Наталия Орбенина - Незнакомец

Когда она являлась, дежурная классная дама посылала приставленную к ней ученицу оповестить.

– Манкевич Деля, Манкевич Поля!

К вам приехали!

Они мчались вниз, в большой приемный зал, где среди прочих гостей воспитанниц всегда гордо и величаво восседала их мать.

Но как бы быстро ни бежали Поля и Деля, высокие, чуть полненькие девушки, Лека всегда их опережала. Маленькая и юркая, она уже обычно висела на шее у матери и канючила:

– Маменька, милая, ну заберите меня из этой каторги! Нет мочи терпеть!

Мать только сдержанно улыбалась.

Она сама закончила Институт и справедливо полагала, что в его стенах все три ее дочери получат самое достойное воспитание. Она не желала, чтобы они целый день толпились дома, причиняя ей бесконечную головную боль своими детскими проблемами. Каникулы супруги Манкевич переживали с трудом. А теперь, когда она , осталась одна… Нет-нет, и речи быть не может.

А стоны и жалобы Леки были вполне объяснимы. Из всех девочек Манкевич эта оказалась самой непоседливой и непослушной. Ей без труда давались знания, но совершенно невозможно было приучить ее к строгой дисциплине учебного заведения: рано вставать, заплетать особым образом косы, подвязывать белые рукавчики, передник, мудрить с бантом пелерины. Да еще соблюдать строгий распорядок дня, слушаться занудную классную даму, зубрить уроки, делать правильный реверанс.

Лека часто нарушала дисциплину, и ее, по обыкновению, записывали в рапорт, куда классные дамы заносили все провинности воспитанниц для доклада начальнице.

Аполония и Аделия учились хорошо и были примерными по части поведения. Им очень часто приходилось выслушивать замечания насчет своей сестры.

Мать привозила им гостинцы, сладости, которые поедались со стремительной скоростью. Несъеденное тайно от всевидящего глаза классной дамы уносилось и пряталось в дортуаре, чтобы потом утолить постоянный для растущего организма голод.

Однажды Аделию вызвали в кабинет начальницы Института. Классная дама, усталая женщина средних лет, вдруг неожиданно погладила воспитанницу по голове с неведомой доселе жалостью. Девушка испугалась и оробела. Классные дамы вели себя по отношению к ученицам очень строго и отстранение. Поэтому всякое проявление неподобающих чувств порождало недоуменный вопрос и страх. Когда Аде, лия вошла в кабинет начальницы, благообразной старухи, затянутой в синее шелковое платье, то увидела там своих сестер.

Они тоже выглядели испуганными и робкими.

– Дети! – глухим голосом произнесла начальница. – Милые дети! Я вынуждена. сообщить вам прискорбную весть. Ваша матушка скончалась.

Присутствие начальницы и классных дам не могло сдержать горя и отчаяния бедных сирот. Они зарыдали в голос. Три разорвавшихся сердца, три пушинки на волнах судьбы. Кому они теперь нужны, кто позаботится о них? Выждав, пока первый шок от ужасной новости пройдет, начальница добавила:

– Конечно, так как деньги за вас внесены, вы продолжите учиться в Институте.

По решению Опекунского совета вашим опекуном назначен господин Липсиц. На сколько мне известно, он был знаком с вашим батюшкой. Господин Липсиц порядочный человек, и он достойным образом распорядится вашим наследством. Вы не бедные церковные мышки. К тому же в стенах нашего заведения вам прививаются высокие нравственные принципы, которые помогут вам выстоять в жизни и с достоинством перенести удары судьбы. И потом, вас все-таки трое. Держитесь друг за друга, и вы не пропадете.

Осиротевшие дети по дозволению начальницы провели следующий день в лазарете. Они Горько плакали и без конца повторяли: «Что с нами будет теперь?»

Потом были похороны, куда они отправились в сопровождении одной из классных дам, а затем институтская жизнь покатилась своим чередом, только с той разницей, что по четвергам и воскресеньям к девочкам Манкевич никто не приезжал.

Аделия и Аполония без конца размышляли, куда же им податься после выпуска?

Особенно тревожно было Аделии. Раньше, когда она думала о своем будущем, оно рисовалось ей точь-в-точь как жизнь их матери. Блестящее замужество, семейная жизнь, дети. С единственной разницей: собственное дитя она хотела бы оставить при себе и воспитывать сама. Ей очень не хватало семейного тепла, общения с родителями! Теперь, когда их не стало, ощущение недостатка родительской ласки и любви особенно возросло. Лежа без сна в холодном темном дортуаре, общей спальне для девочек, она постоянно терзалась мыслями о том, как жестоко поступает с ними судьба. Но если Бог даст, все образуется, она будет любить и опекать сестер вместо матери.

Однажды в приемный день Аделию позвала дежурная. Недоумевающая девушка вышла в приемную залу, испуганно озираясь. Ведь их некому было навещать.

Дежурная классная дама, важно вышагивающая посередине залы, подозвала ее к себе.

– Ступай вон туда, видишь, высокий господин и дама в летах. Это ваш опекун господин Липсиц и его мать. Они желают побеседовать с тобой.

Девушка робко приблизилась к посетителям. Дородная пожилая дама смерила ее строгим взором.

– Здравствуйте, барышня! –'-, произнесла она. – Вы, наверное, не помните нас или плохо помните. Мы бывали в вашем доме при жизни ваших родителей. Я и мой сын Антон Иванович Липсиц.

– Увы, мадам, я не помню вас, – пролепетала Аделия. – Нас мало отпускают домой, только в каникулы.

– Да, уж! Наслышаны о ваших строгостях! – ответила мадам Липсиц. – Только это все ни к чему!

Она хотела продолжить свою речь о пагубности подобного рода заведений, но ее перебил молодой мужчина, стоявший рядом.

– Маман, прошу прощения, но прибыли мы сюда не затем, чтобы клеймить недостатки женского образования.

– Ах да! Ну конечно! – она отмахнулась от собственных мыслей и в первый раз улыбнулась девушке. – Милая, мой сын теперь ваш опекун. Теперь вы и ваши сестры не пропадете. Ваши деньги не достанутся ловким мошенникам и ловцам неопытных душ. Вы можете на него положиться. Его знает весь Петербург, – она с гордостью посмотрела на сына.

Девушка подняла глаза на посетителя.

Мужчина показался ей огромным и почти квадратным: квадратные плечи, квадратом подстрижена бородка, из-за чего и голова казалось не совсем круглой, густые брови, волосы короткие, плотно прилегающие к черепу. Антон Иванович протянул свою большую руку, тоже квадратную, и, ухватив мягкие пальчики, легонько притянул их к себе и поцеловал.

– Вы чем-то напуганы, мадемуазель?

Впрочем, я догадываюсь. Вас приводит в тревожное состояние ваше нынешнее положение, не так ли?

– Да, именно так.

– Успокойтесь. Я списался с вашей дальней родственницей из Калуги. Она согласна принять вас в свой дом и заботиться о вашей судьбе. Что касается судьбы ваших сестриц, то пока этот вопрос не решен. Однако я думаю, что в скором времени и он решится.

Аделия сдержанно поблагодарила за хлопоты, но внимательный взгляд гостя не мог не заметить разочарования, промелькнувшего на ее лице. К престарелой, совсем незнакомой тетке в Калугу, в глушь, из столицы! Боже, что она там будет делать, из каких женихов выбирать себе мужа? К тому же если она уедет, то расстанется с сестрами, которых, по-видимому, так же распихают по родственникам?

Вряд ли дальняя родственница согласится принять в дом трех молодых девушек. От этих унылых мыслей на глаза Аделии стали наворачиваться слезы. Но она не могла позволить себе плакать перед чужими людьми.

В это время подошли Аполония и Леокадия знакомиться с опекуном. Мадам Липсиц оценивающе оглядела сестер, и по ее взгляду и интонациям стало понятно, что ей более всего понравилась малышка Леокадия.

– Из вас вырастет очень яркий цветок, моя милая! – сказала она младшей Манкевич, потрепав ее за розовую смуглую щечку. – По всему видно, что пагубное влияние этого казенного заведения еще не отразилось на вашей юной натуре и цвете вашего лица!

Леокадия лукаво улыбнулась и скромно опустила глаза. Она хоть и была мала, но уже привыкла, что из трех сестер именно ее называют хорошенькой, привлекательной, милой. Старшие сестры были девушки высокие, слегка склонные к полноте, с толстыми темно-русыми косами и серыми большими глазами. Только у Аполонии носик был чуть уточкой, а у Аделии с горбинкой. Лека же была небольшая ростом, костью тонкая, с темными волосами и темно-зелеными глазами. В отличие от молочной кожи сестер, ее кожа была смугла.

Одним словом, Лека была очень не похожа на сестер. Но все объяснялось просто: старшие – мамины дочки, а младшая – папина. Она унаследовала только его черты. Лека всегда кичилась своей непохожестью перед сестрами и дразнила их.

– Среди двух больших дубин рос прекрасный георгин.

– Среди двух прекрасных роз мухомор поганый рос, – в один голос отвечали сестры.

Знакомство с опекуном и его матерью внесло некоторое оживление в разговоры сестер. Может, их возьмут в дом опекуна на Рождество? Быть может, господин Липсиц передумает и Аделию не отправят в калужскую ссылку?

Мечты иногда сбываются. Особенно если об одном и том же страстно мечтают три юных существа, с жаром обсуждают между собой и без конца рисуют в головах всевозможные картины будущего.

Накануне каникул, перед Рождеством, многих девочек уже разобрали родственники по домам, и Институт стремительно пустел. Швейцар только успевал отворять двери и называть фамилии воспитанниц.

В тот день неожиданно появился нарядный и важный, как павлин, лакей с письмом на имя начальницы. Как вскоре выяснилось, в этом письме господин Липсиц просил разрешить сестрам Манкевич провести рождественские каникулы в его доме при строгом досмотре его достопочтенной мамаши. Сестры, узнав радостную новость, захлопали в ладоши и запрыгали.

А ведь они уже представляли себя одиноко скучающими в стенах пустого Института и елку в квартире начальницы, куда обычно собирали детей, которых по разным причинам не взяли домой родители.