Маргерит Кэй - Незнакомцы у алтаря

Он улыбнулся ей, и уголки его губ изогнулись так, что внутри ее все еще сильнее расплавилось.

– А по-моему, знаешь, – прошептал он.

Его рука скользнула вниз, очутилась между ее бедер. Он ласкал ее через одежду. Она инстинктивно дернулась.

– Да, – хрипло прошептала она. – Да, знаю.

Его ладонь отделяла толстая юбка. Она поняла, чего хочет.

– Еще! – Она выгнулась, помогая ему. – Еще! Нет… не надо юбок.

Забыв обо всем на свете, она бесстыдно задрала юбки и, схватив его за руку, показала, чего ей хочется.

Иннес застонал. Она притянула к себе его голову и страстно поцеловала. Он снова застонал.

– Иннес, – прошептала она. – По-моему, я хочу… Иннес, ради всего святого!

Он снова провел рукой у нее между ног. Теперь их разъединяли всего лишь тонкие панталоны. Она дрожала всем телом. Казалось, весь жар переместился в то место, которого касалась его рука. А потом он начал гладить ее, и возбуждение стало нестерпимым; внутри у нее все пульсировало, ей показалось, что еще чуть-чуть – и она не вынесет… Вот она как будто приподнялась над землей – и вдруг произошел взрыв, мощный и сладкий, и она закричала от удовольствия. Она кричала и стонала до тех пор, пока пульсация не прекратилась. Потом она бессильно припала к нему; волосы разметались у нее по плечам. Она тяжело дышала, совершенно измученная. Впервые в жизни она выбилась из сил.

– Я не знала, что так бывает, – простодушно призналась она, наконец отходя от Иннеса. К ее удивлению, она совершенно не смутилась.

– Что ж, в таком случае я польщен.

– Трепет, сильное сердцебиение, пульсация… Именно так называет это одна корреспондентка мадам Геры. Я читала ее письмо вчера. «Он не доставляет мне такого удовольствия, которое я могу доставить себе сама». – Эйнзли широко раскрыла глаза. – Боже правый, неужели она?..

– По-моему, да.

Она рассмеялась:

– Для меня открылся новый мир! Я-то думала, она имеет в виду состояние нервного возбуждения. Хорошо, что я ей еще не ответила!

– С нетерпением жду, когда смогу прочесть твой ответ.

Он безуспешно попытался прикрыть очевидную выпуклость под бриджами. Поймав на себе взгляд Эйнзли, он слабо покраснел.

– Вот когда начинаешь понимать, в чем преимущества килта!

Интересно, как положено вести себя в такие минуты?

– Что мне сделать, чтобы… чтобы тебе стало легче? – выпалила Эйнзли и густо покраснела. Она как будто предлагала перевязать ему рану, а не… Она беспомощно всплеснула руками. – Я не знаю… как надо.

Иннес расхохотался:

– Это ведь не спорт! Не обижайся, пожалуйста… Эйнзли, я очень хочу, чтобы ты… доставила мне облегчение, но необходимости в этом нет. Точнее, есть, но я… Все пройдет, если мы поговорим о чем-нибудь другом. – Он убрал с ее лица прядь волос, его улыбка стала мягче. – Поверь, видя, как тебе хорошо, я тоже испытал удовольствие.

Может быть, он так говорит просто из вежливости? Эйнзли смерила его подозрительным взглядом. С первых дней брака ей казалось, будто ей чего-то недостает… Все началось задолго до того, как Джон начал испытывать к ней отвращение. Правда, она всегда думала, что смысл исполнения супружеских обязанностей заключается в том, чтобы доставить удовольствие мужчине, и только. Не то чтобы Джон в последнее время часто получал удовольствие. Для него это стало нудным выполнением долга. И все чаще у него случались осечки. Хотя, когда он ублажал себя сам, проблем у него не возникало… Униженная своим открытием, она вздрогнула.

– Эйнзли, в чем дело?

Сначала ей не хотелось отвечать, но потом она передумала.

– Трепет. Пульсация… Корреспондентка мадам Геры сама доводила себя до такого состояния, потому что ее муж не… у него не получалось. Значит, с ее мужем что-то не так?

– Скорее всего, все дело в невежестве, а может быть, он просто эгоист. Какие там еще проблемы у твоей мадам?

– И я задумалась, – продолжала Эйнзли, словно не слыша его вопрос. – Если у мужчины… у мужа… не получается с женой, зато получается… ну, ты понимаешь… – Она сглотнула. Нужные слова она знала, в свое время их презрительно бросили ей в лицо. – Если у него получается ублажать себя… Раз сам он способен доставить себе удовольствие, значит, что-то не так с женой?

Иннес как-то странно посмотрел на нее:

– Кажется, ты говорила, что тебе пишут только женщины?

Эйнзли удалось небрежно пожать плечами.

– Ты имеешь в виду «не может» или «не хочет»? Разве это не одно и то же? Она заставила себя вспомнить. Нет, Джон пробовал; вначале ему было стыдно, когда у него ничего не получалось.

– Не может, – грустно ответила Эйнзли.

Он мягко дотронулся до ее щеки.

– Бедная жена. И бедный муж. Хотя, по-моему, причина почти наверняка в нем.

Фелисити шумно опустилась на кровать и расправила складки красивого изумрудно-зеленого платья, которое она надела на церемонию прощения.

– Поскольку, судя по всему, другого случая остаться наедине у нас не будет… Расскажи, как тебе нравится семейная жизнь!

Эйнзли сидела на краю табурета перед туалетным столиком и куталась в шерстяную накидку, которую надела после ванны. Она накрутила волосы на папильотки, хотя и подозревала, что на ветру прическа быстро растреплется. К тому времени, как они доберутся до часовни, от ее кудрей ничего не останется.

– Мы ведь женаты не по-настоящему, что, кстати, мне нравится гораздо больше, чем прошлое замужество.

– Извини, что смогла приехать только вчера. Меня завалили работой. К сожалению, я не успела как следует поговорить с твоим мистером Драммондом.

– В последнее время я и сама редко успеваю поговорить с ним; перед церемонией у нас было много дел. Когда Иннес не беседовал с Йоуном о сельском хозяйстве, он работал со своим помощником, Робертом Александером, и обсуждал постройку причала и прокладку дороги. Мистер Александер склеил бумажные макеты причала и дороги. Вышло очень красиво. Сегодня после церемонии Иннес их продемонстрирует. – Эйнзли взяла кисть, но румяниться не стала. – Сейчас мы с ним словно корабли, что встречаются в ночи.

– Мне-то казалось, что тебе ничего другого и не надо! Ты ведь не хотела постоянно натыкаться на него.

– Так и есть, ты совершенно права. – Эйнзли положила кисть и взяла гребень.

– Ты как-то не очень убедительно отвечаешь… Только не говори, что постепенно в него влюбляешься.

– Есть ошибки, которые я не повторяю, – с горечью ответила Эйнзли, – и даже если повторю – а уверяю тебя, я больше так не сделаю. – Иннес дал мне понять, что уж он-то на такое не способен.

– Вот как, в самом деле? – удивилась Фелисити. – А почему?

– Он слишком ценит свою независимость.

– Женившись, мужчины не меняют свои привычки; они ведут прежний образ жизни независимо от того, ждут ли их дома. И только жену брак сковывает по рукам и ногам.

– Фелисити, ты говоришь с такой горечью!

– Уж чья бы корова мычала!

Эйнзли кивнула.

– Да, но у меня для горечи есть причина. Мой первый муж… сама знаешь, как мне жилось.

– Я знаю, что твой муж с тобой сделал, хотя подробностями ты не делилась. – Фелисити криво улыбнулась. – И, как ты, наверное, догадываешься, я и сама кое-что повидала, потому что согласна на роль любовницы и не хочу выходить замуж. Правда, сейчас между нами все кончено.

– Хочешь сказать, кончен твой… твоя…

– Мой роман, почему не назвать вещи своими именами.

– Почему ты ничего не говорила?

– Потому что мне стыдно, и потому что связь стоила мне нескольких лет жизни, и больше я жертвовать не хочу. – Фелисити сделала над собой усилие и переключилась на другую тему. – Вчера перед сном я перечитывала последние ответы мадам Геры. Правда, читать было трудно: свеча то и дело гасла на сквозняке.

Эйнзли и Мари вынуждены были поселить всех гостей в западном крыле замка, где в последние годы жил отец Иннеса.

– Ох, прости… – вздохнула Эйнзли. – Ты очень замерзла?

– Мне определенно не хочется жить здесь зимой. Хотя меня согревали письма мадам Геры. – Фелисити лукаво улыбнулась. – Надеюсь, вы с мистером Драммондом по ночам не проплывали мимо друг друга, как корабли в океане!

Эйнзли покраснела.

– Что ж, я теперь знаю, что пульсация и трепет – не обязательно предвестники обморока, – ответила она. – Остальное можешь вычислить из ответов мадам Геры.

– Он знает, что их пишешь ты?

– Да. И кстати, ты оказалась права. Я должна тебе пять фунтов. Он нашел это забавным. – Эйнзли рассмеялась, но вскоре посерьезнела. – Благодаря ему я поняла, что некоторые мои советы были… Ну, скажем, не лучшими, Фелисити. И дело не в том, что я вынуждена была прибегать к иносказаниям, чтобы избежать откровенных непристойностей…

– Я заметила, что в персональных ответах ты меньше употребляешь эвфемизмов и гораздо больше… так сказать, разговорных выражений, – перебила ее Фелисити. – Насколько я понимаю, так выражается мистер Драммонд?

– По-твоему, это слишком смело?

– По-моему, теперь твои корреспондентки просто не смогут ничего неправильно истолковать. Поживем – увидим. Поработав в журнале, я вскоре поняла, что хвалят нас редко, зато очень быстро дают понять, когда им что-то не нравится. Но я тебя перебила. Ты что-то говорила о своих советах…

Эйнзли закончила причесываться и начала собирать волосы в пучок – она надеялась, что такую прическу не растреплет ветром.

– Я часто вспоминаю первые ответы мадам Г еры и понимаю, что… я давала их с оборонительной позиции, хотя иногда они звучали довольно воинственно. Видишь ли, мне казалось, что женщинам, которые обратились к мадам Гере за советом, нужно… Что они не умеют постоять за себя. Мадам Гера была настроена весьма агрессивно. Брак казался ей полем битвы.

– Во многих случаях она была права.

– Да. – Не докончив закалывать пучок, Эйнзли повернулась к подруге. – Мадам Гера стала порождением войны… Надо было назвать ее мадам Марс – хотя нет… как звали воинственную богиню?