Джеффри Чарльз зевнул и вытащил часы, пытаясь рассмотреть время в тусклом свете звезд.

— Около четырех, я думаю. Через несколько минут должен вернуться Дженкинс с кружкой чего-нибудь горячего. Мы должны позавтракать до рассвета. Подозреваю, французы атакуют с первыми лучами солнца. Перед этим я хочу представить тебя нескольким друзьям.

— Я не очень-то выгляжу в штатском.

— Я часто рассказывал о тебе моим лучшим друзьям, Андерсону и Дэвису. Знаешь, ты стал тут кем-то вроде героя.

— Какая глупость.

— Ну, судя по письмам из Англии, твое имя всегда на слуху.

— Письмам от кого?

— Неважно. Кстати, ты мало что рассказывал о Корнуолле.

— А ты и не спрашивал.

— Это не из-за отсутствия интереса, просто когда вокруг постоянно проносится смерть, приступ ностальгии — не лучшая вещь.

— Лучше расскажи о Веллингтоне.

— А что ты хочешь узнать кроме того, что уже знаешь? Он бесчувственный человек, но великолепный лидер, и, как по мне, замечательный солдат.

— Не вся Англия так считает.

— И не все солдаты. Даже здесь достаточно вигов, даже не надеющихся победить Наполеона, и после каждого отступления они кивают с таким видом, будто заявляют: «Мы же говорили!»

— Англичане, — заметил Росс, — устали от затянувшейся войны. На севере неспокойно, в центральной Англии тоже не все благополучно. Правительство не меньше думает о том, как не допустить революции на родине, чем о разгроме Франции.

— Англичане, — возразил Джеффри Чарльз, — все чаще заставляют меня исходить желчью. После возвращения из Ла-Коруньи на нас смотрели, как на предателей, словно мы подвели страну или сбежали. Говорили о Джоне Муре с таким презрением, будто он был растяпой и слабаком! А если бы он не погиб, его бы отдали под трибунал!

— Многие теперь об этом спорят, — ответил Росс. Поражение всегда непопулярно, а чтобы разобраться во всех обстоятельствах, нужно время.

— Твои соратники просиживают толстые задницы в парламенте. Пинтами лакают портвейн, перемещаются на портшезах с одного изысканного вечера на другой и отдают невыполнимый приказ нашему лучшему генералу. А когда тот погибает, пытаясь его исполнить, вскакивают с места — наконец-то у них есть силы подняться — и громогласно обвиняют его в некомпетентности, при этом восхищаясь превосходным военным мастерством французов!

— Говорят, Сульт [5] хочет поставить ему памятник в Ла-Корунье.

— Разумеется, один военный командир отдает дань уважения другому! Этим актом любезности они намекают, что Англия не может установить собственный памятник, раз уж он умер разгромленным, а не победителем, как Нельсон.

Росс промолчал. Сын его старого друга и кузена Фрэнсиса, распутника и неудачника, которого он все равно искренне любил, и женщины, которую он тоже любил, вырос. И со времени их последней встречи племянник изменился и душой, и телом. Росс всегда относился к Джеффри Чарльзу теплее, чем просто к родственнику. И эта привязанность только усилилась и окрепла за эту встречу: манерой разговора тот напоминал Фрэнсиса, но суждения племянника куда больше походили на его собственные.

— А Веллингтон, — вернулся к разговору он, — тоже настроен против Мура?

Молодой капитан Полдарк с раздражением потер шрам на подбородке.

— Старый Дуэро — великий человек, и войска пойдут за ним куда угодно. Но Мура мы любили.

Прибыл денщик с еще одной кружкой дымящегося кофе.

— Что ж, пока мы в настроении, расскажи о Корнуолле. Говоришь, моя обожаемая тетушка в добром здравии?

— В целом да. Иногда к вечеру у нее затуманивается зрение, но это проходит, если она пару часов полежит.

— Что она делает с большой неохотой.

— Чего она никогда не делает по собственной воле. Что до детей, то Джереми теперь всего на дюйм ниже меня, но похоже, уже больше не вырастет. Когда ты видел его в последний раз?

— После Ла-Коруньи я не приезжал в Корнуолл. Я так кипел злостью из-за того, что на наше отступление и на генерала Мура будут смотреть подобным образом, а потому отказался от мысли поехать домой и оправдываться за то, что, в сущности, не нуждается в оправданиях... Выходит, я видел его четыре года назад на похоронах дедушки. Наверное, Джереми было около пятнадцати. Он был одного роста со мной, только еще худее.

— Это по-прежнему так.

— А какие у него склонности и планы на жизнь?

— Кажется, у него нет никакого желания участвовать в военных действиях, — сухо ответил Росс.

— Я его не виню. У него есть мать, отец, сестры и замечательный дом. Надеюсь, ты на него не слишком давишь.

— Если война будет продолжаться, нам всем придется принять в ней участие.

— Всеобщая воинская повинность, как у французов? Надеюсь, до этого дело не дойдет. Но уж лучше так, чем сдаться Наполеону после стольких лет!

Росс обхватил кружку ладонями, чтобы их согреть, пар приятно овевал лицо. В зарослях что-то зашуршало, и Джеффри Чарльз на мгновение задержал взгляд на кустах:

— Вокруг полно ядовитых тварей, — сказал он. — Змеи, скорпионы... Если мы станем вести с Наполеоном переговоры, получится как в прошлый раз — очередное перемирие даст ему возможность собраться с силами, и мы уступим ему колонии. Мне известно, что этой кампанией недовольны, но она очень важна. Разве не так? Тебе следовало бы знать. Правительство так слабо, что просто теряешь к нему доверие. Вот бы Питт вернулся!

— Думаю, это правительство продержится, пока жив старый король.

— Ещё одна беда. Ему за семьдесят, и говорят, недавно он заболел.

Вдалеке, со стороны французского лагеря, послышался похожий на шипение гремучей змеи рокот барабанов.

— А что насчет Клоуэнс? — спросил Джеффри Чарльз, забеспокоившись, что времени остаётся всё меньше. — И ваша младшенькая, крошка Изабелла-Роуз?

— Не такая уж и крошка. Обе повзрослели. Клоуэнс почти семнадцать, она наконец-то похорошела. Белле восемь, она худенькая и милая. Совсем не похожа на Клоуэнс, та в её возрасте была непоседой, как мальчишка. Да такой и осталась.

— Должно быть, вся в мать.

— Это точно, — ответил Росс.

— А Дрейк и Морвенна?

— У них всё хорошо. Хотя я их уже целый год не видел. Они всё ещё в Лоо, управляют моей корабельной верфью.

— Отослать их — хорошая идея, я тебе за это очень признателен. С Тренвитом связано слишком много воспоминаний. Боже мой, подумать только, а я когда-то хотел поселиться в Тренвите, стать сельским сквайром и нанять Дрейка управляющим!

— Что ж, первое ты ещё вполне можешь сделать, если война когда-нибудь закончится.

— Надо утихомирить этого корсиканца, дядя. Страшно подумать, что ему только сорок. Вечная проблема — гений, не важно, злой или добрый, проявляется рано. У них есть ещё дети?

— У кого, у Дрейка с Морвенной? Нет, только одна дочь.

В темноте, минуя спящих солдат, торопливо пробирался посыльный. Он прошёл совсем рядом и нырнул в стоящую в пятидесяти ярдах палатку.

— Наверное, депеша для Кроуферда, — предположил Джеффри Чарльз. — Полагаю, теперь нам придётся прервать отдых. Барабанная дробь в долине становится громче.

— У меня не слишком много патронов, — сказал Росс. — Но я могу драться хоть дубиной. Не рассчитывал много стрелять, а сейчас, похоже, придётся.

— Я велю Дженкинсу выдать тебе пули. У нас таких нет, но 95-й полк поблизости. Благодарение Богу, нам хватает запасных кремней и тому подобного. И ядер для орудий хватает. — Джеффри Чарльз сел и помял сапог в том месте, где нога начала затекать. — И уж коли мы заговорили про пули, возможно, мне следует осведомиться о здоровье того, кто, безусловно, заслуживает ее получить, хотя так бережёт себя, что никогда не отправился бы воевать... Разумеется, я про моего отчима Джорджа.

Росс замялся.

— За последнее время я его встречал всего пару раз в Палате, но мы сторонимся друг друга, да оно и к лучшему. В Корнуолле мы тоже нечасто видимся. Но надеюсь, с нашим конфликтом покончено.

— Я не видел его с 1806-го, когда умер дед. Помнится, в тот день я и Джереми в последний раз видел. Сырой туманный день, как раз подходящий для поминок. Джордж тогда выглядел измученным и постаревшим — раньше времени, пожалуй.

— Он тяжело переживал смерть твоей матери, Джеффри.

— Да, не сомневаюсь.

— Как и все мы. Ты же знаешь, как я... я её очень любил.

— Да, это я всегда знал.

— Мы редко виделись с тех пор, как она стала миссис Уорлегган, но её уход стал для меня огромной утратой. Она умерла такой молодой, мне её очень не хватает. Как и тебе, насколько я знаю. Но Джордж меня удивил. После всего, что случилось в прошлом, я всегда относился к нему с неприязнью, но его горе и скорбь после смерти твоей матери оказались для меня неожиданностью. Возможно, с тех пор я больше никогда не стану плохо о нем думать.

— Что ж... По крайней мере, он не женился снова.

— Должен сказать, — ответил Росс, — что после смерти миссис Чайновет Тренвит впал в запустение. Как ты знаешь, после смерти твоей матери Джордж переселился в поместье родителей, в Кардью, но держал в Тренвите небольшой штат прислуги для твоих деда и бабки. Он посещал их не чаще раза в месяц, только чтобы убедиться, всё ли в порядке. Наверное, и после смерти твоей бабушки ничего не изменилось. Но когда не стало мистера Чайновета, Джордж фактически закрыл дом. Новую мебель, которую он покупал в девяностые, перевезли в Кардью, прислугу уволили, большая часть парка заросла. В коттедже живут братья Харри, они вроде по мере сил присматривают за домом и поместьем. Может, и жена Гарри Харри что-то делает по дому, но это всё.

— А Джордж никогда там не бывает?

— Думаю, он бы не был Джорджем, если бы никогда не приезжал. Говорят, он там появляется время от времени — убедиться, что Харри не совсем уж бездельничают, но вряд ли чаще, чем раз в три месяца.