— Ты скептик, Бен. Но не ты ли сам говорил, что в канун Дня летнего солнцестояния души покидают свои тела и блуждают там, где им суждено умереть?

— Говорил. Но это не значит, что я верю. Уж не больше, чем в сказку мисс Дейзи о призраке на церковном крыльце, указывающем, кому суждено умереть в течение года. Боюсь, это старушечьи бредни. А вы что об этом думаете?

— Есть многое в природе, друг Горацио... — процитировала Шекспира Клоуэнс.

— О чем это вы?

— Это из пьесы, которую я учила в школе, Бен. Все девочки её учили и немилосердно перевирали.

После паузы он спросил:

— Я никогда не интересовался... вам понравилось в Лондоне?

— Довольно-таки. Но там не хватает воздуха. И слишком много людей, чтобы его хватало. И слишком много домов, слишком много магазинов, слишком много телег, вагонов, лошадей и... ох, всего.

— Вам бы понравилось жить там?

— Там все так странно, — сказала Клоуэнс. — Люди в Лондоне не пьют молоко — они предпочитают наливать его в чай, кофе и всякое такое, но в очень маленьких количествах. Молочницы приходят рано утром. Они несут на плечах коромысло и звонят в каждую дверь, предлагая молоко и сливки. Но даже если ты проснулся — не стоит вставать рано. Кажется, в Лондоне до десяти никто не шевелится. Хотя и в десять не заметно большого оживления. Когда пробуждается знать, на дворе уже два или три часа пополудни... а затем они не ложатся до самого утра.

— Это меняет местами ночь и день, — заметил Бен.

— Ну, да, если день вообще наступает. Разумеется, я была там в самое холодное время года, но все камины создают над городом огромную тучу дыма. Иногда даже в полдень сложно добраться до конца улицы, а если солнцу удается пробиться сквозь завесу, то оно желтое, словно прозрачная гинея. В воздухе плавает пепел, и одежда в мгновение ока становится совсем грязной.

— Кажется, вам лучше в Нампаре, — сказал Бен.

Клоуэнс зевнула.

— Точно не знаю, но в чем я точно уверена, так это в том, что хочу спать. Скоро буду храпеть, как сова. Но я не отправлюсь в постель до рассвета. Как думаешь, он скоро?

— Может, через час, — с наслаждением сказал Бен. — А может, через два. Но сейчас — самое темное время.

Джереми, скрестив ноги, сидел на могильном кургане чуть дальше, слушая Дейзи — та беззаботно рассказывала о приеме в Редрате. Все гости там оделись животными. Джереми и Дейзи скрывало от остальных высокое прямоугольное надгробие, возведенное в год Трафальгара в память о сэре Джоне Тревонансе. Они находились ближе всех к заросшей тропинке, ведущей в церковь. Тьма, уединение и очарование момента захватили Джереми. Дейзи была в белом. Струящаяся за спиной шаль, накинутая на светлое шерстяное платье, придавали девушке какой-то неземной вид. Даже во тьме её сияющие глаза не потеряли своего блеска. Нежный овал лица Дейзи, красивый, легкий и полный веселья голос... Куда красивее Кьюби. Гораздо более многогранная, живая и веселая. К черту Кьюби!

И помянув про себя черта, Джереми внезапно опустился на колени рядом с Дейзи, обнял ее и начал целовать. Её губы после первого удивленного вздоха уступили, как и тело. Прекрасные черные волосы рассыпались по земле. Это был самый невероятный любовный опыт.

Спустя минуту она слегка оттолкнула его, а он — слегка отстранился. Тем не менее, они продолжали держать друг друга в объятьях, почти совсем близко.

— Джереми! — сказала она. — Ну и ну, Джереми! Ты меня удивил! Я и помыслить ни о чем подобном не могла, и не думала, что мог ты! Ты такой удивительный... Такой поразительный.

— Канун дня летнего солнцестояния, — ответил Джереми. — Зачем оставлять все призракам?

Девушка подняла взгляд к небу.

— День уже наступил. Остался час, может, чуть больше.

Он держал её мягкие и теплые руки в своих. В сплошной тиши подул легкий ветерок.

Дейзи прошептала:

— Ты удивил меня, Джереми. Так... так страстно. Кажется, у меня все губы в синяках.

— Ох, надеюсь, что нет.

— А еще ты меня испугал. Сердце до сих пор бешено колотится. Вот, послушай.

Взяв его руку, она приложила её к своему платью. И явно неслучайно рука прикоснулась прямо к груди.

Девушка тихо рассмеялась.

— Нет, ниже. Я верю, что ты просто ошибся в поисках моего сердца.

— Кажется, я слышу стук, — сказал Джереми. — Но очень слабый.

Дейзи тихонько придвинулась и потянулась к нему губами. В полной тишине они ощутили дуновение холодного ветерка. Заметив это, молодые люди прервались. Взгляд Дейзи скользнул за плечо Джереми, и, в ужасе на ком-то остановившись, остекленел. Джереми медленно развернулся, чтобы посмотреть в ту же сторону. Хотя сейчас мир освещали лишь звезды, да свет, идущий с моря, их привыкшие к мраку глаза сумели разглядеть детали кладбища.

К ним приближалась, почти плыла, тихо ступая по траве, Вайолет Келлоу. Больная сестра. Она была облачена во что-то темное, с темным плащом за спиной. Полная противоположность Дейзи. Однако её походку, её лицо, длинную тонкую руку, застывшую на шее, нельзя было не узнать. Она прошла мимо, ярдах в десяти, и направилась к церковной паперти.

Вслед за ней, так же бесшумно, проследовал Стивен Каррингтон. Его рыжеватые волосы поблескивали в свете звезд.


Глава четвертая

I

На следующий день в Соле и Грамблере многие проснулись с больными головами. Некоторые мужчины сожалели о содеянном, а некоторые женщины разделяли эти чувства. Пожилые же люди выражали свое недовольство жизнью по причинам более мирским. Однако, несмотря на сетования, все согласились, что праздник удался, и канун дня летнего солнцестояния был лучшим из тех, что проводились прежде.

Возвращение Стивена Каррингтона в Сол вызвало в деревнях разговоры. Он заявился в пивнушку вдовы Треготнан двадцать третьего числа, около восьми вечера. Поговорив со вдовой, Толли Трегирлсом и их клиентами, он узнал все новости, и в ответ на расспросы рассказал, что сошел на берег в Сент-Айвсе всего пару дней назад и надеется снова найти прибежище у Уилла Нэнфана, покуда не отыщет что-нибудь более постоянное. Узнав про праздничный костер, он спросил, можно ли на него посмотреть. Как обычно, у Салли-забери-покрепче кошелек Стивена значительно полегчал. Какими бы недостатками ни обладал молодой человек, скупость в их число не входила.

К несчастью для ухаживаний Стивена (если таковыми еще оставались его намерения), появление на кладбище не осталось незамеченным для Клоуэнс. И, каким бы странным и пугающим оно ни было, девушка не верила, что за Вайолет к церкви следовал лишь его призрак.

Это стало для Клоуэнс настоящим потрясением. Не столько моральным, как бы жестоко это ни было. Не столько сверхъестественным, потому что леденящий душу холод сменился кипящим гневом. Скорее физическим. Тело и душа девушки вспыхнули, стоило ему появиться. И это стало для Клоуэнс откровением, а с учетом неподобающего поведения Стивена — откровением пугающим. Если думаешь, что влюблен в кого-то, и вдруг он появляется, всем своим видом демонстрируя взаимность, то, вне зависимости от сложностей и препятствий, встреча будет желанной. Однако, если он явно волочится за другой женщиной, и, быть может, его вообще ни капельки не волнует твое состояние, но все твое существо ликует при встрече — место твое в долине теней. Страдая, ты не желаешь знать и терпеть его существование, не желаешь слышать его слов, не желаешь его видеть. Вся любовь выворачивается наизнанку, словно какое-то выпотрошенное животное, и жизнь кажется невыносимой.

Дейзи в ту ночь чуть не свалилась в обморок. Выросшая в куда менее скептичной среде, чем Клоуэнс, она приняла свою сестру за призрака, который предсказывал раннюю смерть. И даже после того, как все кончилось, она никак не могла избавиться от суеверного ужаса. Хотя все разгуливавшие по кладбищу особы были живы и обладали теплой плотью и кровью, девушка по-прежнему считала, что пророчество их появления все же может исполниться в будущем году. Дейзи жаждала добиться Джереми, но те двое, крадущиеся среди освещенных звездным светом могил, помешали ему объясниться. Частично осознавая это, Джереми, который вовсе не был дураком в делах, касающихся женщин (не считая Кьюби), был только рад. Оглядываясь назад, он достаточно хорошо понимал, что мог совершить неосмотрительный поступок, и от последствий потом трудно было бы ускользнуть. Теперь момент упущен. Но ему было жалко Дейзи, он относился к ней с теплотой.

Двадцать четвертого июня, довольно поздно вечером, Джереми с отцом поскакали в Труро, где встретились с Джоном и Хорри Тренеглосами и составили документ, согласно которому Уил-Лежер снова открывалась. Весь последний месяц, если не дольше, они расчищали старые туннели и углубились на десять саженей. Чтобы сдерживать воду, они использовали самодельные насосы, приводимые в движение мулами. Им удалось обнаружить определенные признаки хорошей меди, но невозможно отыскать руду на глубине, не разрабатывая жилу слой за слоем.

Прежде чем принять окончательное решение, молодые люди и их отцы провели несколько встреч, на которых присутствовали и другие, способные дать совет. Например, Заки Мартин и Бен Картер. Хотя Росс пару раз задавался вопросом — разве, несмотря на всю свою осторожность, он не стал думать об этом предприятии, как только получил предложение? Вид заброшенной шахты на утесе за пляжем, так близко от Нампары, неосознанно раздражал его немногим меньше, чем лицезрение шахты, работавшей под крылом Уорлегганов. Итак, теперь мертвый сезон окончен.

Нотариус, молодой человек по имени Баррингтон Бардетт, лишь недавно повесил свою медную табличку на Пайдар-стрит, но Россу он понравился с первого взгляда, и потому вся компания отправилась именно туда. Рискованные вложения в Уил-Лежер собирались разделить на тридцать шесть частей. Росс и Джон Тренеглос покупали по пять, аналогичное число приобретали и Джереми с Хорри. Остальные шестнадцать долей будут предложены инвесторам. Джон ратовал за то, чтобы выбросить на рынок больше акций, но у Росса оставались неприятные воспоминания о тех временах, когда он оказался в меньшинстве, а потому он настаивал, чтобы контрольный пакет принадлежал им.