Наталия Орбенина - Незнакомец

– Чудовище! Что с тобой стало! Ведь, действительно, только ты могла знать о моих детских страхах! Ты, ты придумала мучить меня и девочек гнусным видением! – с этими словами Аполония бросилась на Леку с кулаками, но Резаков оттолкнул ее.

– Зря ты привела ее сюда. Не стоило этого делать.

– А это кто же? – спросила Аполония.

Она вдруг почувствовала, что к ней возвращаются силы и желание бороться.

– Мое божество, моя жизнь, – ответила Лека без тени иронии.

– Ах да, что-то припоминаю. Как вас там, Жан, Поль?

– Огюст, сударыня, – он засмеялся зловещим смехом, который не предвещал пленнице ничего хорошего. – Вам надо поспешить и поскорее завершить бумажные тонкости.

– Но что с Андреем, где он?

Лека снова потянула Аполонию в темный туннель. Они двинулись вперед, потом повернули, потом прошли еще саженей десять. Аполония пыталась хоть как-то запоминать направление движения, мечтая о побеге, но все смешалось перед глазами, все повороты походили один на другой. Лека, несомненно, ориентировалась по каким-то невидимым опознавательным знакам.

Неожиданно Аполония споткнулась и чуть не упала. Она уперлась руками в землю и наткнулась на лежащего на земле человека. Она вскрикнула. Лека поднесла фонарь поближе. Дрожащий свет вырвал из тьмы белое лицо, запавшие глаза, безжизненные связанные руки. Перед Аполонией лежал ее муж. Она бросилась к нему на грудь, приложила ухо. Сердце билось едва-едва. Она принялась тормошить и звать его. Андрей оставался недвижим.

– Злодеи! Убийцы! Что вы сделали с ним? Он едва дышит! Развяжи его, ведь он уже не убежит!

Лека безразлично пожала плечами, поставила фонарь и принялась распутывать веревки. Аполония поймала себя на том, что судорожно озирается вокруг в поисках тяжелого предмета, чтобы из всех сил опустить его на голову Леокадии. Но что это даст? Она не знает выхода из подземной ловушки. Преступники, несомненно, их убьют, а так, есть хоть призрачная надежда на спасение.

– Андрей! – стонала Аполония. – Андрей! Открой глаза, это я, я, твоя жена!

– Бесполезно, он уже без сознания, ничего не видит и не слышит.

Лека отбросила веревки:

– Поторопись. Быть может, твоя любовь его спасет.

– Да, моя любовь спасет его! – пылко вскричала Аполония. – Конечно, я отдам все, только бы он жил! Ты правильно рассчитала! А вот твоя любовь привела тебя к погибели!

– Что ты знаешь о моей любви! – резко выкрикнула Леокадия. Ее глаза сузились. – Ваша пошлая, скучная жизнь, то, что вы называете любовью, все это должно валяться на свалке. Это убогая участь тех, кто не представляет себе масштабов истинного счастья, подлинного чувства.

– Да уж, масштабы я теперь представляю! – едко заметила Аполония.

– Мой повелитель – человек будущего! Его авторитет непререкаем, он земное божество! Для него я сделаю все, и делаю все! Не перечь мне!

– Нет в нем ничего божественного.

Обычный бомбист, его место на каторге!

Бархатова его прогнала, дала отставку, а ты подобрала чужого любовника. Он дурачит тебя, обирает, сосет деньги. Сделал тебя преступницей.

Упоминание о таких низменных материях, как о бывшей любовнице Резакова, подействовало на Леку отрезвляющим образом.

– Сравнила! – сварливым тоном произнесла она. – Сравнила моего Огюста, моего героя со своим Андреем, этой тютей-матютей. Да если бы я тогда не передала ему записку с твоим адресом, он никогда не нашел бы тебя и не женился на тебе!

Аполония воспряла. Перед ней снова была прежняя Лека.

– Лекушка, родная! Опомнись! Он заколдовал тебя, ты сама не своя, не ведаешь, что делаешь. Милая, хорошая, помоги мне, уйдем вместе отсюда. Клянусь тебе, что я замну полицейское расследование, или я пойду с тобой по всем судам, в Сибирь! – Она протянула руки к сестре:

– Ну очнись же! Вспомни, какими мы были девочками.

Маменьку, Институт!

Подбородок Леокадии затрясся, глаза заблестели.

– Поля! – прохрипела она.

– А, трогательная сцена! – раздался громкий голос, и из проема туннеля показался Резаков с горящим факелом.

Леокадия отшатнулась от сестры, ее лицо снова приняло непроницаемое выражение. Аполония непроизвольно ухватилась за безжизненную руку мужа, лежащего позади нее. В тот же миг она почувствовала пожатие.

Обнаружив два трупа, Сердюков затворил дверь квартиры и направился в ту часть здания, откуда доносились голоса прислуги. Он надеялся, что там увидит и Аполонию. В просторной кухне он обнаружил кухарку, громкоголосую плотную бабу в нечистом переднике, горничную и сторожа. Они сидели кружком и перебирали крупу. При этом кухарка что-то рассказывала. Судя по долетевшим отрывкам разговора, сплетничала о хозяевах. Это было неудивительно, потому как для прислуги сплетни о своих и чужих господах – самое что ни на есть любимое развлечение.

Сердюков появился в проеме полуотворенной двери и кашлянул.

– Ой, батюшки! Царица небесная! – кухарка схватилась за грудь. – Напугали-то как, сударь!

– Вы неужто пешочком? Не слыхать было со двора, чтобы въезжали, – подивился Федор. – Точно из-под земли выросли.

– Из-под земли только грибы появляются, – заметил следователь.

– Это где как, – ухмыльнулся Федор.

– Вот что, – строго произнес полицейский. – Вы тут давно сидите?

– Да, почитай, с самого утра. Вот, уже один мешок крупы перебрали, – ответила кухарка.

– И все вместе сидели, или уходил кто?

– Да нет, вместе. А что случилось-то?

Директор объявился? – подала голос горничная.

– Увы! Не объявился. К тому же жена его, Аполония Станиславовна, пропала.

А вместо них в квартире два трупа лежат с разбитыми головами!

– Ах! Ой! – в один голос закричали кухарка и горничная.

– Кричать не надо, а надо быстро мне помочь. Идемте! Федор, запрягай лошадь.

Вы, – следователь ткнул длинным пальцем, как учительской указкой; в перепуганных женщин, – поедете на станцию за подмогой. Я вам дам записку для тамошнего полицейского.

Кухарка и горничная, причитая от страха, повиновались. Федор поспешил в конюшню запрягать.

– Господи! Что же ты копаешься? – торопил его полицейский.

– Сейчас, сейчас, ваше высокоблагородие.

Прошло не менее получаса, прежде чем лошадь оказалась запряженной в шарабан.

Женщины почти выли от страха, но не смели отказаться. Им не хотелось ехать через лес, но и оставаться в доме с убийцей тоже было страшно. Сердюков понимал, что более надежных посланцев ему взять неоткуда. Полицейский сам повел лошадь за поводья до калитки, наставляя женщин. У самой калитки горничная, принимая поводья из рук полицейского, вдруг вспомнила:

– Вы изволили спрашивать, выходил ли кто? Так вот, Федор выходил.

– Надолго?

– Не помню. Нет, кажись, ненадолго.

По надобности своей ходил, должно быть.

– Спасибо. Ну гоните, что есть силы, нигде не останавливайтесь, ни с кем не заговаривайте, никого не подбирайте. И прямиком к начальнику станции или полицейскому, а уж они сообщат в Петербург.

С Богом!

Он с силой хлопнул лошадь по боку, и та затрусила со двора.

Сердюков вернулся к сторожу. Федор копошился в сарае. – – А что, Федор, ты, когда с кухни выходил, ничего подозрительного не увидел и не услышал?

– Ничего-с.

– Странно. Судя по всему, у тебя отменный слух. А ты давно тут служишь?

– Да, почитай, с самого начала.

– А сам, ты здешний?

– Не, не тутошний. С ярославской губернии я.

– Далеко тебя забросило. Но ты ведь, наверное, про пещеры-то слышал?

– Слыхивал, да ничего не знаю, не бывал. Не мое это дело, точно крыса под землей шарить. Мне и наверху забот хватает. Хозяевам там почини, тут покрась, здесь прикопай. Работы хватает на целый день, да и ночью глаз не сомкни, сторожи.

Все же лес вокруг, – бубнил сторож.

Сердюков продолжал стоять около сарая, наблюдая за Федором. Они остались абсолютно одни в пансионе. Если не считать загадочного злодея да неведомо куда исчезнувшей Аполонии. Вокруг была тишина, казалось, что даже птицы не поют. Ветер улегся, деревья вытянулись по струнке, стояли не шелохнувшись. Сердюков, много лет прослужив в полиции, имел звериное чутье, хорошо развитую интуицию. Что-то подсказывало ему, что в разлитой тишине, совсем рядом кроется опасность. Сторож между тем затих.

– Федор?

Следователь осторожно приблизился к дверям сарая и снова вынул револьвер.

В следующее мгновение огромная оглобля обрушилась на него со страшной силой. Но Сердюков успел отклониться и выстрелил.

Оглобля задела плечо, которое сразу словно задеревенело. Зато противник оказался ранен в руку, он взвыл и схватился за локоть. Кровь закапала на траву. Полицейский подскочил и нанес сторожу несколько увесистых ударов пистолетом по шее. Тот завалился к его ногам. Сердюков огляделся, схватил вожжи и скрутил ими руки преступника, после чего быстро и ловко перетянул его рану носовым платком. Федор еще будет ему нужен!

– Сдается мне, любезный, что твое имя числится у нас в картотеке. Придется проверить. Уж больно ловко у тебя получается людей убивать!

Мнимый сторож дернул связанными конечностями.

– Вот как мы поступим. Тебе виселица уготована, ты это понимаешь. Но если будешь помогать полиции, буду ходатайствовать, чтобы пожизненная каторга вышла.

И на каторге люди живут, все лучше, чем червей кормить.

– Не верю я сказкам вашим полицейским, – зло прохрипел пленник.

– Что ж, твое дело. Только если ты мне сейчас не скажешь, где тут вход в пещеру, где скрываются твои подельщики, я тебя вот тут же и пристрелю. И никто не узнает и не осудит меня. Моя совесть будет совершенно чиста, потому как я вашего брата, душегуба, люто ненавижу и всех бы на одной веревке повесил!