Джо Беверли - Нежный защитник

— Так или иначе мы от него отделаемся.

Фицроджер ничего ему не ответил. Он отпустил Имоджин и пошел следом за ней к краю поляны.

Впервые за это время она получила возможность как следует разглядеть своего мужа и увидела то, что видел Реналд. Лицо Фицроджера превратилось в сплошной синяк: очевидно, его сильно избили, уже после того как они расстались. Впрочем, не это было главным: каждое движение давалось ему с трудом. Рана от стрелы наверняка лишила силы его правую руку, и будет настоящим чудом, если тяжелая дубина не сломала ему левое плечо. Кроме того, он старался не наступать на правую ногу.

Он был не в состоянии драться с кем бы то ни было, и уж тем более с Уорбриком.

Она видела, что он мечтает сам расправиться с ним. Она молилась, чтобы кому-то из его людей хватило ума прикончить врага на месте, а не брать его в плен. Если бы она не надеялась на такой исход, то заранее приказала бы его убить.

Она неотрывно всматривалась в белесую муть у подножия стены, но не могла разглядеть, что там происходит. И никаких звуков слышно не было. В лагере теперь было слишком много людей, и поднятый ими шум заглушал все остальные звуки.

Они вышли из леса и начали спускаться с холма. Имоджин ни на шаг не отходила от Фицроджера, Реналд дышал им в затылок. Кое-кто из солдат захватил с собой факелы, образовавшие крошечные островки света в густом сером тумане.

— Как этот мерзавец угодил тебе по плечу? — спросил Реналд.

Фицроджер сделал вид, что не слышит.

— А почему ты хромаешь?

— Нога затекла после веревок.

— Похоже, твоя правая рука тоже не в порядке.

Фицроджер проигнорировал и это.

— У него там рана от стрелы, — сообщила Имоджин.

— Тай… — сделал еще одну попытку Реналд.

— Нет.

В этом был весь Фицроджер. Он мог отдать приказ таким тоном, что никому не хватило бы духу ослушаться. Имоджин молилась, чтобы Реналд как следует ударил своего приятеля, прежде чем это безумное упорство доведет его до беды. В конце концов, сделал же он это в подземелье! К несчастью, это не пришло ему в голову.

Они обнаружили Уорбрика у подножия стены. Он был загнан в угол, как матерый медведь, окруженный сворой мастиффов. И, как разъяренный зверь, он жаждал крови. Поблизости валялось мертвое тело, а длинный меч Уорбрика был весь в крови.

Фицроджер протолкался вперед, и Имоджин вместе с ним. Увидев своего врага, Уорбрик грязно выругался.

— Я им кишки на шею намотаю! — зарычал он, имея в виду своих людей.

— Они сделали все, что могли, — заверил его Фицроджер почти дружелюбным тоном.

— Ну, Бастард, — Уорбрик гордо выпрямился, — что теперь?

— Теперь я тебя прикончу. Ты давно заслужил смерть за свои проделки, но сегодня ты умрешь за то, что покушался на мою жену.

— А я не только покушался! — захохотал Уорбрик. — Она не рассказала тебе, что случилось там, наверху? Конечно, нет! Она только и делает, что врет!

Имоджин собиралась возразить, но Фицроджер стиснул ей руку, приказывая молчать.

— Она никогда не врет. Но что бы там ни случилось, за это расплатишься только ты. Щит.

Этого приказа было достаточно, чтобы через секунду ему подали большой щит в форме крыла.

— И для него.

Появился еще один щит, хотя и с задержкой. Имоджин постаралась утешиться тем, что никакой щит не сможет надежно прикрыть такое огромное брюхо.

Имоджин осторожно оттащила Фицроджера на два шага назад.

— Это безумие! — прошептала она. — Повесь его! Он заслужил позорную смерть от петли!

— Я обещал тебе, что убью его сам, — невозмутимо возразил ее муж, разминая плечо.

— Вот и надень ему петлю на шею.

— Нет.

— Я отказываюсь от своего условия. Пусть его судит король.

— Нет. Он примет смерть от моей руки.

— Ты не в состоянии драться! — Она готова была пришибить его от досады. — У тебя свежая рана, и я уверена, что дубинка сломала тебе плечо!

Его ладонь зажала ей рот, причем довольно грубо. Его глаза заледенели от жажды мести, уже овладевшей его рассудком.

— Ты будешь молчать, — процедил он, — и стоять в стороне, где тебе не грозит опасность, как и полагается послушной жене.

Но, едва он отнял руку, Имоджин выпалила:

— А что должна делать послушная жена, если ты проиграешь?

— Прикажешь мне тебя побить? — Он сурово качнул головой. — Если я проиграю, по крайней мере не отдавайся победителю.

Она смотрела, как он хромает прочь, и сердце ее обливалось кровью. И это он называет затекшей ногой? Если бы Имоджин надеялась, что ее послушают, она приказала бы его людям привязать их обезумевшего командира к дереву, а Уорбрика повесила бы сама.

Но разве они выполнят ее приказ?

И тут ее осенила новая мысль.

Она привела ее в ужас.

Но за последние дни ей пришлось пройти через столько ужасов и опасностей, что теперь уже не имело значения, если она испытает еще один из них. Торопясь осуществить свою идею прежде, чем оробеет окончательно, Имоджин подняла с земли увесистый булыжник и ударила по незащищенному темени своего мужа!

Она не хотела его убивать, и на какой-то ужасный миг ей показалось, что она ударила слишком слабо. Он покачнулся и посмотрел на нее, пригвоздив к месту яростным взором.

И рухнул на землю.

— Христовы раны! — выдохнул Реналд, не стесняясь показать свой испуг перед подчиненными.

Перед всеми, кроме Уорбрика. Тот презрительно фыркнул:

— Догадалась, что у него кишка тонка против меня, да?

Имоджин медленно повернулась в его сторону.

— Убейте его, — холодно приказала она своим людям. Меня не волнует, как вы это сделаете. Но только убейте.

Повисла зловещая тишина, затем лучник из отряда Фицроджера хладнокровно наложил стрелу на тетиву и выстрелил. Пыхтя и чертыхаясь, Уорбрик принял стрелу на щит, но второй лучник не дремал и ранил его в руку. Имоджин следила, как ее враг обрастает стрелами, подобно тому, как это недавно происходило с Фицроджером. Но разница была в том, что Уорбрик не был защищен кольчугой.

Уорбрик не был трусом. Он ринулся было напролом, но был отброшен копейщиками и снова стал мишенью для лучников.

Он ревел, крутился на месте и с яростью кидался на своих врагов, как взбесившийся зверь. Наконец последняя стрела угодила ему в грудь, и он рухнул на землю с глухим стоном.

И наступила тишина.

Чувствуя, как к горлу подступает тошнота, Имоджин резко отвернулась, не желая быть свидетельницей мучительной агонии. Интересно, что с ней сделает ее муж? Она скорчилась от горьких рыданий. Она подняла руку на Фицроджера ради того, чтобы не допустить бессмысленного самоубийства, которое он считает поединком чести!

В глубине души она ждала, что он набросится на нее, чтобы сорвать на ней холодную ярость, но он лежал на земле связанный. Похоже, он до сих пор не пришел в себя.

— Мне пришлось еще разок легонько его двинуть, — покаялся Реналд, качая головой. — Черт побери, Имоджин! Я и не знаю…

— Я т-тоже н-не знаю… — пролепетала она, зябко обхватив себя за плечи. — Ты ведь н-не очень туго его св-вязал, правда? Его раны…

— Я связал его так, чтобы удержать на месте, — успокоил ее Реналд. И угрюмо добавил: — Надеюсь. И еще я тешу себя мыслью, что он хоть чуть-чуть пожалеет, когда разорвет тебя на куски.

— Он б-будет так зол? — Имоджин в ужасе зажала рот ладонью.

— Понятия не имею, насколько он будет зол. До сих пор с ним не случалось ничего подобного. Однако мой план состоит в том, чтобы доставить тебя под конвоем в Клив, пока он будет спать под действием сонного зелья. Ну а потом нам останется уповать лишь на то, что раны не позволят ему ринуться в погоню сразу, как только он очнется.

Имоджин хотела бы сама выхаживать своего раненого мужа, но ее еще не окончательно покинул здравый смысл.

— Да, думаю, так будет лучше, — слабо проговорила она. — Но пожалуйста, развяжи его, как только появится возможность.

Реналд начал отдавать приказы. Первым делом они закопали труп Уорбрика, затем Имоджин под конвоем повели в лес, где были спрятаны лошади. У нее подгибались колени, а в глазах стоял туман. Она тряслась и стучала зубами и ничего не могла с этим поделать.

Что теперь с ней будет? Ей здорово повезет, если он не забьет ее до смерти. Но больше всего она боялась, что он ее бросит.

Реналд раздобыл для нее глоток вина и теплую накидку, но медлить было нельзя, и они с шестью охранниками поскакали в Клив, пустив коней стремительным галопом.

Имоджин умудрилась не вывалиться из седла, но упала в обморок, как только сошла на землю, и очнулась уже в постели в Кливе. Ее тело болело, а сердце сжималось от горя.

Помня, что натворила, она с большим удовольствием вообще не открывала бы глаз, но деваться было некуда. Она слегка приподняла веки, а потом осмелела и исподтишка осмотрелась. Она была уверена, что увидит Фицроджера, с нетерпением ждущего возможности сорвать на ней свой гнев. Как только Имоджин убедилась, что его здесь нет, она совсем упала духом, решив, что с ним случилось несчастье.

Он слишком слаб, чтобы передвигаться.

Он умер от ран.

Он больше не хочет ее видеть.

Имоджин отвернулась к стене и разразилась рыданиями. Она словно наяву слышала его слова: «Позволю себе надеяться хотя бы на то, что ты не будешь плакать из-за меня, однако боюсь, что этого не избежать». Вряд ли тогда кто-то из них мог предположить, что она будет оплакивать разлуку с ним.

Имоджин заснула — вернее, от изнеможения провалилась в забытье — и проспала до вечера, очнувшись в таком же отвратительном состоянии тела и духа. На этот раз, однако, она не ударилась в слезы, а попыталась преодолеть усталость и отчаяние и вернуться к жизни.