– Как только Эгги не станет, я не уверена, что у меня хватит сил оставаться в «Доме Эгги»… или «Вилле Лоренцо», как бы мотель ни назывался.

– Но что вы будете делать?

– Начну все заново. А может, займусь чем-то еще.

– Уинни, вас любят не меньше, чем Эгги. Ваше место здесь.

А вот она в этом уже не уверена.

– У меня такое ощущение, что я предала Тину, Эйприл, Либби и других. Я поставила благополучие Эгги на первое место. Мне кажется, что они обижены на меня, хотя и не говорят этого.

– Они вас любят и восхищаются вами. – Он взял ее за подбородок и повернул лицом к себе. – Они знают о ваших трудностях. Вы устали… подавлены. Это вполне понятно. Но вы не должны сомневаться в своих достоинствах, в том, что вы делаете. Я лично считаю вас удивительной женщиной. И я в этом не одинок.

В эту минуту мнение других ее не интересовало – ей важно только мнение Ксавьера.

Он не сводил с нее пристального взгляда, и у нее перехватило дыхание.

– Я не пытаюсь вам льстить. Я говорю правду.

От его слов дышать легче не стало, изнутри поднималась волна желания. Он не отрываясь смотрел на ее губы, провел пальцем по бьющейся жилке на шее.

– Я считаю вас самой поразительной из всех знакомых женщин… и я не знаю, как мне быть.

Сердце у нее бешено колотилось, глаза наполнились слезами.

– Ксавьер, пожалуйста, не играйте со мной. Здесь, в этом месте… – У нее свинцом налилось все тело, она даже не могла рукой указать на длинное низкое здание лечебницы. – Это место слишком для меня страшное и…

Он пальцем коснулся ее губ, и она замолкла.

– Я не играю с вами. Мне было бы проще, будь это так.

Уинни почувствовала, что он не в меньшей растерянности, чем она. Выше ее сил оттолкнуть его, да и желания нет. Он тоже охвачен лихорадкой. Глаза его сверкали.

– Скажите, чтобы я вас отпустил, и я отпущу.

Уинни потянулась к нему и взяла в ладони его лицо.

– Вы разожгли во мне такой пожар, что я вот-вот сгорю.

Он нагнулся, приподнял ей голову и поцеловал.

Уинни прижалась к нему, внутри – ощущение свободы, легкости. Куда-то подевалась сдержанность. Она запустила пальцы ему в волосы и притянула к себе как можно ближе. И оказалась у него на коленях. Его губы скользили по ее губам, в голове не осталось никаких мыслей, только восторг и упоение…

Ксавьер чуть отстранился и, тяжело дыша, произнес:

– Я хотел узнать… такая же вы сладкая, как лимонная карамель… Ваш голос… то, как вы говорите… это и терпко, и сладко. Но вас нельзя сравнивать с чем-то обычным. Вы похожи на солнечный свет весной в апельсиновой роще, и на ветер перед летней бурей. И еще на тихую зимнюю ночь, когда звезды светят особенно ярко.

Никто никогда не говорил с ней так. Никто не целовал ее так.

Ксавьер перевел дух:

– Если я не прекращу сейчас это безумие, то могу забыть, что я джентльмен.

А она не хотела, чтобы это безумие прекращалось, и не отняла губ от его рта. Руки Ксавьера крепко сжали ее, глаза смотрели с жадностью.

– Меня никто раньше так не целовал, – прошептала она.

– Значит, они были дураки.

– Поцелуйте меня еще.

Это была не просьба, а требование, и он, засмеявшись, стал осыпать поцелуями ее губы.

Он прав: это безумие… Она стиснула лицо Ксавьера ладонями и приникла к его рту.

Ксавьер больше не мог сдерживаться и поцеловал ее так крепко и страстно, что она захлебнулась в его поцелуе.

Наконец он снял ее с коленей и усадил обратно на скамейку.

– Вы хотите, чтобы я забыл обо всем, о том, где мы находимся? – И вскочил на ноги.

Глаза у него сверкали, он покраснел. Это она довела его до такого состояния?

– Вы хотите, чтобы я опрокинул вас на землю в общественном месте и насладился вами прямо здесь? Вы этого хотите?

Встать Уинни не смогла – ноги не слушались, но подняла голову и сказала:

– Я тоже могла бы поступить с вами подобным образом.

– Вы решились бы поцеловать меня так же… самозабвенно, будь мы одни в вашем коттедже?

«Да ни секунды не раздумывала бы!»

– С вами я почувствовала себя дикой, неуправляемой, безрассудной.

У него вырвался глухой смех:

– Mi tesoro[3], ваши поцелуи и дикие, и безрассудные! Из-за вас мужчина может потерять власть над собой.

Они смотрели друг другу в глаза, и вдруг он предложил:

– Позвольте пригласить вас куда-нибудь сегодня вечером… пообедаем, потанцуем.

Чего-чего, а такого приглашения она совсем не ожидала.

– Никакого продолжения не будет, – добавил он. – Я не жду, что вечер закончится у вас в постели.

А ей как раз этого и хотелось!

«Что, если он потом скажет, что ты ему не подходишь, что недостаточно хороша? А если не скажет?»

– Я просто хочу провести с вами вечер.

– Почему? – еле слышно спросила она.

– Потому что вы мне нравитесь… так я думаю.

Ей сделалось тепло на душе.

А он уточнил:

– Возможно, и вы думаете, что я вам нравлюсь.

Она кивнула.

– Значит, мы оставили позади беспокойства и обиды, и я этому рад.

– Поэтому вы хотели бы отпраздновать наше взаимопонимание?

– Я бы хотел возместить причиненные неприятности. – Он помолчал. – И я также хотел воспользоваться возможностью снова вас поцеловать.

– Принято! – воскликнула она.

Он сдвинул брови:

– Это значит «да»?

– Это твердое «да».

– Уинни… – неуверенно произнес он, – я не хочу, чтобы у вас создалось обманчивое впечатление…

– Даю слово. Но есть еще кое-что. Вы – мой босс, а я…

– Я никогда не стал бы использовать свое положение, чтобы принудить вас…

Она не дала ему договорить:

– Я знаю. Но вы можете пообещать мне, что независимо от того, что произойдет сегодня вечером – или не произойдет, – это не отразится на персонале мотеля?

– Даю честное слово. Я уже принял решение сохранить ваш персонал. И не передумаю.

Она ему поверила. Для этого человека честное слово много значит.

И теперь, когда она обеспечила работу сотрудникам – и когда бабушке ничто не угрожает, – она может отдаться своим опрометчивым порывам.

– Уинни?

– Вы не стремитесь к длительным отношениям, но не избегаете женского общества, так что я с радостью проведу с вами вечер.

– Общества одной женщины, – с улыбкой уточнил он. – Сегодня я думаю исключительно об одной женщине, Уинни, и это вы. Я буду ждать вас в фойе мотеля в восемь. Хорошо?

Уинни посмотрела на часы – у нее хватит времени, чтобы принять душ и переодеться.

– Да.


Он повел ее в модный бар на берегу, где ели руками «фингерфуд», бутерброды тапас и пили холодное пиво из бутылок. Ксавьер был в черных брюках и темно-синей рубашке, улыбался и смеялся… и напоминал пирата-обольстителя. Только золотой серьги ему не хватало.

Уинни надела свое самое праздничное платье – из яркой шелковой ткани, облегающее, мягко струящееся по фигуре. Его глаза восхищенно засветились, когда он увидел ее.

После того как на их тарелках не осталось еды, Уинни сказала:

– Расскажите о вашей бывшей жене.

– Зачем?

– Любопытство. Я правильно поняла – она одна их тех жестоких женщин, к которым вас тянуло?

– Но вы не жестокая, – улыбнулся он. – Вероятно, у меня улучшился вкус.

Уинни смотрела на дрожащий огонек свечи в мозаичной стеклянной подставке.

– Сколько вам лет, Ксавьер?

– Тридцать шесть.

– Мне тридцать три. И… – она раскинула руки, – на горизонте нет ни одного полного неудачника. Может, мы оба достигли критической точки в своем развитии?

Он протянул руку и провел пальцем по ее щеке.

– Вы себя недооцениваете, вы заслуживаете большего. Обещайте мне не тратить свои силы и время на тех мужчин, которые вас не стоят.

– Я постараюсь, – ответила Уинни, глядя ему в глаза.

Наградой стал быстрый поцелуй в губы, но, несмотря на легкость поцелуя, тело у нее закололо.

Взгляд Ксавьера сместился вниз, краска залила ему щеки, глаза сверкнули. Уинни поняла, в чем дело: сквозь тонкий шелк платья просвечивали заострившиеся соски. Краска залила и ей щеки и шею. Она чуть не закрыла руками грудь.

Ксавьер почувствовал ее смущение, взял за руку и многозначительно улыбнулся:

– Вам будет спокойнее, если я скажу, что вы точно так же действуете на меня?

Она в упор посмотрела на него и тоже улыбнулась:

– Да, это большое утешение.

Ксавьер не сводил глаз с ее рта.

– Я собирался повести вас отсюда в казино. Подумал, что вас развлечет рулетка.

– Казино? Это весело, но… я не любительница азартных игр.

– Это не страшно, если не ставить больше, чем можешь себе позволить.

В их разговоре есть определенный подтекст, да и игра на деньги напомнила ей об Эгги и Лоренцо.

– Мы с Камиллой встречались восемь месяцев, когда она забеременела Луисом.

Уинни уже и забыла, что спрашивала его о Камилле.

– Вы ее любили?

– Она меня увлекла, но был ли я влюблен? Нет. Тем не менее я был готов связать с ней свою жизнь. – Ксавьер задумчиво водил пальцем по подсвечнику. – Не надо влюбляться, и тогда вас не смогут ранить.

Да, он прав.

– Что же случилось?

– Я радовался тому, что у нас будет ребенок. – Он замолк, и губы у него побелели. – Она заявила, что, если я на ней не женюсь, она сделает аборт.

Шантаж! Уинни не сразу нашла в себе силы говорить.

– Поэтому вы на ней женились?

– Все оказалось не так уж плохо. Она умела меня рассмешить и часто делала то, что доставляло мне удовольствие. Я окружил ее вниманием, осыпал подарками, сопровождал на светские приемы, а это ей очень нравилось. Браки заключаются, даже если для того имеется еще меньше оснований.

Оснований? А где же страсть, возбуждение, романтика?

– Что случилось потом?

– Как только мы поженились и родился Луис, она перестала делать вид, что я ей нравлюсь.