Да, Люси молчала. Только не ссориться по пустякам. Только не придираться к нему, говорила она себе, когда он хочет сделать как лучше. У некоторых это получается, у других — нет. Разве они не муж и жена? Разве он не выполнил то, что она от него требовала?

К ее удивлению, они чуть не каждое воскресенье наведывались в Либерти-Сентр к его родным. Рой объяснил, что при нормальных обстоятельствах в этом не было бы никакой необходимости, но в последние месяцы перед свадьбой возникла такая напряженная, тяжелая атмосфера, что ему кажется, совсем неплохо сгладить острые углы перед тем, как родится ребенок и жизнь пойдет колесом. Ведь, по сути дела, Люси была чужой в его семье, а он — в ее. И теперь, когда они поженились, есть ли в этом смысл? Ведь им до конца жизни придется иметь друг с другом дело, поэтому так важно найти правильный тон с самого начала. Подумаешь, двухчасовая поездка. Это ведь ничего им не стоит, не считая расходов на бензин.

В один из таких воскресных вечеров, уже по дороге в Форт Кин, Рой сказал: «Слушай, похоже, что на этот раз твой старик и впрямь завязал».

— Я его ненавижу. И всегда буду ненавидеть, Рой. Я тебе давным-давно сказала и теперь повторяю: я не хочу говорить о нем, никогда!

— Ладно, — безмятежно отозвался Рой, — ладно. — И ссоры не произошло. Он тут же с готовностью забыл об этой теме, как забыл о той ненависти, о которой Люси старалась ему напомнить.

Вот так они и ездили — воскресенье за воскресеньем, как почти все молодожены, посещающие то тех, то других родителей. Но кому это нужно? Кому?

Просто так полагалось — ведь теперь она была замужем. И ее мать была тещей. А отец со своими пышными новоприобретенными усами и такими же новенькими радужными планами был тестем Роя. «Мне что-то сегодня не хочется ехать, Рой, может быть, в другой раз?» — «Ну, знаешь, раз мы уже здесь… Представляю, как это будет выглядеть, если мы уедем, не сказав ни здрасьте, ни до свиданья! Подумаешь, великое дело! Ну ладно, не веди себя как ребенок, забирайся в машину, только поосторожней».

И Люси не спорила. Может быть, она вообще свое отспорила? Она долго билась, чтобы заставить его выполнить свой долг — но в конце концов он ведь его выполнил. За что же теперь бороться? У Люси просто не было сил, чтобы настаивать на своем.

И кроме того, теперь она должна была его уважать! Нельзя цепляться к его словам, нельзя возражать и оспаривать его мнение, особенно в вещах, в которых он разбирается лучше ее. Или хотя бы там, где ему полагается разбираться лучше. Она жена ему и обязана сочувственно относиться к его мнениям, даже если она и не согласна, а это нередко бывало, когда Рой разглагольствовал о том, что знает побольше всех учителей «Британии», вместе взятых.

Увы и ах, училище оказалось вовсе не таким, как обещали пестрые проспекты. Во-первых, оно не было основано в 1910 году, во всяком случае, как фотографическая школа. Это отделение открыли только после второй мировой войны, чтобы поживиться на демобилизованных. А первые тридцать пять лет училище выпускало одних чертежников и называлось «Технический институт «Британия», да и до сих пор две трети студентов готовились стать строителями — от них-то Рой так много и узнал о сборных домах. Чертежники еще были туда-сюда, но уж фотографы ни в какие ворота не лезли. Хотя от вас требовали заполнить длиннющую вступительную анкету и приложить к ней образцы своих работ, на самом деле никто ничего не отбирал и не рассматривал. Все это была сплошная показуха, чтобы создать впечатление, будто новый факультет соответствует каким-то стандартам. А преподаватели были почище студентов — тот еще уровень! — особенно один из них, Гарольд Ла Вой, который ни с того ни с сего вообразил, будто он эксперт по фототехнике. Тоже мне эксперт! Если попросту перелистать подшивку «Лук», и то больше узнаешь о композиции, чем если всю жизнь прослушаешь этого надутого идиота (который вдобавок ко всему — ходят такие слухи — еще и спец по мальчикам. Настоящий педик. Чтобы Люси представила, что он имеет в виду, Рой изобразил, как Ла Вой прохаживается по факультету. Такая вся из себя милашечка).

Занятия Ла Воя начинались в восемь утра. Целый месяц второго семестра Рой честно вставал и отправлялся в училище: каждый божий день слушал гнусавого всезнайку, который занудно вещал о том, что известно десятилетнему мальчишке, если у него хорошее зрение. «Тени возникают, джентльмены, при положении объекта А между солнцем и объектом Б». Мамочки родные! И в одно ненастное утро не успели они сойти с веранды, как Рой развернулся, кинулся обратно в комнату и, не раздеваясь, прямо в куртке и армейских башмаках бросился на кровать со стоном: «О господи! Плевать мне, что он педик, лишь бы не был таким долбаком!» Он заявил, что с большей пользой проведет этот час дома, никуда не выходя из комнаты, ей-богу. А если учесть, что следующие занятия начинаются только в одиннадцать, то он сбережет не только час Ла Воя (все равно потерянный), но и еще два, когда ему нечего делать, кроме как торчать в коридоре и наблюдать одну из дурацких игр, которыми вечно забавляются студенты. А больше там нечем заняться — до того накурено и шумно. Поговорить о фотографии не с кем — никто из студентов этим не интересуется. Иногда поглядишь на этих ребят, и кажется, будто все еще торчишь в казарме на Алеутах.

А что же тем временем делала Люси? К восьми утра она отправлялась в колледж — доходила до перекрестка и садилась в автобус, который шел через весь город. Рой говорил, что готов подвозить ее на машине, если она хочет: ведь Люси стала такой неповоротливой, что ей опасно ходить по скользким улицам или ездить в общественном транспорте. Но Люси отказалась — и в первый раз, и потом, когда уже выпал снег. Все в порядке, говорила она, ничего с ней не произойдет, она не хочет, чтобы Рой отвлекался, — а от чего там было отвлекаться, когда он целый день валялся в постели, обложившись журналами, которые мать накапливала для него за очередную неделю, делал из них вырезки и поедал горстями свое любимое печенье! Но, может быть, он знает, что делает. Может, в школе и впрямь сплошная показуха. Может, все остальные студенты действительно кретины. Может, Ла Вой и вправду зазнайка, и идиот, и гомосексуалист в придачу. Может, все так, как говорит Рой, и он совершенно прав.

Так она убеждала себя, шагая по снегу к автобусной остановке, потом в аудиторию, в библиотеку, в «Кофейню», куда заходила на ленч к половине второго. Девушки из их колледжа чаще всего собирались в закусочной в полдень; когда она жила в общежитии, она тоже ходила туда к этому времени, но теперь Люси предпочитала встречаться с ними как можно реже. Ни одна не могла удержаться, чтобы не взглянуть исподтишка на ее живот, а с какой стати Люси это терпеть? С чего бы этим нахалкам первокурсницам задирать перед ней нос? Конечно, для них она всего-навсего та девушка, которой пришлось выйти замуж на Рождество, о которой перешептывались и хихикали, но для себя Люси — миссис Рой Бассарт, и ей нечего стыдиться. Да, да, ни стыдиться, ни сожалеть, ни раскаиваться она не будет. И вот к половине третьего она заканчивала свой ленч в одиночестве в самом дальнем углу «Студенческой кофейни».

В июне, в первую же воскресную поездку в Либерти-Сентр, Рой заявил, что не станет сдавать экзамены на будущей неделе. Вообще-то говоря, пойти и сдать какое-то там ретуширование или ремонт фотоаппаратов ему раз плюнуть, как говорили в армии. Дело не в том, что он трусит или ленится. Да и нечего там было особенно учить. Только вот бессмысленно сдавать экзамены, которые, между прочим, никому еще не удалось завалить за всю историю отделения фотографии, кроме предмета Ла Воя, где важно не то, знаешь ты материал или нет, а то, согласен ли ты с этим гением и его великими идеями; так вот, это бессмысленно, поскольку он вообще решил осенью не возвращаться в училище.

Но они уже говорили на эту тему. Чтобы обеспечить семью, ему придется уйти с дневного отделения, и ведь они уже решили, что он перейдет на вечернее. Это займет два года вместо одного, но они к этому пришли еще несколько месяцев назад. Именно поэтому он и завел разговор снова. Какой смысл болтаться в училище, когда бы там ни заниматься — днем или вечером! Ну, что ему даст этот диплом магистра фотоискусства? Всякий, кто мало-мальски смыслит в этом деле, понимает, что диплом их заведения не стоит даже бумаги, на которой отпечатан. А если посмотреть на тех, кто преподает днем, можно вообразить, что за гении на вечернем факультете!

— Знаешь, кто там всем заправляет, а?

— Кто?

— Милашка Ла Вой. Так что можешь себе представить этот уровень.

Затем он открыл ей сюрприз. Вчера утром они с миссис Блоджет разговорились, и в результате он вот-вот получит первую в своей жизни работу. Ну на кой ему теперь душка Ла Вой? С утра в понедельник он будет делать портрет миссис Блоджет, а она с них скосит плату за неделю, если ей понравятся фотографии.

А когда они приехали в Либерти-Сентр, миссис Бассарт отвела Роя в сторону и рассказала, что отец Люси подбил глаз ее матери. После обеда Рой подстерег Люси на лестнице и со всей деликатностью, на какую был способен, сообщил эту новость. Люси тут же надела пальто, шарф и сапоги и, не слушая Роя, ушла от Бассартов, чтобы самой взглянуть на подбитый глаз. И выяснилось, что это не сплетня, а самая настоящая правда.

Казня себя за содеянное, Уайти трое суток не ночевал дома. Время, которое он выбрал для возвращения в семью, совпало с визитом Люси. Он так и не переступил порог дома.

Четыре дня спустя родился ребенок. Схватки начались прямо на экзамене по английскому языку и продолжались двенадцать долгих трудных часов. Она ни на минуту не забывалась и беспрерывно клялась, что, если только останется в живых, ее ребенок никогда не узнает, что значит дом без отца. Она не хочет повторять жизнь своей матери, и ребенок не должен повторять жизнь ее — Люси.