Если вам случалось пережить такой тип гнева, очень, очень непросто слететь с катушек из-за какого-нибудь пустяка. Я никогда не был склонен подливать масла в огонь. Обычно я играл роль воды, которая гасит пламя, или мази для заживления ожогов.

Мелкие проблемы приходят и уходят, и я всегда стараюсь избегать конфликтов, но иногда происходит нечто настолько важное, что это невозможно игнорировать. В ссоре я ужасен: я не смог бы долго спорить, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Мама всегда говорила, что у меня обостренное чувство сострадания. А оно может быстро превратиться из добродетели в недостаток.

Ничего не могу с этим поделать… Для меня невыносимо смотреть на муки других.

Я стоял и пытался оправдать поведение Дакоты; она наконец нарушила молчание.

– Я не имею в виду, что ты не можешь встречаться с девушками, – сказала она.

Я сел на подлокотник дивана подальше от нее.

– Только не так скоро. К этому я еще не готова, – добавила она после паузы, выпив воды.

Скоро? Прошло полгода!

По выражению лица Дакоты было видно, что она совершенно серьезна, и я не знал, напомнить ей об этом или промолчать. Она пьяна, и в последнее время у нее были неприятности в академии. Я достаточно умен, чтобы сделать правильный выбор, и не чувствую в себе нужной решительности, чтобы позволить спору перерасти в полноценную войну.

То, о чем она просила меня, совершенно несправедливо; я расстроился, что легко позволил себе снова скатиться к пассивной роли. Я позволяю Дакоте принимать решения… Неужели это так плохо? Мы спокойно разговариваем. Никто не орет. Никто не теряет здравый смысл. Я хочу, чтобы так и продолжалось. Если она выдаст какие-нибудь секреты, я с интересом выслушаю.

– А когда ты будешь готова к тому, чтобы я ходил на свидания? – тихо поинтересовался я.

Она выпрямила спину, немедленно заняв оборонительную позицию. Так я и знал. Я взглядом пытался сказать, мол, не стоит расстраиваться, ничего такого не происходит, мы просто разговариваем. Никаких претензий.

Дакота расслабилась.

– Не знаю. Я не думала об этом, – пожала она плечами, – мне казалось, тебе потребуется больше времени, чтобы забыть меня.

– Забыть тебя?

Я забеспокоился о здравом уме этой женщины. Как ей пришло в голову, что я мог забыть ее? Поцелуй с Норой? Не похоже, чтобы девушка, сидящая передо мной, дала мне хоть единый шанс не думать о себе.

На самом деле мне жаль, что Нора рассказала ей о том поцелуе. Не потому, что я хотел что-то скрыть от Дакоты, просто кое-что и вправду лучше не знать. Я по-прежнему держу дистанцию: между нами расстояние в две подушки.

– Я не забыл тебя, – спокойно ответил я, – но ты не оставила мне выбора, Дакота. С тех пор как ты переехала, мы почти не общались. Это ты порвала со мной, помнишь?

Я смотрел на нее. Она не поднимала глаз.

– Когда ты поступила в академию, ты хотела сосредоточиться на себе. Я понял. Я оставил тебя в покое, и ты не сделала ничего, чтобы остановить меня. Ты вообще не пыталась как-то сохранить контакт между нами. Ты ни разу не звонила первой, не сразу отвечала на мои звонки. Теперь ты сидишь передо мной и ведешь себя так, как будто я злодей, потому что сходил с кем-то в бар.

Пора прикусить язык, возможно, все обойдется. Я действительно не хочу с ней ссориться. Я просто хочу открыто и честно поговорить.

Она прожгла меня взглядом.

– Значит, ты действительно с ней.

Меня чертовски огорчило, что из всего сказанного она услышала только это.

Я старался проследить хоть какую-то логику в ее обвинениях, но я не знал, что именно Нора рассказывала ей о нас. Весь вечер я снова и снова повторял, что мы с Норой не встречаемся, но она не слушала. И вот теперь предлагает мне придерживаться некого нового стандарта поведения и не встречаться с девушками, хотя раньше ни разу об этом не заговаривала.

Будь она на моем месте, я бы ей поверил. Я знал Дакоту достаточно хорошо и не стал бы сомневаться, что она говорит правду. Она все усложняет. Зачем?

– Прекрати врать. – Она взмахнула руками, и на запястьях зазвякали металлические браслеты. – Я понимаю, Лэндон, она старше и она красивая и дерзкая, мужчины таких любят. Тебе тоже это нравится, и ты нашел мне замену.

Я мог сидеть и злиться, слушая, как она придумывает объяснения тому, что произошло, или мог прикусить язык и вспомнить, что она пьяна, расстроена и в последнее время у нее было много проблем.

Я со вздохом поднялся с подлокотника дивана, опустился перед ней на колени и посмотрел в лицо, на котором читалась непреклонность.

– Я никогда бы не солгал тебе о чем-то таком. Я говорю правду.

Ее руки лежали на коленях, и я взял их в свои. Прикосновение к ее холодной коже навеяло воспоминание: мы в пятнадцать лет обжимались на заднем дворе. Ее руки закоченели, и она засунула их под мою рубашку, чтобы согреть на теплом животе. Мы целовались, и целовались, и не могли остановиться, и вернулись в дом, только когда промерзли до костей, но нам было плевать.

– Я могу тебя кое о чем спросить?

Ее голос стал мягким, и я почувствовал, как что-то тает внутри меня.

Я ее обожаю.

Я конченый человек.

Всегда был.

Всегда.

Дакота глубоко вздохнула и, вытащив одну руку, заправила волосы за ухо. Я перевернул другую руку ладонью вверх и проследил пальцем линии на ее коже, потом шрам. Дакота инстинктивно дернулась, и во мне пульсирующей болью отозвалось другое воспоминание.

– Ты скучаешь по мне, Лэндон?

Я по-прежнему сжимал ее мягкие и нежные руки.

Этот момент казался знакомым, но необычным. Как это возможно?

Скучаю ли я по ней?

Конечно, скучаю.

Скучал с тех пор, как переехал в Вашингтон. Я рассказал, как сильно мне ее не хватало, как я хотел все это время узнать, как у нее дела и что происходит в ее жизни.

Наклонившись ниже, я повторил ее вопрос:

– А ты скучаешь по мне? – Не оставив времени для ответа, я продолжил: – Мне нужно это знать, Дакота. Я думаю, более чем очевидно, что я скучаю по тебе с самого отъезда из Мичигана. Я скучал по тебе до и после того, как ты приезжала ко мне в Вашингтон. Я бы сказал так: то, что я пересек всю страну, чтобы быть с тобой, доказывает это.

Она, казалось, на мгновение задумалась над сказанным. Бросив на меня мимолетный взгляд, Дакота молча смотрела в пустоту. В тишине тикали настенные часы.

Наконец Дакота заговорила:

– Но ты скучал по мне? Или ты просто думал обо мне по привычке? Ведь было время, когда я буквально ничего не могла сделать без тебя и ненавидела свою беспомощность. Я хотела доказать себе, что я могу быть самостоятельной. После смерти Картера я вцепилась в тебя, а когда ты меня оставил, я все потеряла. Ты был моим надежным причалом, а переехав в Вашингтон, забрал с собой мою защищенность. Но потом, когда ты сказал, что будешь учиться со мной в Нью-Йорке, я почувствовала, что могу застрять на этом надежном причале. Что навсегда останусь ребенком. Не будет никаких приключений, ничего неожиданного не произойдет, пока ты рядом – потому что ты всегда меня спасешь.

Ее слова обжигали. Они были обращены к самой слабой части моей натуры, тихому голосу в голове, который беспокоился о том, что обо мне думают. Я не хочу быть хорошим парнем. Я двадцать лет был добрым малым, даже когда приходилось очень нелегко, и я до сих пор не могу понять, почему женщинам нужна драма, а не нормальная жизнь.

То, что мужчина не бьет морду каждому, кто пристает к его подружке, не значит, что ему на нее плевать. Если он не ходит за ней по пятам и не вздрагивает каждый раз, когда она заговорит с кем-то другим, то это не значит, что он равнодушный или слабый человек. Просто он умеет держать себя в руках, достаточно воспитанный и зрелый, чтобы быть дееспособным членом общества. И он понимает, что каждый человек нуждается в личном пространстве и каждой женщине нужно развивать собственную независимость.

Мне никогда не понять, почему хорошим парням так чертовски плохо.

Однако если вдуматься, то именно за таких мужчин, как правило, в конечном итоге выходят замуж. Женщины проходят через период проб и ошибок с дерзкими плохими ребятами, но в итоге большинство меняет мотоцикл на «Приус».

Таков и я.

Человеческая версия «Приуса».

Дакота была бы «Рейндж Ровером», надежным, роскошным и в то же время красивым.

Нора – это «Тесла», изящная, новая и быстрая. Ее плавные и выразительные очертания…

– Пока я не рассталась с тобой… потом было интересно. Я сама изучала этот большой город и справлялась со всеми возникающими неприятностями, – продолжала Дакота.

Да что, черт возьми, со мной не так?

Я здесь, в нескольких сантиметрах от Дакоты, ее руки в моих. Мне не следовало думать о Норе в такой момент. Это был, возможно, самый неподходящий момент, чтобы думать о Норе, о ее глазах, в которых невозможно не заблудиться, и о губах, особенно о нижней, которые она так мило надувает.

И тут я осознал: думать о Норе гораздо легче, чем пытаться понять эмоции Дакоты. Я не представлял, что сказать своей бывшей. Она твердила, что я слишком ее опекал, что я некоторым образом мешал ей делать что-то самостоятельно. Я очень боялся разозлить ее и никак не мог подобрать нужных слов. Конечно, не стоит напоминать, что я не запирал ее в коробке. Что я был надежным причалом, но не тюрьмой. Что я никогда намеренно не ограничивал ее свободу. Я преследовал одну-единственную цель: хотел помочь любым возможным способом… ей и ее брату Картеру.

Дакота приподнялась и села, подогнув под себя ноги, не отпуская моих рук в ожидании ответа.

Все, что я мог сделать, – это сказать правду, стараясь по возможности оставаться сдержанным.

– Надеюсь, ты не ждешь моих извинений за то, что я всегда о тебе заботился.

Ее руки – по-прежнему в моих. Она снова освободила одну из них, заправила волосы за ухо, затем посмотрела на меня.