бы, чтобы мне, профану, изложили ситуацию на понятном языке. Я плохо разбираюсь в нью-йоркских нюансах ухаживания, хотя не раз слышал, что преимущество должно быть у мужчин.

Я сосредоточенно пялился на ярко-желтую оконную занавеску и пытался разложить все по полочкам. Во-первых, Нора, когда застала меня в душе, трогала мой живот, потом поцеловала меня и пригласила на вечеринку. Во-вторых, я ушел с Дакотой посреди свидания с Норой, и ее подруги стали свидетелями этого. Даже если я не нравлюсь Норе так же сильно, как она мне, это не могло не задеть ее эго. В-третьих, вчера вечером на ее глазах Дакота зашла в мою комнату, и, скорее всего, Нора слышала часть нашего разговора и поняла, что мы были близки.

Вышло чертовски неловко. Я даже не уверен, что нравлюсь Норе, она любит пофлиртовать. Я вздохнул: ничего я ни понимаю в женщинах и в том, что они думают. Неторопливо открыл холодильник и вздрогнул от резкого звяканья двух пивных бутылок на расшатанной полке двери. Придержав крайнюю, чтобы они не гремели, взял с полки открытую два дня назад коробку лапши с арахисовым соусом и курицу не первой свежести.

Повернулся и увидел в кухне сонную Нору со спутанными волосами и тушью вокруг глаз, отчего подскочил от удивления и чуть не выронил продукты. На ее лице появилась ленивая улыбка.

– Ты меня разбудил, – сказала она, закатывая рукава толстовки.

Черные шорты были такими короткими, что, когда Нора повернулась и пошла к холодильнику, я увидел округлости ее ягодиц. Она одернула штанишки, пытаясь прикрыться, но попытка не увенчалась успехом.

Меня это не огорчило.

Когда она открыла холодильник и нагнулась, наполовину обнажив зад, я отвернулся, изо всех сил стараясь сдержаться и не прикоснуться к нему. Для меня были непривычны и этот порыв, и дрожь, терзающая от груди до паха. Нора достала красный гаторейд.

Удивленно подняв бровь, я показал на бутылку пальцем.

Нора улыбнулась и, изобразив серьезность, прикрыла этикетку рукой.

– Я должен сказать тебе две в-вещи, – смущенно покашляв, начал я, но голос сорвался.

Теперь, когда Нора встала, я не боялся шуметь. Тесса, скорее всего, с семи утра уже не спит и просто валяется в постели. Я выбросил коробку с подозрительными остатками еды и снова открыл холодильник. Достал упаковку яиц и пакет молока и положил на стойку.

– А вот и третье, – исправился я. – Хочешь омлет?

Я открыл упаковку и взглянул на Нору. Она оглядела гостиную, как будто кого-то искала, и вопросительно уставилась на меня.

– Она ушла домой, – сказал я.