— Двоих или шестерых? — спросила девушка.

— Двоих, мэм. Э-э... мисс Тревэнион. Не пробегали тут?

— Я никого не видела, Парсонс. Почему вы за ними гонитесь?

— Контрабанда бренди, мисс... Нападение на таможенника во время исполнения обязанностей, мисс... И не остановились, когда им приказали. Владение... Незаконное владение французским люггером.

— Боже ты мой, — сказала девушка, — это серьезные обвинения, Парсонс. Надеюсь, вы схватите всех шестерых.

— Двоих, мисс, — поправил ее высокий, заглядывая через ворота. — Ежели мы их схватим, их могут и к смертной казни приговорить.

— Очень на это надеюсь, — ответила девушка.

Они помолчали. Коротышка кашлянул и собрался уходить.

— Не позволите ли осмотреть ваши владения, мисс? — спросил высокий.

Девушка уставилась вдаль.

— Не думаю, что мой брат это одобрит.

— Правда, мисс? Просто...

— Просто вы не верите мне на слово, что я не видела двух беглецов от правосудия?

— Не совсем так, но...

— Парсонс, а как зовут вашего напарника? Кажется, мы не знакомы.

— Это не так, мисс! — неловко произнес высокий. — Но мы преследовали этих двоих прямо до края вашего пляжа, и я не думаю, что они могли подеваться куда-нибудь окромя ваших владений. Может, вы их и не заметили, а они где-нибудь прячутся.

— Парсонс, — сказала девушка. — Вы ведь главный?

— Да, мисс Тревэнион.

— Тогда прошу вас, позвольте мне самой разобраться. Ступайте со своим напарником на пляж или куда считаете нужным, но не смейте вторгаться в мои владения. Я сообщу своему управляющему, а он даст указания слугам всё тщательно обыскать. Если через полчаса вы никого не найдете, возвращайтесь. К тому времени мы закончим поиски, и если отыщем тех двух негодяев, что вы описали, даю слово, мы вам их выдадим. Вас это устроит?

Они снова замолчали. Таможенников это явно не устроило, уж точно не высокого, но он ничего не мог поделать. Они кивнули и прикоснулись ко лбам — оба во время преследования потеряли шляпы, — а потом убрались восвояси. Вскоре их неторопливые шаги по сырому песку стихли за воротами. Девушка прислонилась к воротам и проводила таможенников взглядом. Через некоторое время она обернулась.

— Ну что, парень?


Глава четвертая

I

Росс покинул Лондон с Клоуэнс и Энисами седьмого февраля, и двенадцатого они оказались дома. Демельза уже получила письмо, написанное после бала и сообщающее о планах, и ждала их. Впрочем, путешествия непредсказуемы, так что она не знала точного времени и даже дня прибытия, пока не услышала стук копыт по булыжнику.

Демельза задумалась, наступит ли однажды такое время, когда она, располневшая, покрывшаяся бородавками и поглупевшая от старости, не будет так радоваться мужу, стоящему в дверном проеме, когда ее руки перестанут трястись, а все внутри — дрожать. Если и наступит, то нескоро. А сейчас он здесь, как всегда высокий, утомленный после тяжелой миссии. Его лицо после португальской инфлюэнцы стало чуть более серым и бледным. Он неулыбчиво разглядывал ее, пока Гимлетт забирал багаж, а Джереми помогал Клоуэнс спуститься.

— Что ж, Росс, я надеялась, что вы прибудете сегодня.

— Ты получила письмо?

— Да, получила.

Она сделала несколько шагов к нему, он — к ней. Росс взял ее за руку и поцеловал в щеку, затем, словно невзначай, в губы. Она поцеловала его в ответ.

— Все благополучно?

— Да, все хорошо.

Он осмотрелся, узнавая знакомые вещи.

— Мы надеялись приехать раньше, но в Грэмпаунде у кареты сломалась ось, и нас задержали на два часа.

Первые несколько мгновений они казались незнакомцами.

— А как Изабелла-Роуз?

— Спит.

— С ней все хорошо?

— Да. Она подросла.

— Как и Клоуэнс. Подросла, несомненно. Я глазам своим не мог поверить на балу.

— Она хорошо выглядела?

— Прекрасно. Но ты не захотела поехать в Лондон вместе с ней?

— Я боялась, что мы разминемся — ты поедешь одной дорогой, а я другой.

— Я об этом не подумал. Сожалею, что так долго отсутствовал.

— Да, прошло много времени.

Он отпустил ее. Джереми и Клоуэнс еще не вошли. Росса удивило такое проявление тактичности.

— Вы ужинали? — спросила Демельза.

— Перекусили. Вполне достаточно.

— Не думаю. Клоуэнс наверняка захочет чего-нибудь.

— Отлично. Твоя стряпня для нас теперь будет в новинку.

— Надеюсь, хотя бы неплохой.

— Ты сама должна знать.

Возникла пауза, затем Демельза улыбнулась:

— Я скажу Джейн.

— Незачем так торопиться.

Демельза остановилась. Росс подошел к ней сзади, коснулся лицом ее щеки и глубоко вдохнул.

— Росс, я...

— Помолчи, — попросил он, не отпуская.

Ужин прошел довольно оживленно, но сначала переговаривались лишь Джереми и Клоуэнс. Джереми беззаботно обсуждал новости на шахте и ферме, будто во всем мире не было ничего важнее. Эффи, их средняя свинья, на прошлой неделе родила девять поросят, а Кэрри, старая, должна опороситься со дня на день. В понедельник они перебирали кукурузные стога и обнаружили множество мышей. Джереми, не любитель крови, поспешил уйти, а вот Белла, что немного пугает, осталась до конца и, кажется, получала от происходящего удовольствие. Они планировали уже закончить со вспашкой, но Мозес Вайгас и Дик Кобблдик одновременно слегли с инфлюэнцей, а у Эрна Лобба началась ангина.

Посреди этого ничего не значащего разговора Джереми прервался, оглядел присутствующих и замолчал.

— А ты встретился с Джеффри Чарльзом, отец?

И Росс рассказал.

Беседа зазвучала по-новому: теперь говорил в основном Росс, рассказывая о битве при Буссако, о Лиссабоне, о своем возвращении и безумии короля. Cлушали и комментировали всей семьей — как в старые времена. Не хватало лишь личного разговора, взаимодействия между Россом и Демельзой. Они все еще были скованы, смущены присутствием друг друга. Понадобится время, чтобы отношения стали прежними.

Лишь раз, всего один раз, Росс взглянул на Демельзу иначе, и она подумала: а знают ли наши дети, предполагают ли, что случится, когда мы уйдем наверх? Знаю ли я сама? Буду ли я с ним такой же, как всегда?

Многим позже, уже практически в полночь, когда они заново познали друг друга, но еще не спали, она сказала:

— Эта разлука далась мне тяжело, Росс. Правда. Я провела в этой постели столько долгих одиноких ночей. Я чувствовала себя так, словно уже вдова.

— А потом этот паршивец снова появляется... Понимаю. Мне тоже было одиноко. Но, в конце концов, есть и радость — радость воссоединения этой ночью.

— Знаю. Я очень счастлива этой ночью. Но нет ли риска, что после очередного твоего отъезда мое сердце не будет биться как прежде?

— Сейчас это нам не грозит, так что давай решать проблемы по мере их поступления...

В комнате еще горела свеча. Гореть ей оставалось, наверное, минут десять, если конец фитиля не упадет в кипящий воск.

— Жизнь состоит из равновесия, противовеса и контраста. Прости, если звучит нравоучительно, но ведь так оно и есть. Делая выбор, человек или приобретает, или теряет очень многое, и никто не может точно взвесить все выгоды или убытки. Когда меня ранило на реке Джеймс в 1785 году, и я попал в лазарет, какой уж был, хирург, какой уж был, решил не ампутировать ногу в первые несколько дней, а посадил меня на строгую диету. Вообще никакой еды, кровопускания, слабительное и сильно разбавленное вино. Через пять дней, когда у меня спала температура, он понял, что умирать я не собираюсь, и разрешил мне поесть. Мне принесли первое вареное яйцо. Это было, словно нектар... Кажется, я никогда не ел ничего вкуснее. Видишь, через лишения...

— Кажется, я понимаю, о чем ты, — отозвалась Демельза. — Этой ночью я — твое вареное яйцо.

Кровать затряслась от смеха Росса:

— Нет. Ты моя курочка. — Он утопил пальцы в ее волосах. — Пушистая, гладкая и кругленькая.

— Если я что и высидела, то теперь я старая курица, и мой гребень потускнел от отсутствия заботы.

— Это не навсегда, я обещаю. Клянусь, мы срастемся и будем одной плотью.

— Не слишком удобно.

— Я ужасный человек?

Росс взял ее за руку.

— Зачастую.

— Почему кто-то должен чувствовать себя ужасно или грустно после такого воссоединения?

— Может, потому что оно было слишком хорошим?

— В какой-то степени. Может, человеческий разум не привык к полному счастью. Было бы оно сегодня частичным, а это вполне вероятно, и кто знает...

— Тебе так кажется?

— Чуть раньше казалось.

— Но теперь нет.

— Нет. Такой странный приступ меланхолии.

— Значит, меланхолия.

Росс заворочался.

— Когда я жил у Джорджа Каннинга, то нашел томик стихов некоего Герберта. Я запомнил такие сточки: «Приятный день, неся прохладу и покой, венчает небеса с землей...» — Он посмотрел на мерцающую свечу. — Сегодня между нами не было ничего похожего на прохладу и покой, но были и небеса, и земля...

— Боже ты мой, мне кажется, это самое красивое из того, что ты мне когда-нибудь говорил, — сказала Демельза, не давая воли эмоциям.

— Нет, я же наверняка говорил еще что-нибудь красивое...

— Конечно, говорил. Я складываю все эти слова в специальную шкатулочку памяти, и, когда чувствую себя забытой, извлекаю их и раздумываю над ними, — она замолчала и замерла.

— Что теперь? — спросил Росс.

— Ты сказал всё правильно, хотя и не совсем. То, что произошло сегодня между нами — ненормально. Наши чувства давно уже должны были охладеть, стать спокойнее. А я чувствую себя, как в первый раз, когда ты повел меня в постель в этой комнате. Помнишь, я тогда надела платье твоей матери.