Бет покрутила кольцо и принялась снимать его.

Как только кольцо оказалось на кончике пальца, Бет, к ужасу и изумлению Дункана, вдруг вся засветилась переливчатым светом. Это было похоже на то, как светится северное небо зимой. Воздух в комнате начал дрожать, и Дункан поспешно прикрыл лицо рукой. Бет медленно испарялась прямо у него на глазах: с каждой секундой она становилась все прозрачнее, пока наконец совсем не исчезла.

– Матерь Божья! Что это?

Больше Дункан ничего не смог сказать: у него просто перехватило дыхание. Однако уже в следующее мгновение она вновь стояла перед ним, живая и невредимая, словно никуда и не исчезала.

Когда Бет рассказывала ему истории про леди Кейти и небоскребы в сто этажей, он лишь недоверчиво усмехался про себя. Да и какой нормальный человек поверил бы во все эти небылицы? Но теперь, когда она испарилась прямо у него на глазах, он был готов поверить во что угодно.

Дункан машинально вскинул руку, целясь острием шпаги в сердце Бет.

Вытянув вперед руку, Бет, стуча зубами, проговорила:

– Дункан, это все твое кольцо. Это оно привело меня сюда и может увести обратно.

Чувствуя, как у него начинает неистово колотиться сердце, Дункан недоверчиво покачал головой. Шагнув вперед и оказавшись, таким образом, всего в нескольких сантиметрах от острия шпаги, Бет прошептала:

– Прошу тебя, опусти шпагу.

– Стой на месте!

Меч задрожал в руке Дункана, и он сжал его обеими руками, чтобы он перестал трястись.

Боже правый! Выходит, Бет не женщина, а призрак, если может вот так исчезать и появляться? А может, она фея? И что ей от него нужно? Что, если она ворвалась в его жизнь, чтобы забрать его семя и родить потом человеческого детеныша? Он слышал, такое случается. И он, идиот, позволил ей это сделать! А что, если она потом захочет отнять у него его душу?

– Дункан, пожалуйста… – Бет умоляюще протянула к нему руки. – Это всего лишь кольцо.

– Не подходи! Я не знаю, кто ты и почему сюда явилась, но тебе здесь не место!

Такого ужаса, какой он сейчас испытывал, Дункану еще никогда не приходилось ощущать. Во время сражений, в которых ему доводилось принимать участие, его нередко охватывал страх, но страх этот не шел ни в какое сравнение с этим чувством. В бою все было ясно и понятно, сейчас же он не понимал ничего.

Слезы вновь заструились по щекам Бет.

– Я и сама не понимаю, что происходит. Но это я, твоя жена, Катрин Элизабет Макдугал Паддинг, до недавнего времени жившая в Нью-Йорке, и я также напугана тем, что происходит, как и ты. Вернее, не напугана, а просто в ужасе! – Она снова протянула к нему руки.

– Нет! – Он поднял меч.

Каково же было его изумление, когда Бет смело шагнула вперед. Не успел Дункан подумать, зачем она это сделала, как Бет громко вскрикнула. Грудь ее окрасила алая струйка крови и, сильно побледнев и вздрогнув всем телом, она проговорила:

– Вот видишь, я живая, по-настоящему живая.

Чуть не потеряв дар речи от изумления, Дункан опустил меч.

Взглянув на него затуманенным взглядом, Бет рухнула к его ногам словно подкошенная и, закрыв лицо руками, раскачиваясь из стороны в сторону, отчаянно зарыдала.

Дункан продолжал недоверчиво смотреть на нее, не выпуская из рук оружия, готовый, если потребуется, снова воспользоваться им.

Но уже в следующую секунду сердце его замерло, когда Бет, плача, прошептала:

– Ну почему, Господи, почему? Ведь единственное, о чем я просила, это позволить мне кого-то любить…

Глава 22

Бет почувствовала на щеке дуновение ветерка, а потом услышала, как меч со звоном упал на пол.

– Боже правый, Бет!

Она медленно подняла голову и взглянула Дункану в глаза. Он с жалостью смотрел на нее, и она облегченно вздохнула.

Отшвырнув ногой меч, Дункан склонился над женой, вытиравшей слезы тыльной стороной руки. Он протянул было к ней руку, но тотчас же отдернул ее.

– С тобой все в порядке? – спросил Дункан, глядя на все еще красное и покрытое капельками пота лицо Бет. – Ты ведь поранилась, детка. – Он указал на то место, куда воткнулось лезвие.

Глядя не на рану, а на меч, Бет ответила:

– Да, все в порядке.

Чувствуя, что сердце по-прежнему колотится в груди, она медленно перевела взгляд со сверкающего вестника смерти, неподвижно лежавшего сейчас на полу, на окровавленный лиф своего платья. Еще совсем недавно белоснежная вышивка была рыже-красного цвета. Похоже, платье придется выбросить; а ведь Рейчел говорила ей: чтобы сшить его, портному и троим его ученикам потребовалось полгода напряженной работы.

– Ты пожалел меня, чтобы отдать на растерзание Рейчел из-за этого платья? – слабо улыбнувшись, спросила она Дункана.

– Скажешь тоже, детка. – К удивлению Бет, он нерешительно протянул руку, смахнул со щеки прядь ее волос, вытер слезы и с недоумением взглянул на пальцы. – Сажа… Этот дьявольский свет обжег тебя?

Сажа? Когда Бет начала растворяться в воздухе, она почувствовала лишь леденящий холод, и это ощущение не прошло до сих пор. Никакого тепла она не ощущала, и никаким огнем ее не опалило.

Шмыгнув носом, Бет взглянула на пальцы Дункана и внезапно чуть не рассмеялась. Она бы непременно это сделала, будь у нее силы. Тушь, которую она сама приготовила, надеясь поразить всех своей красотой, стекла по щекам вместе со слезами, и теперь, вероятно, она похожа на чучело. Ну почему, за что бы она ни бралась, все у нее получается шиворот-навыворот?

– Дорогой, никакой свет меня не обжигал. Это просто ламповая сажа.

– Ах вот оно что… – протянул Дункан, однако по лицу его было видно, что он ничего не понял.

Вытерев нос ладонью, Бет попыталась внести ясность:

– Мне хотелось быть красивой, вот я и накрасила ресницы сажей… – Она тяжело вздохнула. – Черт подери, ну как ты не понимаешь!

Бет с трудом поднялась, удивляясь тому, что ее не тошнит.

Сунув кинжал в ножны и глядя в окно, Дункан неожиданно спросил:

– Теперь ты покинешь меня?

Бет пожала плечами.

Разумеется, ей хотелось вернуться к прежней жизни, где ее никто не станет убивать мечом, где она сможет говорить на нормальном английском и все ее поймут, где у нее друзья, где она всегда может выпить чашку кофе и воспользоваться настоящей косметикой. Но с другой стороны, дома в полном смысле этого слова – с настоящим мужем, детьми – у нее в той жизни никогда не будет. Правда, у нее уже был призрак, но это ведь не живой Дункан.

Тяжело вздохнув, Бет призналась:

– Пока нет. По крайней мере если ты сам не захочешь, чтобы я тебя покинула.

Не желая смотреть на него, чтобы не помешать ему принять решение, Бет подошла к окну. Чувствуя, что у нее по-прежнему болят голова и сердце, она бросила взгляд на стены замка, где, освещенные масляными факелами, пламя которых колыхалось на ветру, расхаживали часовые.

Стараясь изобразить деловой тон, что оказалось не так-то легко, поскольку у нее ужасно болело горло, Бет проговорила:

– Я никогда не думала, что буду носить обручальное кольцо, а уж что выйду замуж за такого человека, как ты, и подавно. Но теперь это кольцо так меня пугает…

Дункан встал.

– Думаю, любая женщина на твоем месте испугалась бы.

– У тебя до меня было три жены, и все они носили это кольцо. Ты любил хоть одну из них?

Почему она спрашивает? Какая ей разница, способен он на это чувство или нет?

Бет положила руку на живот. Интересно, зародилась ли в ней новая жизнь? Именно это – а не то, любит он ее или нет, – будет основополагающим фактором, когда придется решать, оставаться ей в этом мире или вернуться в двадцать первый век.

После небольшой паузы Дункан ответил:

– Я горевал, когда погибла Мэри.

Да, она читала про это. Дункан испытывал чувство вины, но не любил ее. Но что, если он лгал самому себе? Что, если на самом деле все-таки любил? Не зря же он построил в ее честь часовню…

И что он напишет – и напишет ли вообще о ней, если она решит снять обручальное кольцо навсегда? Будет ли горевать? И о чем? О том, что лишился возможного наследника, вкусной еды и уюта в замке? Обо всем этом или о чем-то одном? Как бы то ни было, о ней Дункан определенно горевать не будет. Ведь он так ни разу и не сказал, что любит ее. И почему, собственно, этот человек должен ее любить?

Бет с горечью почувствовала, что на глаза ее начинают наворачиваться слезы, а в горле застрял комок. Красотой она не блещет, да и никакими достоинствами не обладает… Когда Дункан чуть было не снес ей голову с плеч, перед глазами ее за секунду промелькнула вся ее жизнь. Она не знала и, быть может, никогда не узнает, почему он этого не сделал, но все равно должна поблагодарить Господа за это – ей всего двадцать четыре года, и пока еще рано умирать…

Дункан не сводил глаз с Бет, а та все всматривалась в ночную тьму, словно пытаясь собраться с мыслями. Еще никогда в жизни ему не было так страшно. Когда Бет прямо на его глазах превратилась в призрак, у него едва не остановилось сердце; но этот страх не шел ни в какое сравнение с тем, который он испытал только что, поняв, что может потерять ее навсегда. С самого первого дня Бет говорила ему только правду: она и в самом деле появилась здесь из двадцать первого века, и он не вправе винить ее, если она решит исчезнуть из его жизни навеки. После всех волнений, которые она из-за него перенесла, именно этого он и должен ожидать.

Так почему при одной мысли об этом ему становится не по себе? Почему так ноет сердце? Дункан никак не мог этого понять. Одно он знал совершенно точно: ему придется сказать Бет горькую правду, прежде чем она его покинет. Он обязан сделать для нее хотя бы это.

Подойдя к жене, он остановился у нее за спиной и негромко проговорил:

– Бет, теперь я верю всему, что ты мне рассказала. Ты и в самом деле пришла ко мне из другого мира и времени. – Взглянув на звезды и собравшись с духом, понимая, что должен сказать ей все, Дункан продолжал: – Мне трудно было принять на веру все твои истории – ведь если бы я поверил во всякие небоскребы и прочее, я должен был бы также поверить в то, что душа моя не успокоится после моей смерти и будет вечно бродить по этому замку. – Он тяжело вздохнул. – Мне было гораздо легче считать, что ты меня обманываешь, чем признать, что я проклят за то, что сделал, за те жизни, которые отнял.