– Нам нужно поговорить, Самюэль.

– Я слушаю.

Он терпеливо ждал, пока она подбирала слова.

– Наверно, ты считаешь меня скучной и жалкой…

– Нет, вовсе нет. Я лишь считаю, что мы не созданы друг для друга, мы хотим разных вещей.

– Но ты… ты же ничего не хочешь! – воскликнула она. – В любом случае, я тебе не нужна. Ты отталкиваешь меня, ты со мной не считаешься, с этим невозможно примириться.

В течение нескольких секунд они смотрели друг другу в глаза, и она не выдержала.

– Ты мне ничего не обещал, я знаю, – обреченно сказала она сдавленным голосом.

Она была бледна, ее лицо осунулось, и, несмотря ни на что, она продолжала надеяться. С момента их встречи она жила иллюзиями, постоянно рисуя в своем воображении приятные для себя картины.

– Марианна… С тобой я действительно выгляжу как негодяй. Я не могу дать тебе того, что ты хочешь, поверь, мне правда жаль. Все было бы проще, если бы ты могла понять меня. Но я пытался объяснить тебе, и у меня ничего не вышло.

Он говорил с максимальной мягкостью, стараясь не обидеть ее. В наступившей тишине он налил чай, затем встал, чтобы принести молоко. Единственным выходом для него было проявить твердость, не дать себя уговорить, не позволить загнать себя в ловушку ненужного примирения.

– Что я вообще значу для тебя, Самюэль?

Он решил быть искренним.

– Ты очень красивая женщина, очень желанная. Ты также очень нежная, хрупкая, ты полна иллюзий. Каждый раз, когда я тебя вижу, мне кажется, что я пользуюсь тобой, и я хочу, чтобы это прекратилось. Я не подлец, Марианна.

– Я тебя никогда не упрекала в этом!

Она задрожала от негодования и схватила его за рукав.

– Послушай, Самюэль. Я пришла сюда не для того, чтобы устроить тебе сцену. Я здесь не для того, чтобы чего-то требовать от тебя, не для того, чтобы заставлять тебя давать объяснения. Не прогоняй меня из своей жизни! Пожалуйста!

Она отпустила его, решительно села на один из высоких табуретов у стойки и попыталась улыбнуться. Самюэль с тоской молча смотрел на нее. Может, он производил такое же удручающее впечатление на Паскаль, когда не давал ей прохода?

– Я не прогоняю тебя из своей жизни, – сказал он, обдумывая каждое слово. – Я лишь хочу сохранить свою независимость, вот и все. Тебе такие отношения не подходят, Марианна. Тебе не нравится, когда мы редко выходим куда-то вместе. Это никому бы не понравилось, но если нет любви, то зачем притворяться?

Он боялся, что она начнет плакать, но она держалась. Опустив голову, она механически помешивала ложечкой чай и через некоторое время прошептала:

– Но ведь мы можем остаться друзьями, не так ли?

Он был поражен сходством ее поведения со своей тактикой по отношению к Паскаль. Он тоже изображал дружбу, не желая терять ее.

– Да, если ты хочешь, – тихо сказал он.

Его чай остыл, он вылил его в раковину и налил себе новую чашку.

– Не делай такое лицо, Самюэль. Я больше не буду докучать тебе, обещаю. Чтобы доказать это, я поеду сегодня с тобой в Пейроль. Я поклялась, что моей ноги больше там не будет, но это же смешно. Оттуда ты сможешь подбросить меня домой, если захочешь. Мы встретим Рождество в кругу друзей, согласен?

Он был захвачен врасплох и не нашел что ответить.


Было три часа дня, когда Анри и Адриан подъехали к Пейролю. Багажник машины, взятой напрокат в аэропорту, был загружен рождественскими подарками, которые Адриан хотел сразу же положить под елку в зимнем саду. Он восторженно любовался тем, как был украшен дом, и чересчур настойчиво целовал Аврору.

Паскаль, изрядно нервничая, пригласила их на кофе с пирогом, который только что вынула из печи. Затем она повела отца в библиотеку, чувствуя, что больше не может ждать. Это объяснение было ей необходимо, как воздух. Она не могла представить себе, что весь этот вечер пройдет в развлечениях и шутках, тогда как перед ней стояло столько неразрешенных вопросов. Отец был здесь, он мог ответить ей, и она наконец узнает правду.

– Ты очень хорошо здесь все устроила, – сказал он, оглядывая комнату.

– Я решила устроить здесь свой кабинет, как и ты в свое время.

– Мой стол был у окна, и это смотрелось не так оригинально, как у тебя!

– Этот стол я привезла из Парижа, Самюэль подарил мне его к двадцатипятилетию, ты разве не помнишь?

– Нет. Здесь он смотрится лучше, чем в вашей квартире. Ты также немного изменила освещение. Теперь свет ярче… А вот и мое кресло!

Он сел в него, положив руки на потертые подлокотники.

– Не думал, что увижу это кресло еще когда-нибудь. Твоя мать была права, сохранив эту мебель, она и тебе теперь пригодилась.

Его грустная улыбка едва не сломила решимость Паскаль, но она взяла себя в руки.

– Я как раз хочу поговорить с тобой о матери, – сказала она твердым голосом.

Он нахмурился и смотрел на нее, не понимая, к чему она клонит. Как же он отреагирует, когда она уличит его во лжи? Чтобы избежать неловких вступлений, она открыла ящик стола, вынула оттуда свидетельство и отдала ему. Он понятия не имел, что это такое, и с невинным видом искал очки.

– Что это за…

Его голос осекся, как только он начал читать. В течение долгой минуты он молчал, затем, закрыв документ, уронил его себе на колени.

– Хорошо, – выдохнул он.

– Хорошо?

Она села напротив стола.

– Это была ошибка молодости, которую ты бы не поняла.

– Но лучше бы ты мне все-таки объяснил, папа.

– По какому праву? Это не моя жизнь, это касалось твоей матери. Ее первый брак принес ей одни несчастья, она не хотела о нем ни вспоминать, ни говорить.

– Но мне наплевать на этот брак, меня интересует ребенок. Эта маленькая девочка…

– Она умерла.

– Нет!

– Уверяю тебя, она…

– Не лги мне! – вскрикнула Паскаль. – Ты никогда ничего не говорил об этом, теперь не сочиняй неизвестно что!

Подавленный ее враждебностью, Анри хотел встать, но передумал. Наступила тишина, которой никто из них не осмеливался нарушить. Наконец Анри снял очки и потер виски кончиками пальцев.

– Почему ты так злишься? – прошептал он. – Мы, твоя мать и я, сделали это из желания защитить тебя. Ну что из того, если бы ты знала о существовании Юлии? Такой груз нельзя взваливать на детей.

Он легко произносил имя Юлии, как если бы оно было ему привычно. Паскаль подумала, что он, должно быть, часто вспоминал его.

– Почему она бросила ее, папа?

– Она не могла справиться. Она была одна, без всяких средств к существованию.

– А отец Юлии?

– Когда он увидел ребенка, он сразу же уехал. Паскаль пристально смотрела на отца. То, о чем он ей говорил, произошло сорок лет назад, задолго до того, как она сама появилась на свет. Это была жизнь ее матери, и она хотела разобраться в ней, но теперь она чувствовала себя докучливой и бестактной.

– Не осуждай свою мать, Паскаль. Помни, что она тоже была в каком-то смысле покинута своей матерью, затем и семья Монтагов бросила ее после смерти Абеля, после этого ее покинул муж… В свои двадцать лет она не знала ничего, кроме предательства, ощущения отверженности и покинутости. Она не могла поступить по-другому с Юлией. Она не могла даже о себе позаботиться, как же ей было ухаживать за ребенком с тяжелым недугом? Юлия нуждалась в уходе, которого твоя мать предоставить ей не могла. Единственным выходом для нее было поручить Юлию заботам специального медицинского центра.

– Почему Юлии не дали другое имя?

– Ей изменили бы имя только в том случае, если бы ее кто-то удочерил. В случае Юлии об этом не могло быть и речи.

– Но мама должна была ходить к ней, видеться с ней…

– Конечно нет. Когда мать официально отказывается от ребенка, она теряет все свои материнские права. В любом случае, Камилла была вынуждена расстаться с прошлым, чтобы начать новую жизнь.

– Значит, она таким образом начала жизнь с чистого листа? Пристроила Юлию в больницу и забыла о ней?

– Не говори глупостей! – резко перебил Анри. – Забыла! Да не было дня в ее жизни, чтобы она не думала о ней.

– Когда она рассказала тебе об этом, было уже слишком поздно? Она не могла ничего сделать, чтобы забрать дочь к себе?

– Я уже объяснил тебе, почему это было невозможно. Анри был напряжен, ему не хотелось продолжать этот разговор, но он сделал над собой усилие.

– Твоя мать была очень привязана к Адриану. Он был здоровым мальчуганом, и она обожала его… Потом она ждала тебя, и ты была для нее настоящим утешением.

Паскаль снова увидела, как он сжал пальцами виски, и ей показалось, что она подвергает его мучительным страданиям. Снова наступило молчание.

– Мне бы больше не хотелось внезапно узнавать еще о каких-то вещах, – пробормотала она наконец.

– Если бы ты не купила Пейроль, то…

Он снова повторял эту фразу. Что еще он мог скрывать? Она хотела расспросить его о том, как он познакомился с Камиллой, узнать, почему ему захотелось связать свою судьбу с женщиной, способной отказаться от своего ребенка, но она не имела права рыться в прошлом своих родителей, и ограничилась лишь одним вопросом:

– Адриан знает об этом?

– Отчасти. Ему, как и всем остальным, сказали, что ребенок умер. Но для него она ничего не значит, их не объединяет общая кровь.

– Фактически она не значит ничего ни для кого, не так ли? Мамы больше нет, Рауль Косте исчез, словно его и вовсе не было, Монтаги умыли руки, ты не хотел в это вмешиваться, Адриану было все равно… В итоге остаюсь я одна, кого это волнует?

– Ты?

– Я хочу… увидеться с ней. Я думаю, что можно что-то сделать.

– Так вот чего ты хочешь! Ты надеешься увидеть сестру, которая с радостью бросится в твои объятия? Боже мой, Паскаль, ты же врач, ты же сама должна знать, что ты увидишь. Скорее всего, она вообще не дожила до этого времени. У Юлии остался мозг двухлетнего ребенка, она тебя совсем не знает, поэтому вряд ли будет тебе рада. Опустись на землю, моя дорогая дочь!