Маргерит Кэй - Незнакомцы у алтаря

– Я не привык к… Мне трудно. Я ведь вижу, как здесь обстоят дела, но никто не хочет поговорить со мной откровенно. Мне тяжело.

Эйнзли кивнула.

– Они все меня осуждают.

– Иннес, тебя очень долго не было! – пылко возразила она. – Они тебя не знают!

– Не понимаю, чем ты можешь мне помочь.

– И я не понимаю, ведь ты со мной не разговариваешь. – Эйнзли робко улыбнулась. – По крайней мере, знай, что я на твоей стороне.

– Что ж, на большее мне рассчитывать не приходится. – Иннес улыбнулся ей в ответ. – Хорошо, я подумаю.

– Да, подумай, пожалуйста. У меня масса времени.

Он заправил ей за ухо непослушную прядь волос, выбившуюся из прически, и смерил ее сокрушенным взглядом:

– Возможно, тебе захочется воспользоваться свободным временем, чтобы разгородить дом на половины хозяина и хозяйки. Сейчас я как медведь с больной головой, хотя, вопреки тому, что ты, возможно, думаешь, мне приятно, что ты здесь со мной. А сейчас твоя реплика! Скажи, что чувствуешь то же самое.

Эйнзли рассмеялась:

– Разве я предложила бы помогать тебе, если бы стремилась тебя избегать?

– Верно.

– Может быть, нам устроить нечто вроде приветственного приема?

– Мне здесь явно никто не рад. – Иннес покачал головой.

– Извини, только не откусывай мне голову.

Эйнзли нахмурилась, вспоминая письмо от Отчаявшейся Жены, которое она читала утром.

– Иногда семейные традиции утешают. Иногда они даже способны исцелять раны, – сказала она, думая: надо будет непременно включить эту фразу в ответ мадам Геры.

– Знаешь, иногда ты выражаешься как авторы пособий из серии «Помоги себе сам»!

– Вот как?

– «Вступление в брак», – процитировал он, улыбаясь. – «Супружеские обязанности…» Нет, не закипай! На самом деле все очень мило.

– Правда?

– Правда. Так что ты предлагаешь?

– Разве ты не говорил, что нас должны были встретить по прибытии? – Заметив у него на щеке пятно грязи, она наклонилась через стол, чтобы стереть его.

– Церемония встречи… Не очень-то я люблю церемонии. – Иннес поднес ее руку к губам и поцеловал. Интересно, он целовал ее «просто» или «не просто»? Скорее, последнее, потому что сердце у нее екнуло. Но он не стал продолжать. Кроме того, едва ли костяшки пальцев способны взволновать! Ей очень хотелось спросить, но она боялась выдать себя. Возможно, он вовсе не хочет, чтобы его вот так волновали.

– Ну, устроим праздник, – продолжала Эйнзли. – Праздничный пир… В ознаменование перемен. Долой старое, да здравствует новое.

Иннес хмыкнул и снова поцеловал ей руку.

– Мне нравится, – заявил он, улыбаясь.

– Правда? – Она не знала, что он имеет в виду – ее предложение или поцелуй.

Он притянул ее к себе и обнял.

– Мне очень нравится, – прошептал он и поцеловал ее в губы.

На сей раз он определенно целовал ее не просто так. От него пахло весной. Свежим воздухом. Немного потом. И чем-то еще, что она не могла назвать. Чем-то греховным. Ее обдало жаром. Она невольно сжала его плечи и прильнула к нему. Он глубоко вздохнул, и его вздох отдался эхом во всем ее теле.

Одной рукой он гладил ее по голове, по спине; второй рукой притянул ее еще ближе. Она почувствовала, как он возбужден.

Их языки соприкоснулись. Он задрожал всем телом, и она тоже затрепетала, прижимаясь к нему бедрами, желая продолжения, желая сбросить многослойную одежду, которая их разделяла. Она хотела видеть его, хотела, чтобы он видел ее. Она живо представила, как он смотрит на нее… и отворачивается. Или он вовсе не захочет на нее смотреть. Как Джон. А потом…

– Эйнзли!

– Твоя ванна, – поспешно сказала она, хватаясь за первое, что вспомнила. – Скоро она будет готова.

– Что-то случилось?

– Нет. – Ей удалось улыбнуться, она заставила себя встретиться с его озабоченным взглядом. Она ненавидела себя за то, что приходится прерываться на самом интересном месте; она досадовала на себя за то, что поощряла его, хотя ей не хватало смелости дойти до конца. Она злилась на себя оттого, что ей хотелось несбыточного. – Нет, просто жалко будет, если вода остынет.

– Я сейчас в таком состоянии, что мне не мешает остудиться. Что случилось? Я сделал что-то не так?

Она покраснела. Мужчины не должны задавать такие вопросы. Мужчины терпеть не могут говорить об интимных вещах.

Эйнзли точно знала, что Джон не исключение, потому что в переписке мадам Геры было много писем от женщин, которые жаловались, что их мужья такие же. С какой стати Иннесу быть другим?

– Нет, все в порядке. – Эйнзли опустила голову. Ей не хотелось лгать, хотя она догадывалась: Иннес – из тех мужчин, которые всегда позволят женщине маленькую ложь. И она оказалась права.

– Как скажешь. – Он иронически поклонился. – Увидимся за ужином.

– Входи и садись у огня. – Иннес протянул Эйнзли бокал хереса.

– Я думала, сейчас так тепло, что можно ужинать в одном платье и не дрожать от холода, – с деланой улыбкой ответила она, – но сейчас я уже ни в чем не уверена.

Она надела кремовое платье с темно-синей отделкой и таким же поясом. Несмотря на длинные рукава, вырез на платье был довольно смелым; оборка у декольте не скрывала нежные холмики грудей. Она села напротив и начала вертеть бокал в руке. Иннес уже заметил: она делает так всегда, когда ей предстоит сказать что-нибудь неприятное.

На ее лице появилось жалкое выражение, и сердце у него упало. Когда она днем вдруг отстранилась от него, он решил, что она вспомнила Макбрейна. Лежа в остывающей ванне, Иннес гадал, как ее унизил муж. Видимо, дело не только в долгах. Может, все дело в том, что он залез в долги без ее ведома? Только что Эйнзли самозабвенно целовала его, а в следующий миг вдруг превратилась в ледышку. Он почти не сомневался, что дело не в нем, не в том, что он сделал – или не сделал. Когда она забывалась, она становилась совершенно другой, не той нервной особой, которая сейчас сидела напротив, безостановочно вертела в руках бокал и украдкой косилась на него.

Иннес подбросил в камин еще одно полено. Надо отвлечь ее, поговорить о чем-то другом.

– Похоже, одну загадку я разгадал, – сказал он, беря журнал, который просматривал, дожидаясь ее. – Вот, «Скоттиш ледиз компаньон». У них служит одна дама, которая дает читательницам дурацкие советы; я заметил, что она употребляет те же фразы, что и ты. – Он принялся листать страницы. – Ага, вот. «Не забудьте погасить свет, прежде чем приступите к исполнению супружеских обязанностей… – видишь, прямо твои слова, – и ваш муж, скорее всего, не заметит, что вы, сами того не желая, ввели его в заблуждение. Еще лучше – сохраните скромность и ночную сорочку, и тогда вам не придется объяснять ваш маленький обман». Эта мадам Гера – либо девственница, либо дура, – презрительно заметил он.

– Что ты имеешь в виду?

– Она советует девице с маленькой грудью набить корсет… чем?

– Чулками.

– Вижу, ты читаешь ее колонку. – Иннес покачал головой.

– То же самое девушке посоветовала мать.

– На редкость глупый совет! Можешь не сомневаться, ее муж почувствует разницу и во мраке ночи, и при свете дня. Ну а насчет совета не снимать ночной рубашки…

– На свете немало скромных женщин. Не сомневаюсь, они так и поступают.

– Правда? Мне такие ни разу не попадались.

– Очень сомневаюсь, что женщины, которые тебе… попадались… то есть… ты понимаешь, что я имею в виду.

– Я не встречался ни с замужними женщинами, ни с девицами легкого поведения, если ты на это намекаешь.

Эйнзли покраснела. Она почему-то разволновалась, хотя сама не была ни девственницей, ни праведницей, за которую невольно себя выдавала.

– Ты – женщина-загадка, – сказал Иннес. – В тот день, когда мы с тобой познакомились, ты, насколько я помню, собиралась зарабатывать себе на жизнь на панели!

– Ты прекрасно понимаешь, что я была разгневана и говорила несерьезно. – Эйнзли поставила бокал на стол. – Значит, ты в самом деле считаешь, что мадам Гера дала неверный совет?

– Какая разница?

Эйнзли прикусила губу, а потом кивнула.

Иннес взял журнал и перечел письмо.

– Ее корреспондентка не то чтобы откровенно обманула своего жениха, но ввела его в заблуждение, и сдается мне, что мадам Гера призывает ее и дальше действовать в том же духе. Вот что мне не нравится. Бедняжке и так не по себе в преддверии первой брачной ночи; а ей предлагают думать о всяких уловках. Едва ли она будет в подходящем настроении, чтобы радоваться тому, что ты назвала бы «исполнением супружеского долга».

– А ты как бы это назвал?

Иннес ухмыльнулся:

– По-моему, удовольствие не бывает односторонним. Есть множество слов, которые описывают то, о чем ты спрашиваешь… но сойдет и «занятие любовью».

– Тебе кажется, что это безобидно, но уверяю тебя, такого совета в «Скоттиш ледиз компаньон» ни за что не опубликуют, – выпалила Эйнзли.

– Значит, ты выписываешь этот журнал?

Она пожала плечами.

– Но… Иннес, что же с той невестой? Ты не думаешь, что ее муж разозлится, если обнаружит обман? А гнев не более способствует… как ты выразился, занятиям любовью, чем мошенничество.

– По большому счету, сомневаюсь. Скорее всего, ее жених так же неопытен, как и она, и так же всего боится. По-моему, в первую брачную ночь его будет куда больше заботить собственная состоятельность, чем что-то другое, а твоя мадам Гера об этом ни словом не заикнулась!

– Это колонка советов для женщин.

– Но в большинстве писем речь так или иначе идет о мужчинах. Как бы там ни было, мадам Гера совершенно не учитывает мужскую точку зрения.

– В чем же она заключается?

– Невеста переживает из-за того, что она, как ей кажется, не слишком щедро одарена природой, и мадам Гера косвенно подтверждает ее опасения, советуя в первую брачную ночь не снимать рубашки. Если она будет с ужасом ждать первой брачной ночи, боясь, что ей нечего предложить молодому мужу, скоро ее муж так и будет думать.