Кали резко притормозила у черного хода и выскочила из джипа. Тревис взял сумки с продуктами и почтой и направился в дом вслед за ней. Он вынул покупки и стал наблюдать, как она принялась молоть кофе.

– Почему вы так боитесь быть самой собой с другими людьми?

Кали резко повернулась и вызывающе подбоченилась.

– Я готова забыть о прошлом, но вам-то оно не безразлично, – ответила она сдавленным от волнения голосом. – Вам легко говорить, что я должна свободно держаться и не таить пережитое в душе. Еще бы, вы никогда не разводились, Тревис. Вы не сидели в зале суда рядом с репортерами, слетевшимися, словно воронье на падаль. Как им хотелось услышать грязные слова в адрес Блейна, а потом расписать об этом в газетах. В те дни я такого о себе наслушалась, что надолго хватило. Другого это бы разрушило, но я не позволяла себе сдаться. Мне надо было крепиться, чтобы никто не узнал, как глубока моя душевная рана. – Она оборвала себя, удивившись, что разоткровенничалась с человеком, которого еще совсем не знала.

– Кали, вы говорили, что избавились от яда в душе, когда написали повесть. Но, по– моему, отнюдь не полностью, – невозмутимо заметил Тревис. – Вы по-прежнему прячетесь за высокими стенами и отвергаете любую помощь. Но настанет день, и вы попросите о ней, а рядом никого не будет. Вам пора остановиться в своем ожесточении.

Она резко встряхнула головой и попыталась ему возразить.

– Вот почему я и приехала сюда. Мне осточертели люди, похожие на вас.

Тревис потянулся было к ней, желая утешить, но вовремя понял, что Кали его оттолкнет. Впрочем, ему до сих пор везло. После первого разговора она не выгнала его из дома. Он так и не догадался, что же так на нее тогда повлияло.

Тот же вопрос эхом прозвучал и в сознании Кали. Почему она не попросит его немедленно уехать, дать ей возможность жить своей жизнью. Но он может спросить, а какой жизнью она жила до его появления? Он прав: она уединилась, потому что боялась говорить с кем-либо о своей драме.

Тревис наклонился к ней, взял чашки и налил кофе.

– Ладно, посмотрим, что вам прислали, – произнес он и прошел в гостиную. – Если здесь есть хорошие кассеты, почему бы вам не прокрутить их не откладывая. А заодно полакомиться попкорном.

Малкольм прислал ей пять кассет, а Тревису пришло письмо от Дженни. Ее четкий почерк нельзя было не узнать. Разумеется, она не забыла написать и Кали.

Тревис бегло прочел письмо и выяснил, что в его отсутствие в студии не произошло ничего существенного. Дженни надеялась, что он все еще гостит у Кали. «Впрочем, – предположила она, – может быть, она пристрелила тебя и похоронила в лесной чаще. Если так, нельзя ли мне воспользоваться коллекцией снимков Джеймса Дина?» Тревис не удержался от смеха и прочел вслух эти строки Кали.

– Я непременно последую ее совету, когда решу с вами разделаться.

Кали выбрала кассету и поставила ее на видеомагнитофон. А затем поднялась и вышла на кухню.

Через несколько минут она вернулась с огромным подносом, где уместилось много вкусных вещей: чипсы, попкорн, арахисовое масло в вазочке и несколько бутылок кока– колы. Кали поставила поднос на кофейный столик и устроилась на кушетке.

– А зачем вы подали арахисовое масло? – полюбопытствовал Тревис.

– Для чипсов. – Она взяла нож и намазала тонкий слой масла на их пористую поверхность. Он с удивлением поглядел на тонкий гамбургер.

– Попробуйте, вам должно понравиться. – Кали задорно улыбнулась, от ее недавней враждебности не осталось и следа.

Тревису очень хотелось попробовать что-нибудь другое, но он решил не отказываться и взял чипсы с арахисовым маслом. Как ни странно, они ему понравились, и он громко оповестил об этом Кали.

Весь день и большую часть вечера они смотрели кассеты – целых три фильма, а после этого проведенного собственными силами кинофестиваля Тревис стал рассказывать о гонках, о временах, когда он с шестью приятелями-рокерами устраивали посиделки с пивом, а потом спорили, кто сильнее рыгнет. Вспоминал он и о том, как они играли в поло. Мотоциклы заменяли им лошадей, а пивная банка – мяч. А взять хотя бы трогательную историю, как здоровые, грубоватые с виду мужики утешали на карнавале потерявшуюся маленькую девочку – кормили ее хот-догами и конфетами, пока не нашлись ее родители.

Кали жадно слушала его рассказы. Да, такой человек просто должен внушать доверие и нравиться женщинам, это нельзя не признать.

Она пересела на диван в индейском стиле – прислонилась спиной к спинке и оперлась рукой о подбородок. Неожиданно она почувствовала себя свободно и раскованно и заговорила о своей прежней работе.

Тревис догадался, что его рассказы помогли хоть немного поколебать воздвигнутые ею стены. Он заметил, что ее поза сделалась непринужденнее, глаза утратили холодный блеск, и она приветливо улыбнулась.

«Господи! Да у нее прекрасная улыбка! – подумал он и с удовольствием поглядел на ее старые джинсы, свитер и дурацкие носки. – Не будь я столь осторожен, я бы влюбился в нее без памяти, и тогда… жизнь превратилась бы в пытку».

Любопытно, что от этой мысли ему, закоренелому холостяку, стало немного грустно. Он слушал Кали, следил за движениями ее рук и сменой эмоций на выразительном лице, не сомневаясь, что добьется своей цели и непременно ее сфотографирует.

Кали не уловила момент, когда ее сознание словно выключилось, и она задремала. Еще минутой раньше, под мелькание каких-то беззвучных кадров на экране телевизора она слушала рассказы Тревиса о фотографии, а когда открыла глаза, заметила, что видеомагнитофон выключен и свет в комнате погашен. Она прикорнула в объятиях Тревиса, согревшись от его теплых рук и наброшенного поверх одеяла.

– Простите меня, – смущенно извинилась Кали. Она попробовала выпрямиться и пересесть, но он крепко взял ее за плечи и не отпустил от себя.

– Не беспокойтесь, я законченный эгоист, и мне даже не пришло в голову, что я вас утомил своей болтовней, – поддразнил ее Тревис.

Кали все-таки решила отодвинуться от него и, чтобы сохранить равновесие, оперлась рукой о его мускулистое бедро. Они застыли, глядя друг другу в глаза, часто и прерывисто дыша. Светло-карие глаза Кали ни разу не моргнули, пока Тревис смотрел на нее с почти пугающей пристальностью. Огонь в его глазах мог бы вызвать извержение вулкана, заворожить Кали и навсегда сломить ее волю. Она ощутила, как от этого взгляда по ее телу пробежали искры и на них откликнулся каждый нерв. Кали больше не думала о примитивной природе страсти и мечтала, чтобы его губы прикоснулись к ней. Она поняла, что хочет его. Кали знала, что и он с трудом сдерживает желание. С невольно прорвавшейся чувственностью она облизала кончиком языка нижнюю губу.

– Ложитесь спать, Кали, – отрывисто скомандовал Тревис. Он дал себе зарок не дотрагиваться до нее, хотя больше всего хотел взять Кали на руки и уложить в постель. – Ступайте к себе в комнату, закройте дверь, а еще лучше заприте ее, потому что сегодня я за себя не ручаюсь.

– Я знаю, что вы имеете в виду, – с едва заметной усмешкой проговорила Кали, а потом встала и не оглядываясь вышла из комнаты.

Тревис остался сидеть на диване. Он услышал, как закрылась дверь в спальне, а потом до него донеслось щелканье замка. Тревис проклял себя, что не успел воспользоваться случаем, хотя знал, что время работало против него. Он побрел к себе наверх, размышляя, стоит ли ему и дальше валять дурака. Не лучше ли уехать. Пусть она живет как затворница, если ей это нравится.

Он уже знал, что его удерживала здесь не просто надежда сфотографировать Кали или приобрести ее рукопись. Он хотел задержаться на несколько дней, чтобы быть рядом, смотреть на нее, слышать ее редкий смех. Ведь сегодня он видел, как искренне она смеялась. Но еще больше он желал ее рассмешить.

Тревис выругался сквозь зубы. Ну почему его потянуло к женщине, гораздо более упрямой, чем он сам?


Кали проснулась с тревожным чувством. Ей показалось, что над ней нависло темное облако. Она взглянула на календарь и поняла, почему ей вдруг сделалось так тяжело. Приняла душ, оделась и не спеша направилась на кухню. Тревис уже был там и выкладывал себе на тарелку, дочерна подгоревшую яичницу с беконом.

– Могу вам предложить, но боюсь обвинений. Наверное, вы решите, что я собираюсь вас отравить, – сказал он, обратив внимание на круги у нее под глазами. «Очевидно, она опять плохо спала», – подумал он.

– Я не голодна, – пробормотала Кали и налила себе кофе.

Тревис удивленно приподнял брови. Как правило, Кали плотно завтракала и утверждала, что этого ей хватает на целый день. Но сегодня ее явно что-то расстроило.

– Как вы себя чувствуете? – поинтересовался он.

– Превосходно. – Кали попыталась улыбнуться, но глаза у нее оставались грустными. Она не села за стол, а отошла в угол и стоя выпила там кофе.

– Лучше я пойду почищу стойла, – пробормотала она, закончив пить кофе и сполоснув чашку.

– Я помогу вам. – Тревис поднялся с места. Он ощутил беспокойство Кали и понял, что не должен оставлять ее одну.

Она ничего не ответила и торопливо вышла из дома. Тревис наблюдал в окно, как она чистит конюшню. Кали словно отгородилась от него. Она ухитрилась вычистить стойла прямо-таки в рекордный срок. Она внимательно оглядела лошадей, вычистила их скребницей и расчесала гривы.

Вернувшись домой, она приготовила на обед жаркое из телятины, но съела лишь три кусочка. Не дождавшись, пока он доест. Кали порывисто вскочила и стала собирать посуду. Тревису показалось, что она может разбить тарелки, так резки были ее движения. Он предложил ей свою помощь.

– Вы обращаетесь со мной, словно с ребенком, – огрызнулась она.

– Значит, вы так себя ведете, – проговорил он и осторожно подтолкнул ее к гостиной. – Идите туда, присядьте и немного передохните. Или возьмите спицы и попробуйте что-нибудь связать.

Кали прошла в гостиную и покорно опустилась в кресло только потому, что не сумела ему возразить. Но ей не сиделось на месте, и она начала нервно расхаживать по комнате, приподняла вазу и поставила ее на место, включила радио и тут же его выключила.