Мысль о ребенке заставила его спросить ее:

– Сколько тебе лет?

Ухватившись за подол платья, Бет хмуро уставилась на него:

– Двадцать четыре. А что?

Ответ удивил его. Ему говорили, что ей всего шестнадцать. Неужели Олбани рассчитывал, что он ее об этом не спросит? Или предположил, что она ему солжет? И какую еще ложь – да, может, не одну? – Олбани ему уготовил?

– Дункан, ты слышал – мы должны поговорить. Я хочу знать, как сюда попала, и мне непременно нужно вернуться обратно. Кстати, почему ты женился на мне – ведь мы с тобой абсолютно не знаем друг друга.

Дункан во все глаза уставился на нее, и Бет раздраженно вздохнула:

– Кое-что мне уже известно. Я не раз представляла себе все это в своих дурацких мечтах, но такое… – Она взмахнула руками. – По правде говоря, такого я себе и вообразить не могла. Что мужчины будут мочиться с крепостных стен в океан, что остатки еды будут швырять прямо под ноги, что я буду одеваться в платье твоей третьей жены, которое мне велико, как ты, наверное, уже успел заметить, и что мне не подадут даже стакана воды!

О чем, черт подери, она толкует на своем странном английском? И отчего ей вдруг взбрело в голову пить воду? А еще – с чего это она решила, что он будет терпеть такой тон?

– Женщина, я не понимаю, о чем ты говоришь, и не знаю, чем ты недовольна.

Видя, что мужчины прекратили работать и уставились на них, Дункан схватил ее за руку и потащил к замку, шепча сквозь плотно стиснутые зубы:

– Тебя что, не кормили? Не одели? Что тебе не нравится?

– Отпусти меня! – Она попыталась вырвать руку, но он держал ее мертвой хваткой.

– Не отпущу, пока ты не успокоишься и не начнешь разговаривать нормальным тоном.

– Что ж, отлично. – Голос Бет звучал скорее подавленно, чем сердито, когда, поднимаясь по лестнице в спальню и наступив случайно на подол своего платья, она споткнулась и чуть не упала. – Я сделаю все, что ты пожелаешь, если ты поможешь мне вернуться туда, где я должна сейчас находиться.

– Твое место здесь, и ты принадлежишь мне, женщина. – Протащив Бет через всю комнату, Дункан толкнул ее на стул, стоявший перед незажженным камином, и вновь почувствовал резкую боль в плече. Когда боль утихла, он открыл глаза и, заметив выражение лица жены, чуть не застонал.

– Черт подери, женщина, только не начинай плакать!

Дункан терпеть не мог женских слез. В присутствии плачущей женщины он всегда чувствовал себя виноватым: ему хотелось убежать куда глаза глядят и спрятаться или что-нибудь расколотить.

Вытерев со щек слезы, Бет выпрямилась.

– Я и не плачу. Просто я хочу вернуться домой, к моему кофе, окнам, которые я вымыла, к своей косметике, к туалету, черт подери, и к газовой плите. – Видя, что он с ужасом смотрит на нее, Бет побледнела, и по щекам ее новь потекли слезы. – Прости, я не хотела ругаться. – Она повернулась лицом к окну и прошептала: – Просто я ничего не понимаю, и мне страшно. – Из ее груди вырвался прерывистый вздох, и она шепотом добавила: – Ужасно страшно.

Дункан понятия не имел, что такое «кофе» и «газовая плита», но то, что ей страшно, он видел невооруженным глазом.

Усевшись напротив нее, он взял ее руки в свои.

– Скажи мне, ты была монахиней?

Как он знал, жена приехала к нему из монастыря, расположенного во Франции, в котором она жила со дня смерти мужа. Поскольку постриг принимали лишь самые набожные женщины, то, что она время от времени ругалась, лишь подчеркивало степень отчаяния, в котором женщина пребывала в данный момент.

Если бы Олбани сейчас попался ему на глаза, он бы его точно придушил.

Вторая жена Дункана стала религиозной фанатичкой, и закончилось это очень плохо. Печально, что и эта сидящая перед ним женщина владеет землей, но у нее абсолютно нет денег – в противном случае, она смогла бы выплачивать Олбани по одной тысяче фунтов в год, чтобы он не выдавал ее замуж.

– Мне очень жаль, детка, но ты теперь моя жена и должна оставаться здесь.

– Нет. Если я останусь, я потеряю свой дом. – Она порывисто прижала руки к груди. – Мне нужно вернуться в двадцать первый век, туда, где я живу на самом деле.

Дункан изумленно захлопал глазами. Может, он ослышался? Если нет, то она явно повредилась рассудком. Но как бы там ни было, она должна остаться в Блэкстоуне, если он и его клан хотят сохранить свой дом.

Они разговаривали друг с другом – вернее, каждый говорил о своем, не понимая другого – казалось, целую вечность, и наконец Бет сдалась.

Ей уже не хотелось ничего другого, как только прекратить этот бесцельный разговор. Глаза ее щипало так, словно в них швырнули пригоршню песка, нос… Про нос ей вообще не хотелось думать – он вечно становился багровым от переносицы до самого кончика, когда она вот-вот готова была расплакаться. Бет подозревала, что в данный момент ее лицо больше похоже на обезьянью задницу, и это отнюдь не делает ее красавицей.

Она встала и подошла к окну, пока Дункан с самым несчастным выражением лица пытался разобраться в том, что она ему только что наговорила.

– Ты совсем спятила, женщина, если считаешь себя призраком.

Отлично! Он не только ее не помнит, но и по-прежнему не понимает, да еще, что хуже всего, считает сумасшедшей.

– Нет, Дункан, я не призрак. Я живой человек, из плоти и крови.

Бет покрутила кольцо на пальце. Интересно, она первая его носит или уже четвертая? Слава Богу, она нашла дневник Дункана и даже успела поговорить с ним, прежде чем начался весь этот кошмар, – в противном случае она сейчас уже наверняка выпрыгнула бы из окна, не выдержав бесконечных напыщенных речей и угрожающих взглядов лэрда Блэкстоуна.

– Дункан, прекрати! – Она подняла вверх руки, словно сдаваясь. – Мы с тобой топчемся на одном месте. Ты не можешь или не хочешь мне помочь, а я сейчас настолько устала, что мне это уже все равно. – В висках у нее застучало, перед глазами поплыли круги, и даже зубы заболели. – И вообще, мне нужно чего-нибудь поесть.

Дункан раздраженно посмотрел на нее и, что-то недовольно бормоча себе под нос, забегал взад-вперед перед камином. В конце концов Бет это настолько надоело, что она не выдержала и направилась к двери.


* * *

– Она повернулась ко мне спиной! Она без позволения вышла из комнаты! Вот как она относится ко мне, ее лэрду! – Чувствуя, что в горле у него пересохло, Дункан взял со стола кружку с элем и сделал большой глоток. – Говорю тебе, Ангус, подобная женщина не долго задержится на этом свете. Если бы я уже не потерял трех жен, клянусь, я бы задал ей хорошую взбучку, чтобы она не забывала, кто в доме хозяин. Наглости этой девице не занимать.

– Милорд?

Дункан обернулся. За спиной у него стояла Флора, улыбаясь, словно кошка, только что отведавшая сметаны.

– Ну что еще?

– Ваша жена, сэр, не явилась на церковную службу. Священник очень обеспокоен. Без нее он не может начать, а ее до сих пор нигде не нашли.

Дункан выругался.

– Начинайте без нее.

– Но…

– Делайте, как я сказал! – Он махнул рукой, давая понять, что разговор окончен. Флора присела в реверансе и удалилась с недовольным видом, а Дункан еще раз выругался.

– И что теперь? – ухмыльнулся Ангус.

Сделав еще один глоток, Дункан вскочил:

– Мы найдем строптивицу и притащим в часовню, даже если для этого нам придется ее связать.


* * *

Когда искореженную штормом моторную лодку Бет прибило к берегу, в Драсмуре поднялась суматоха. Женщины, причитая, бегали по берегу и по мысу в надежде отыскать Бет; мужчины, помянув и Бога, и черта, помчались за своими лодками.

Том Силверстейн припустил к своему катеру и, сев в него, направился к Блэкстоуну. Ему казалось, что так медленно он еще никогда не плыл, хотя скорость была максимальной. Рыская взглядом по берегу в надежде увидеть Бет, он едва не столкнулся с пристанью Блэкстоуна.

Когда, спохватившись, он убавил обороты, лодка резко затормозила, при этом пенная волна едва не хлынула через борт. Обвязав канат вокруг железного столба, Том выпрыгнул на берег.

– Бет! Бет! – закричал он во весь голос и помчался через двор к замку. Чувствуя, как у него неистово колотится сердце, он, перепрыгивая через две ступеньки, помчался по лестнице в спальню и распахнул дверь. Никого. Он втянул носом неподвижный воздух. Пахло сгоревшими дровами. Значит, Бет разжигала камин. Интересно…

– Бет! – вновь позвал он. Молчание было ему ответом. Содрогнувшись от ужасного предположения, что Бет действительно утонула и ее унесло в открытое море, он подошел к незаправленной кровати и вдруг заметил кусочек разорванной кожи. Потянувшись к нему, Том заметил, как что-то блеснуло. Золото! Он глазам своим не поверил. Перед ним на смятой простыне лежала знаменитая брошь Лорна – единственное ощутимое доказательство того, что клан Макдугала когда-то одержал победу в битве с Робертом Брюсом.

Том почувствовал, что у него вот-вот остановится сердце. Никто не видел эту украшенную драгоценными камнями брошь уже шесть столетий, и он уже давно сумел убедить себя в том, что ее не существует на самом деле, что она – лишь плод чьего-то воображения, увековеченный в легенде, равно как и появление «той самой». Неужели он ошибался? Том осторожно протянул руку, взял древнюю брошь и почувствовал, что простыня мокрая. Наклонившись, он понюхал ее и ощутил запах морской воды.

Сердце отчаянно забилось у него в груди. Он все понял.

– Она не утонула, – прошептал Том. – Лэрду удалось ее спасти.

Он коснулся броши трясущимися пальцами и прислушался, но ничего не услышал.

– Началось. – Том прерывисто вздохнул.

Теперь единственное, что ему оставалось, это молиться за Бет. От нее теперь зависело будущее его еще не рожденного сына.

Глава 6

Разочарованная гневом Дункана и его нежеланием помочь ей, Бет переходила из комнаты в комнату, обстукивая стены, заглядывая за портьеры, под кровати и ковры в надежде отыскать потайной ход, по которому она смогла бы вернуться в свой мир. Не обнаружив его, она принялась внимательно осматривать и ощупывать зеркала: вдруг ей удастся пройти сквозь них, как Алисе, когда она попала в Зазеркалье. Однако в результате долгих часов тщательного осмотра всего замка, включая кладовки, не изменилось ничего, кроме ее одежды: из чистой она превратилась в грязную.