Она откинулась на его плечо и прижалась губами к горячей коже.

— Сядь прямо, — сурово сказал Клей и поднес к ее рту кусок хлеба — Я думаю, ты проголодалась. — Николь бросила на него такой взгляд, что он заерзал на месте. — Ешь.

Николь неохотно перенесла свое внимание на еду, но все время отвлекалась, с радостью ощущая, что сидит у него на коленях.

— Мне нравятся твои друзья, — сказала она, отведав картофельного салата. — А вечером тоже будут скачки?

— Нет, — ответил Клей. — Обычно мы даем отдых лошадям и жокеям. Большая часть гостей будет играть в карты, шахматы или триктрак. А другие разыщут свои комнаты в этом лабиринте, который Эллен называет домом, и лягут вздремнуть.

Некоторое время Николь продолжала спокойно есть, потом подняла на него глаза.

— А что будем делать мы? Клей улыбнулся уголком рта.

— Я думаю, тебе следует глотнуть еще рома, а там посмотрим.

Николь протянула руку к своей кружке, отпила большой глоток и поставила кружку на траву. Потом сладко зевнула.

— Кажется, мне нужно… немножко вздремнуть.

Клей спокойно снял фрак, расстелил его на траве и пересадил на него Николь. Легко коснулся губами ее рта, округлившегося от удивления.

— Мне же придется провопить тебя через двор у всех на виду. Я должен прилично выглядеть, — объяснил он.

Тут глаза Николь скользнули вниз и остановились на его лосинах. Она подавилась смешком.

— Ешь, чертенок, — проговорил Клей притворно-строгим тоном. Через несколько минут он забрал у нее полупустую тарелку и набросил фрак на плечо.

— Эллен, — крикнул он, когда они подошли к дому, — какую комнату ты нам отвела?

— Северо-восточное крыло, второй этаж, третья спальня, — ответила Эллен без промедления.

— Устал, Клей? — пошутил кто-то. — Удивительно, до чего быстро устают новобрачные.

— А ты завидуешь, Генри? — бросил Клей через плечо.

— Клей! — возмутилась Николь, когда они вошли в дом. — Ты ставишь меня в неловкое положение.

— Это ты вгоняешь меня в краску взглядами, — проворчал Клей. Он вел ее за собой извилистыми коридорами. У Николь осталось впечатление сумбурного смешения мебели и картин: от английской елизаветинской и французской Дворцовой мебели до самоделок американских поселенцев, от живописи, достойной Версаля, до грубой мазни, похожей на детские рисунки.

Каким-то чудом Клею удалось отыскать их комнату. Он втащил туда Николь и сразу же сжал ее в объятиях, закрыв за собой дверь ударом ноги. Он целовал ее так жадно, словно не мог насытиться поцелуями. Он держал обеими руками ее запрокинутую голову и не мог оторваться от ее лица.

Взгляд Николь затуманился от его близости, она потеряла всякую власть над собой. Сквозь тонкую ткань рубашки она ощущала его нагретую солнцем кожу. Губы его были твердыми и одновременно мягкими. Он прижал свои бедра к ее, требуя и в то же время упрашивая.

— Я так долго этого ждал, — шепнул он, приникнув губами к ее уху, слегка кусая мочку.

Николь оттолкнула его, перешла на другой конец комнаты и стала торопливо вынимать шпильки из волос. Клей стоял неподвижно, не отрывая от нее взгляда. Он не шевельнулся, даже когда она начала расстегивать пуговки на спине. Он видит ее, они одни в комнате — это было то, о чем он так давно мечтал.

Она повела плечами и выскользнула из платья, оставшись в тонкой газовой сорочке с глубоким вырезом, край которого был вышит крошечными розовыми сердечками. Под грудью была пропущена узкая розовая атласная ленточка. Тонкая, полупрозрачная ткань почти не скрывала груди.

Очень, очень медленно, она развязала ленточку, и сорочка соскользнула к ее ногам.

Клей проводил взглядом ткань, следуя дюйм за дюймом от высокой упругой груди к тонкой талии, точеным ногам. Когда он поднял глаза, Николь раскрыла объятия. Одним шагом он пересек комнату, подхватил ее на руки и мягко опустил на кровать. Он наклонился, глядя на нее. Он ласкал взглядом ее безукоризненную кожу, освещенную мягким светом, проходящим сквозь шторы.

Клей сел на кровать и провел рукой по телу Николь: на ощупь кожа была столь же прекрасна — гладкая, теплая.

— Клей, — прошептала Николь, и он улыбнулся в ответ. Он наклонился и поцеловал ее в шею, туда, где во впадине билась жилка, потом его губы скользнули к груди, осыпав ее дразнящими поцелуями, попробовав на вкус твердые розовые соски.

Она запустила пальцы в его густые волосы и закинула голову. Клей вытянулся на кровати рядом с ней. Он был одет, и обнаженное тело Николь чувствовало холодок от медных пуговиц жилета, теплоту и мягкость лосин, жесткую кожу сапог, трущуюся о ее ноги. Его одежда — металл, кожа — все это источало мужественность и силу, олицетворяя собою самого Клея.

Когда он опустился на нее, она потерлась ногой о жесткое голенище. Мягкая кожа лосин ласкала внутреннюю поверхность ее бедра. Слегка отодвинувшись, он начал расстегивать жилет.

— Нет, — шепнула Николь. Клей мгновение смотрел на нее, потом снова поцеловал жадно, страстно.

Когда он провел кожей сапога вдоль всей ее ноги, Николь гортанно засмеялась. Он расстегнул пуговки на боку лосин, и она застонала при первом прикосновении его напряженной плоти.

Он накрыл ее своим телом, держа так крепко, словно боялся, что она может исчезнуть.

Медленно, очень медленно Николь начала приходить в себя. Она потянулась и глубоко вздохнула.

— Я чувствую себя так, словно освободилась от страшного напряжения.

— И это все? — засмеялся Клей, прижавшись лицом к ее шее. — Очень рад, что сумел оказаться полезным. Возможно, в следующий раз мне стоит надеть шпоры.

— Ты смеешься надо мной? Клей приподнялся на локте.

— Ни в коем случае! Скорее, над собой. Ты многому меня научила.

— Я? Чему же? — Она коснулась пальцем крестообразного шрама на виске. Он отодвинулся и сел.

— Не сейчас. Может быть, когда-нибудь я тебе расскажу. А сейчас я голоден. Ты же не дала мне толком поесть.

Она улыбнулась и закрыла глаза. Она чувствовала себя необычайно счастливой. Клей стоял и смотрел на нее. Разметавшиеся черные волосы составляли ослепительный контраст с ее телом, подчеркивая совершенство его линий. Он понял, что она уже засыпает, наклонился и поцеловал ее в кончик носа.

— Спи, моя маленькая любовь, — нежно прошептал он н, прикрыв ее краем покрывала, на цыпочках вышел из комнаты.


Проснувшись, Николь, прежде чем открыть глаза, лениво потянулась.

— Пора вставать, — услышала она хрипловатый голос.

Николь улыбнулась и открыла глаза. Клей наблюдал за ней в зеркало. Его рубашка была брошена на стул. Он брился.

— Ты проспала почти весь день. Уж не хочешь ли ты пропустить танцы?

Николь улыбнулась ему.

— Конечно нет. — Она собиралась встать, но сообразила, что на ней ничего нет. Она осмотрелась в поисках какой-нибудь одежды. Заметив, что Клей с интересом наблюдает за ней, она отбросила покрывало и прошла к гардеробу, где Дженни развесила ее туалеты. Клей хмыкнул и снова стал бриться.

Закончив, он подошел к Николь. На ней уже был атласный халат абрикосового цвета, и она в нерешительности перебирала платья.

Клей быстро выхватил бархатное платье цвета корицы.

— Дженни сказала, что это тебе очень идет. — Он поднял платье и окинул его критическим взглядом. — Да, ворот глухим не назовешь.

— Вырез я чем-нибудь заполню, — с шутливым высокомерием ответила Николь и взяла платье у него из рук.

— Тогда, боюсь, это тебе не понадобится.

Николь обернулась, чтобы посмотреть, о чем он говорит. Жемчуг! Четыре нити, скрепленные четырьмя длинными золотыми фермуарами. Она держала ожерелье в руках, ощущая маслянистую поверхность жемчуга. Но она не могла понять, как его носить. Оно было больше похоже на длинный пояс, чем на ожерелье.

— Надевай платье, и я покажу тебе, — сказал Клей. — Его придумала моя мать.

Николь быстро надела сорочку и платье. Платье было очень низко вырезано, а рукава представляли собой всего лишь узкие полосочки через плечо. Клей застегнул крючок на шее сзади. Затем прикрепил один фермуар к ткани платья сзади, другой — к центру глубокого декольте, а два остальных — к рукавам так, что жемчуг замкнулся вокруг шеи. Четыре свободных конца свисали на грудь и спину.

— Чудесно, — выдохнула Николь, рассматривая свое отражение в зеркале. — Спасибо, что разрешил мне надеть его. Он наклонился и поцеловал ее в обнаженное плечо.

— Мама завещала мне подарить его моей жене. Никто еще ни разу не надевал его.

Она резко обернулась к нему лицом.

— Я не понимаю. Наш брак не… Он прижал палец к ее губам.

— Давай сегодня будем просто радоваться жизни. Завтра у нас будет время поговорить.

Пока он одевался, Николь стояла к нему спиной. Она слышала доносившиеся с лужайки звуки музыки и очень старалась не думать ни о чем другом. Ей меньше всего на свете хотелось возвращаться к действительности. А действительность такова: Клей живет в одном доме с Бианкой. Действительностью была его любовь к другой женщине.

Они прошли через лабиринт коридоров и спустились в сад. Столы были заново накрыты, гости ели, пили, прогуливались. Николь едва успела наскоро перекусить, как Клей увлек ее на помост для танцев. От быстрой виргинской кадрили у нее захватило дух.

После четырех танцев Николь взмолилась об отдыхе. Клей отвел ее в маленькую беседку под ивами. Пока они танцевали, совсем стемнело.

— Какие яркие звезды, правда? — Клей молча обнял ее за плечи и прижал к себе. Ее голова легла к нему на плечо.

— Я хотела бы, чтобы этот день продолжался вечно, — прошептала Николь, — чтобы он никогда не кончался.

— Неужели все остальные дни были так ужасны? Ты несчастна в Америке?

Николь закрыла глаза и потерлась щекой о его плечо.

— В Америке на мою долю выпали самые счастливые и самые несчастные минуты моей жизни. — Ей не хотелось говорить об этом. Она подняла голову. — А почему здесь нет Уэсли? Ему пришлось остаться присматривать за плантацией, чтобы его брат смог приехать? А кто эта женщина, которая не отходит от Тревиса?