Эйнзли поморщилась, и Иннес понял, что сжал ее ладошку слишком сильно.

– Готова? – спросил он.

Она кивнула и взяла его под руку. Ступая по проходу, Иннес запрещал себе думать о постороннем. Сейчас главное – хорошо сыграть свою роль.

Стоя на крыльце и подставляя щеку для поцелуя очередному доброжелателю, Эйнзли думала, что улыбка навсегда приросла к ее лицу. Кольцо Драммондов, которое Иннес надел ей на средний палец правой руки, выглядело странным. Очевидно, его носили жены всех его предков. Как ни странно, розовый бриллиант на кольце оказался почти такого же цвета, как и камень в кулоне, подаренном Фелисити. Его тоже окружали более мелкие камни. Судя по всему, кольцо – фамильная драгоценность. Она испытывала двойственные чувства: возможно, на ту, кто надевает кольцо не будучи настоящей супругой, падает какое-то проклятие. Надо будет спросить у Иннеса. Нет, тут же передумала она, лучше ей ни о чем таком не знать.

Последний из гостей поцеловал ее в щеку. Закрылась дверь в часовню, священник пожал Иннесу руку, а затем поспешил за остальными гостями в замок.

Эйнзли шагнула было на тропинку, но Иннес удержал ее.

– Ничего страшного, гости нас подождут. У меня еще не было случая сказать тебе, как ты замечательно выглядишь.

– Ты напрасно это говоришь, сейчас на нас никто не смотрит.

– Знаю. Почему, как ты думаешь, я тебя задержал? – спросил он с улыбкой. – По-моему, владелец замка имеет право поцеловать свою леди.

– Ты уже поцеловал – когда нас благословляли.

Он рассмеялся тем низким, хриплым смехом, который эхом отзывался у нее внутри, и привлек ее к себе:

– Этот поцелуй совсем другого рода.

Он поцеловал ее успокаивающе нежно, крепко прижимая к себе, как будто ему самому тоже нужно было успокоиться. Потом отстранился, задев лбом ее шляпку.

– Не думал, что это так важно, – заметил Иннес, ероша пальцами свою безупречную прическу.

– Теперь ты чувствуешь себя настоящим землевладельцем, лэрдом?

Она хотела только пошутить, но Иннес воспринял вопрос всерьез.

– Мне кажется, будто я связал себя серьезными обязательствами, – признался он. – По-моему… не знаю, получится ли, но я обязан восстановить Строун-Бридж. Так или иначе. – Он снова привлек ее к себе. – Помню, я скептически относился к обряду Прощения, но теперь мне кажется, что мысль была хорошая. А предложила ее ты. Так что спасибо.

Эйнзли растрогалась. Она поняла, что испытывает признательность к нему. Не желая показаться слабой, она опустила голову и осмотрела кольцо:

– Его носила твоя мать?

– А до нее – бабушка, и так далее. Тебе нравится? Только не говори, что боишься его, потому что с ним связано какое-нибудь проклятие.

Эйнзли рассмеялась:

– Не люблю, когда читают мои мысли! Я и правда думала, что надевать его – дурной знак, ведь я твоя жена не на самом деле!

– Поверь, тебе нечего бояться. На протяжении многих поколений владельцы Строун-Бридж вступали в брак прежде всего ради Строун-Бридж, и именно так поступил я, – сказал Иннес. – Мы с тобой по-своему продолжаем традицию. Драммонды не женятся по любви. – Он помрачнел. – А как только пробуют жениться по любви, тут их и настигает проклятие!

Ей хотелось спросить, что он имеет в виду, но, посмотрев ему в лицо, она испугалась. Он имел в виду себя! Все так очевидно; она не могла поверить, что не подумала об этом прежде. Вот почему он так настойчиво повторяет, что не способен никого полюбить! Он уже любил – и любовь ничем хорошим не кончилась.

Ей стало тошно. Не нужно было позволять себе глупые мечты… Они подходят друг другу гораздо лучше, чем ей казалось. У обоих в прошлом была трагедия, которая сожгла в них все чувства. Надо вздохнуть с облегчением оттого, что она наконец все поняла. Более того, ей нет причин вообще что-либо испытывать. Сердце Иннеса ее не касается.

– Нам пора, – сказал Иннес, выныривая из темных глубин. – Хочу провести официальную церемонию прощения до того, как гости выпьют слишком много виски. Что с тобой? Ты как будто увидела привидение!

Эйнзли с трудом удалось улыбнуться.

– Я увидела своего мужа в полном наряде горца; и он выглядит лэрдом до мозга костей. Я еще не говорила тебе, как замечательно ты выглядишь!

Он взял ее за руку и лукаво улыбнулся сверху вниз; видимо, его дурное настроение прошло.

– И как, соответствую я образу дикого горца, который у тебя сложился?

– Не знаю. – Эйнзли лукаво улыбнулась. Ей тоже немного полегчало. – Жалко, что нам нужно идти на прием, иначе я бы сказала, что мне не терпится это выяснить.


В огромном очаге Большого зала вот уже несколько дней постоянно поддерживали огонь. Каминную полку из резного дуба подпирали огромные мраморные колонны, а в самом очаге вполне помещался целый ствол дерева.

Большой зал был длинным и узким; его проектировали в елизаветинском стиле, хотя соорудили меньше ста лет назад. До высоты человеческого роста стены были обиты дубовыми панелями. Мореный дуб и сводчатый потолок создавали впечатление старины. Эйнзли стояла в дальнем конце зала, в небольшой нише, также обитой дубом; нишу образовывали три арки, похожие на алтарные перегородки. В зале собралось много народу; Эйнзли почти никого из гостей не знала. Иннес не хотел приглашать никого из своей прошлой жизни. Когда Эйнзли спросила, будут ли они приглашать местных помещиков, и назвала Колдуэллов, владельцев соседнего имения, Иннес только поморщился.

– У нас и так много забот. Нам предстоит очаровать местных жителей, – быстро проговорил он. – Пусть на праздник соберутся только обитатели Строун-Бридж.

Все присутствующие, кроме нее, Фелисити и Роберта Александера, родились здесь или женились на местных уроженках. Теперь к ним относится и она, хотя, строго говоря, не имеет на это права.

Иннес стоял в нескольких шагах от нее. Судя по тому, как часто Роберт Александер всплескивал руками, ее муж вел с помощником важный разговор. После церемонии Прощения они собирались показать местным жителям макет причала и новой дороги. Роберт Александер нервничал, а Иннес его успокаивал.

Помещик, землевладелец. Ее муж облачился в костюм горца. Иннес признался ей, что оделся так только ради нее, хотя она понимала, что он ее только дразнит. Эйнзли украдкой любовалась им. Иннесу очень шла короткая куртка, жилет и белая рубашка. Он предпочел не надевать «большой килт» в виде пледа, конец которого перекинут через плечо и доходит до талии. Остановился на «малом килте» – куске шерстяной ткани, обернутом вокруг талии, собранном сзади в складки и закрепленный широким кожаным поясом с массивной серебряной пряжкой. Когда он стоял к ней спиной, она получила возможность рассмотреть его ноги. Как она и думала, ноги у него в самом деле красивые, сильные и мускулистые. Крепкие икры обтягивали длинные вязаные чулки. Мари назвала его икры идеальными, и Эйнзли не могла не согласиться с ней. За отворотом одного чулка был закреплен небольшой кинжал, украшенный драгоценными камнями; еще один кинжал, подлиннее, свисал с его пояса. Килт доходил до колена. Эйнзли стало любопытно, есть ли у Иннеса под килтом нижнее белье.

Поймав на себе ее взгляд, он подошел к ней поближе.

– Очень хочется узнать, о чем ты сейчас думаешь, – прошептал он ей на ухо, – но, если ты ответишь, мне придется подхватить тебя на руки и унести, а потом показать, что такое настоящий дикий горец, а у нас, к сожалению, еще много дел.

– А потом начнется пир.

– Вообще Йоун только что сказал, что обычно новый владелец и его супруга празднуют начало новой жизни в одиночку.

– Об этом я ничего не читала в вашем фамильном пособии!

– Обычай называется… соединением, – с улыбкой сообщил Иннес. Она прикусила губу, стараясь не рассмеяться.

– Ты сам его только что придумал!

– Чем я хуже предков? Пожалуй, придется завести несколько новых традиций. – Иннес улыбнулся своей греховной улыбкой, и ей вдруг стало жарко. – Что скажешь?

– В такой вечер, как сегодня, мне определенно не хочется нарушать традиции. Ты так постарался, даже нарядился в костюм горца… не хочется, чтобы твои усилия пропали даром.

Его глаза потемнели, и жар внутри ее распространялся по всему телу.

– Если бы не обряд прощения, я бы подхватил тебя на руки и унес прямо сейчас.

– Устройство прощения стоило мне таких усилий… Не надо все портить!

– Нет, что ты! Такое мне и в страшном сне не приснится. Эйнзли, я очень тебе благодарен. – Он поцеловал ее в щеку. – Но как только все закончится, миледи…

– Знаю. Соединение! Что бы это ни значило.

– А разве ты не представляешь себе новый обряд? Я вот отлично представляю и часто о нем думаю.

– Иннес! Давай сосредоточимся на одной церемонии, а потом начнем обсуждать другую.

Он рассмеялся:

– Отлично! Вижу, твоя мисс Блэр о чем-то шепчется с Йоуном. Они то и дело уединяются… Она с кем-нибудь помолвлена?

– Она замужем за своей работой, – ответила Эйнзли.

– Знаешь, когда ты привираешь, ты дергаешь уголком рта, как будто стараешься проглотить слова, которые тебе лучше не произносить.

– Я вовсе не привираю.

– Но и всей правды не говоришь. – Иннес улыбнулся. – Я подозреваю, что у твоей Фелисити много тайн. – Иннес обнял ее рукой за талию и привлек к себе. – Если честно, личная жизнь мисс Блэр меня нисколько не интересует, как и личная жизнь Йоуна. Куда больше меня интересует наша личная жизнь. Но сначала – прощение. Ты готова?

– А если я что-нибудь забуду? – Эйнзли внезапно испугалась.

– До сих пор тебе все замечательно удавалось. Главное, запоминай, что и кому я пообещаю – на тот случай, если потом я вдруг забуду. А я должен попрощаться и простить. – Иннес закатил глаза. – Не верится, что обряд проводил мой отец и относился ко всему всерьез!


Кресло хозяина, как почти вся мебель в Большом зале, было из резного дуба; подлокотники за долгие годы отполировались до тусклого блеска. Чехол на нем был из того же выцветшего зеленого бархата, что и подушка. Усадив Эйнзли в гораздо более простое кресло сбоку, Иннес сел сам. Он чувствовал себя отчасти по-дурацки, отчасти… неужели он гордился? Нет, но испытывал нечто близкое к гордости. Как будто духи предков вошли в его кровь. А может быть, он просто помнил, что все смотрят на него. Или все дело в кресле, похожем на трон, и самом зале, которым пользовались только по торжественным случаям.