– Значит, она сама во всем виновата? – уточнила Эйнзли.

– Не будь дурочкой. Если уж кто тут и виноват, то проклятая мадам Гера – и мать девицы. – Иннес швырнул журнал на стол. – Не знаю, зачем мы тратим время на такую ерунду.

Эйнзли взяла журнал и поджала губы.

– Затем, что это написала я, – сказала она. – Мадам Гера – это я.

Иннес расхохотался, но быстро осекся, заметив выражение ее лица.

– Будь я проклят… Ты серьезно?! Ты в самом деле пишешь эту чушь?

– Это не чушь! Колонка пользуется большой популярностью. К твоему сведению, в прошлом месяце мадам Гера получила больше пятидесяти писем. Более того, советы мадам Геры пользуются таким спросом, что со следующего месяца журнал предлагает новую услугу: персональные ответы. Фелисити согласовала гонорар с советом директоров, и я буду получать пятьдесят процентов!

– Кто такая Фелисити?

– Фелисити Блэр. Редактор и моя подруга.

– Значит, огромное количество писем, которые приходят на твое имя, – письма мадам Гере?! – ошеломленно переспросил Иннес. – Почему ты мне не сказала?

– Потому что это тебя не касалось. – Эйнзли покраснела. – И потому что я догадывалась, что твоя реакция будет именно такой. Хотя мне не стыдно, если хочешь знать. Мадам Гера оказывает весьма важную услугу.

– Зачем же ты сейчас мне все рассказала?

Эйнзли взяла бокал и отпила большой глоток хереса. Она не собиралась ни в чем признаваться. Просто настолько задумалась о том, как объяснить свое прежнее поведение, что мадам Гера совершенно выскочила у нее из головы, хотя уж тут она бы недвусмысленно посоветовала: «II faut me chercher», «Меня нужно искать». Вот одна из аксиом мадам Геры. Мужчины должны охотиться, а женщины – избегать пленения.

Поцелуи, причем «не просто» поцелуи, без дополнения в виде обручального кольца, – это неправильно. И хотя у Эйнзли обручальное кольцо было, она вышла замуж не на самом деле и потому считала неправильным и поцелуи, и то, что за ними следовало. После поцелуев у мужчин появляются всякого рода безнравственные мысли. А такие мысли, по мнению мадам Геры, – прерогатива мужчин. А когда подобные мысли возникали у самой Эйнзли… она сама себе удивлялась и гадала, что бы ей ответила мадам Гера. Более того, именно такие мысли мелькали в нескольких последних письмах из тех, что переслала ей Фелисити. Корреспондентки называли их по-разному: «неестественные желания», «томление», «плотское вожделение», «лихорадка крови», «неприличные мысли» и даже – она запомнила – «непреодолимая потребность уступить своим слабостям». С одной стороны, утешительно знать, что она не одинока, но, с другой стороны, она ничего не могла придумать, когда надо было сочинять ответ.

Фелисити оказалась права: Эйнзли очень мало разбиралась в таких вещах. Она справедливо предположила и то, что Эйнзли полезно будет кое-чему поучиться. Но Фелисити и понятия не имела о том, сколько препятствий придется преодолеть подруге на пути к познанию!

Она решила, что у нее остается единственный выход: вернуть письма Фелисити. Но Иннесу стала известна тайна мадам Геры, и Эйнзли укрепилась в своих подозрениях: ее совет невесте с маленькой грудью был не просто неправильным, но лицемерным. Мадам Гера призвана была избавить женщин от невежества, а вовсе не отражать неуверенность в себе самой Эйнзли.

Когда она вспоминала его поцелуй, ее охватывало томление. Искоса посмотрев на Иннеса, она поняла, что он пытливо разглядывает ее, терпеливо ожидая объяснения. Эйнзли в жизни не чувствовала себя такой косноязычной. Она с удивлением заметила, что ее бокал пуст, налила себе еще, сделала большой глоток.

– Фелисити говорила, что… Фелисити предложила, чтобы… Она сказала… – Эйнзли выпила еще – для храбрости. – Фелисити считает, что мне недостает опыта, чтобы отвечать на некоторые более интимные вопросы, которые задают мадам Гере. Я согласилась с ней, но подумала… я не сомневалась, что во всех остальных отношениях мои советы вполне здравы. – Херес оказался изумительно хорош. Эйнзли отпила еще. – Но сегодня, когда я размышляла над очередным письмом, я вдруг задумалась. Может быть, я в самом деле была предвзятой? Я ведь не рассматривала другую сторону вопроса. А потом, когда ты заговорил о письме, я поняла, что… возможно, ты был прав. До некоторой степени.

Иннеса ее сбивчивое объяснение привело в такое же замешательство, как и ее саму.

– Извини, но я по-прежнему не понимаю, почему это побудило тебя раскрыть свою тайну.

Эйнзли попыталась распутать клубок мыслей в голове, расположить их в каком-то логическом порядке.

– Понимаешь, мадам Гере пишут настоящие женщины, которые сталкиваются с настоящими трудностями. Их письма печатают в журнале не для того, чтобы щекотать нервы или веселить читателей, лишенных других забот… Те или иные письма выбраны для печати потому, что вопросы, которые в них задают, к сожалению, беспокоят очень и очень многих. – Она допила херес и снова долила себе из графина, поморщившись. – Я вовсе не хотела, чтобы мадам Гера выглядела глупой ханжой!

– Ну а я не собирался рассуждать, как напыщенный болван, когда критиковал твой совет, – сокрушенно признался Иннес. – Ты застала меня врасплох.

Его искренность обезоружила ее. Искренность и херес. И его улыбка, которая согревала лучше вина… Эйнзли сделала еще глоток.

– Ты правда хочешь знать, почему я тебе призналась?

– Да.

– Даже если это не совсем прилично?

– Теперь я заинтригован.

– В самом деле? – Эйнзли метнула на него настороженный взгляд. – Ты не сердишься на меня?

– Не знаю, что я сейчас чувствую, но я точно не сержусь.

– По-моему, Фелисити была права. – Эйнзли подняла бокал. На душе у нее полегчало.

– Опять Фелисити! Мне уже хочется с ней познакомиться.

– Тогда придумай предлог и пригласи ее сюда. Давай в самом деле устроим прием в честь нашего приезда! Если ты соблаговолишь прислушаться к моему совету… Надо же, я снова выражаюсь как ханжа!

– Ханжа не ханжа, но колкости ты говорить умеешь.

– Хочешь сказать, что я колючая, как еж?

– Скорее как дикобраз. Дикобразов я люблю.

– Ты просто извращенец. – Эйнзли подлила себе и Иннесу еще хереса, хотя его бокал оставался почти нетронутым. – Ты в самом деле хочешь пригласить сюда Фелисити? Ей просто не терпится познакомиться с тобой.

– Несомненно, она желает убедиться в том, что я хороший муж.

– Что ж, одно я знаю точно: хуже моего предыдущего ты быть не можешь, – ответила Эйнзли. – Очень жаль… хотя нет, не очень. – Она задумчиво отпила херес. – Кстати, ее не слишком интересуют твои качества как мужа, потому что ей известно о нашем договоре.

Она поерзала на стуле. Несмотря на тонкое ситцевое платье, от жаркого камина у нее раскраснелось лицо.

– Теперь ты, наверное, захочешь узнать, что же именно ее интересует.

Иннес задумчиво посмотрел на почти опустевший графин, а затем вдруг придвинул его к себе, подальше от нее.

– Да, конечно, – кивнул он, – но сначала мне бы очень хотелось узнать, почему ты призналась, что мадам Гера – это ты. На тот случай, если ты забыла, ты мне так и не ответила.

– Ага! Тут ты ошибаешься! – воскликнула Эйнзли, торжествующе взмахнув рукой. – Потому что две вещи с-связаны между собой неразливно… то есть н-неразрывно! – Она взяла бокал, заметила, что он пуст, и очень осторожно поставила его на стол, потому что ей показалось, что стол шатается. Сообразив, что слишком сгорбилась, она с трудом выпрямила спину и доверительно подалась вперед: – Эти письма. Интимные признания мадам Гере. Все они о супружеских от… то есть о занятиях любовью. И… и о разных женских уловках. Фелисити подозревает, что я не слишком разбираюсь в таких вещах и потому не способна посоветовать ничего дельного. Б-боюсь, что она права. Что с тобой? У тебя лицо двоится.

Иннес наклонился вперед:

– Так лучше?

Эйнзли кивнула.

– Ты знаешь, что у тебя обезоруживающая улыбка?

– Потому что ты меня обезоружила.

Она хихикнула:

– Фелисити считает, что я буду не против того, чтобы ты набросился на меня… судя по всему, ты не из тех мужчин, которые будут рады, если я… буду лежать в постели бревном и думать о Шотландии. И еще она говорила, что нам придется как-то коротать долгие темные ночи в этой богом забытой глуши… хотя мне не кажется, что здесь богом забытая глушь… и еще она посоветовала мне поучиться… радоваться жизни. И наслаждаться. У тебя есть килт?

– Есть. Неужели Фелисити считает, что радоваться и наслаждаться жизнью невозможно без килта?

Эйнзли снова хихикнула:

– Это не Фелисити придумала… а я. По-моему, у тебя красивые ноги, Иннес Драммонд. Мне бы хотелось посмотреть на тебя в костюме горца. Но мы отклоняемся от темы, знаешь ли. Херес еще остался?

– Нет.

Эйнзли сдвинула брови и посмотрела на графин. Ей показалось, что он не совсем пуст. Потом она пожала плечами:

– Ну и ладно! О чем я… Ах да, что сказала Фелисити. Она сказала, что ты научишь меня женским уловкам и таким… хотя не думаю, что она именно так выразилась… кстати, не знаю, откуда ей это известно, ведь она с тобой незнакома, а я ей только и сказала, что с тобой очень приятно целоваться, но ведь ты и так все п-понял…

– Только потому, что ты так страстно отвечаешь на мои поцелуи.

– Правда? – Эйнзли лучезарно улыбнулась. – Как мило!

– И верно, в том, что касается сделки. – Иннес взял ее за руку. – Значит, эта твоя Фелисити считает, что тебя нужно ввести во дворец наслаждений.

– Дворец наслаждений… Мне нравится! Ты не возражаешь, если мадам Гера позаимствует у тебя это выражение?

– Сочту за честь.

– А как ты отнесешься к тому, что Фелисити предложила, чтобы ты помогал мне сочинять ответы на некоторые письма, которые приходят мадам Гере?

– Ты хочешь сказать – помогать тебе находить решения на основе моего опыта?

Эйнзли глубокомысленно кивнула.

– Ты, наверное, обидишься, да? Так я и сказала Фелисити: ты обидишься.