— Я не говорила отцу Вулфгану, что все еще девственна, — ответила Имоджин на его невысказанный вопрос.

— Так я и думал. Но не мог ли он сам догадаться?

Имоджин знала, что раньше так бы и случилось, однако она надеялась, что сумела скрыть от капеллана правду.

— Не знаю.

— Должен ли я напомнить, — холодно проговорил он, — что ты собиралась от него избавиться?

— Я хотела ему все сказать, — Имоджин невольно потупилась, — но потом поехала сюда. — В глубине души она понимала, что просто трусливо сбежала, чтобы не объясняться со священником.

Фицроджер развалился на жесткой скамье, попивая вино и глядя на жену. Ей стало неловко под его взглядом.

— Я не шутил, когда говорил с тобой час назад.

— Знаю. Я тоже не шучу. Если будет нужно, возьми меня силой. Я не хочу оказаться в лапах у Ланкастера. Конечно, не исключено, что в Англии есть жених, которого я предпочла бы тебе, но вряд ли я сумею его отыскать.

Он лишь презрительно поднял брови, и она подумала, что ее речь выглядит грубой и циничной, но не менее грубыми были и его слова. В ответ он лишь проговорил:

— Значит, пока ты его не найдешь, я могу спать спокойно?

— Я умею держать слово, милорд. — Имоджин посмотрела ему в глаза. — Лишь один раз в жизни я дала ложную клятву, но это было в первый и последний раз.

— Стало быть, мне тоже ничего не остается, как стараться держать слово, — процедил Фицроджер с язвительной улыбкой. — Уверяю тебя, я делаю все, что могу.

— Знаю, — ответила Имоджин. — И поэтому я тебе верю.

— Вот как? — Его взор был холоден и непроницаем. — Тогда отправляйся в постель. Кроме ночного горшка в коридоре, здесь больше нет никаких удобств.

Имоджин вышла на минуту в коридор и вернулась, скептически разглядывая узкую кровать.

— На такой вряд ли мы поместимся вдвоем.

— Я лягу на полу. Меня это не смущает, зато мы наверняка избежим соблазна вступить в греховный союз. — Издевательские нотки в голосе мужа говорили Имоджин, что он готов сорваться в любую минуту.

Она сняла украшения и тунику и легла в кровать в нижней сорочке. Она смотрела, как аккуратно он положил свой меч: так, чтобы он был под рукой. Только теперь она заметила, что его латы, шлем и щит лежат тут же, рядом. Это было второй раз в жизни, когда она видела Фицроджера в полном боевом облачении.

— Ты боишься, что здесь на нас могут напасть? — спросила она.

— Времена такие, что напасть могут где угодно. И это одна из многих причин, по которой я служу Генриху. Англия нуждается в твердой руке, чтобы люди могли спать спокойно в своих кроватях.

— А ты уверен, что он может стать этой рукой?

— О да! Что-что, а хватка у Генриха железная.

— Иногда ты говоришь так, будто он тебе совсем не нравится.

— Иногда я сам себе не нравлюсь, — проговорил Фицроджер. — Генрих, как и я, обладает способностью выполнять то, что должно быть выполнено, и если у него есть выбор, он находит правильное решение. Умение и решительность — вот что приносит ему победу.

— Очень хочется, чтобы в стране воцарился мир.

— Так и будет.

— А как же Уорбрик?

— От него скоро останутся одни воспоминания.

— Но зачем я ему нужна?

— В основном из ненависти. Никто из этой семейки не любит терпеть поражение. Но гораздо больше, чем твое дивное тело, их с Беллемом привлекают богатства Кэррисфорда. Они хотят захватить тебя и потребовать выкуп.

— Завидная у меня участь, — проворчала Имоджин, — быть ходячей казной. И ты будешь им платить?

Невольное дрожание его рук сказало ей о многом.

— Этой семейке придется потрудиться, чтобы отнять у меня кого бы то ни было.

Кого бы то ни было. То есть не только его жену. Она — всего лишь способ достижения цели для всех этих людей. Старательно прокашлявшись, она храбро заявила:

— Сейчас я бы не возражала.

— Быть схваченной Уорбриком? — изумился он.

— Нет. — Она знала, что краснеет. — Вступить в греховный союз.

— Это тебе только кажется, — фыркнул Фицроджер.

— Я хочу попытаться.

— Я дал слово, что мы не сделаем этого, а я никогда не нарушаю обещаний без серьезных причин. Лучше спи.

— Я знаю, что тебе тошно на меня смотреть, но я бы хотела… — У Имоджин было такое чувство, будто ее оплевали.

Он негромко выругался, встал и подошел к кровати.

Имоджин смотрела на него снизу вверх, и от этого он казался особенно грозным. Но она знала, что трепещет не от страха, а от желания. И у нее появилась надежда, что сейчас у них все могло бы быть по-другому.

— С чего вдруг такая поспешность? — удивился он. — Я же сказал, что не собираюсь тебя позорить.

— Конечно, не собираешься! — ехидно ответила она. — Как-никак я — Сокровище Кэррисфорда!

— Вот именно. И что с того?

Она опустила взгляд и обнаружила, что ее пальцы нервно комкают простыню. Ничего удивительного, что ее предложение показалось ему глупостью.

— Моя клятва, — напомнила она. — Я не могла покаяться в грехе, потому что тогда пришлось бы выложить всю правду. Я не могу… Я надеялась, что аббат даст мне дельный совет, но он уехал…

Он наклонился, осторожно отнял у нее простыню и расправил складки. Имоджин всматривалась в его лицо, погруженное в тень, тщетно пытаясь угадать, что на уме у этого человека и как отреагирует ее тело, если он все же примет ее предложение.

— Возможно, небольшая любовная игра, лишенная страха, пойдет тебе на пользу, — предположил он.

— Что это значит? — Его рот оказался совсем близко, и се губы раскрылись ему навстречу.

— Я обещал, что не буду вступать в греховный союз на земле монастыря, и не собираюсь нарушать обещание. Но есть много других удовольствий, о которых ты даже не догадываешься.

— Вот как? — Она ощутила, как тело ее окатила волна возбуждения. Он будет целовать ее, и это не разбудит в ней темные страхи.

Его губы двигались осторожно, почти лениво. Он не спешил целовать ее в полную силу, пока она сама не прижала к себе его голову и не впилась в его губы. Ей показалось, что она всю жизнь знала этот чудесный запах и что они удивительно подходят друг другу. В эти минуты она не могла представить, что когда-то сопротивлялась ему. Возможно, ей все-таки удастся уговорить его нарушить данное слово…

— Помни, — ласково промолвил он, на минуту отстранившись, — чтобы закрепить наш брак в постели, сегодня не может быть и речи!

— А я… я думала наоборот.

— Все равно этого не случится. Не забывай об этом.

А в следующий миг он уже лежал рядом с ней под одеялом, тесно прижавшись к ней на узкой кровати. Он обнял ее и поцеловал. Он гладил ее по спине, и она отвечала тем же. Одной рукой он ласкал ей затылок, и Имоджин в точности повторяла его действия. Сейчас она впервые узнала, какие мягкие у него волосы, хотя на вид они казались гораздо грубее. Ей доставляло удовольствие просто перебирать их пальцами.

Он успел принять ванну, и от него больше не пахло кровью, а только ароматными травами и свежей водой. Сквозь эти запахи пробивался некий особый запах, который Имоджин уже привыкла узнавать, — это был запах, принадлежавший только ему. Одного этого запаха было достаточно, чтобы заставить ее трепетать от возбуждения.

Он покрывал поцелуями ее лицо и шею, постепенно спускаясь к вороту сорочки, и в какой-то момент она задрожала, охваченная нетерпением.

Рука, гладившая ее бедро, лениво легла ей на грудь, и Имоджин снова вздрогнула. Она честно заглянула в самые потаенные уголки своей души, но не обнаружила там страха. Смелея с каждой минутой, она мысленно обшарила закоулки своего рассудка в поисках затаившихся там черных демонов, но не нашла ни одного. Они исчезли без следа, не оставив даже самого маленького темного облачка.

Он распустил ворот ее рубашки и потеребил губами сосок.

— Ох, почему это так приятно? — пролепетала она.

— Может, всеблагой Господь специально это придумал?

— Не смей так говорить! — Но она вовсе не хотела, чтобы он прекратил свои ласки.

— Пора нам обсудить предостережения отца Вулфгана, — прошептал он, щекоча ее пылавшую кожу. — Давай выкладывай все по порядку. Что он считает опасным?

— Я не хочу…

— Расскажи мне, Имоджин. — Он осторожно лизнул ее сосок.

— То, что ты делаешь! — выдохнула она. — Это опасно. И поцелуи, когда играют языками. — Она уже не могла остановиться, словно где-то внутри прорвало плотину. — И руки почти во всех местах. Все, кроме… ну, ты знаешь. Воткнуть его в меня. Но и это не запрещено лишь потому, что Господу угодны новые невинные души.

— Знаешь, этот человек просто рехнулся, — со вздохом проговорил он.

Имоджин тоже приходило это в голову.

— Похоже на то, — робко призналась она, чувствуя себя законченной еретичкой. — Вчера, когда он меня допрашивал, мне показалось, что он готов силой выпытать у меня все, чем мы занимались. Он как будто… Это звучит глупо, но он как будто сам… возбудился. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Да. — Он оставил ее грудь, чтобы посмотреть на нее. — Я давно подозревал его в чем-то подобном. Итак, жена моя, позволишь ли ты мне поцелуи, когда играют языком, и руки почти во всех местах, и станешь ли ты наслаждаться моими ласками?

Годы послушания не так-то легко забыть, и Имоджин согласно кивнула.

— Помни, — повторил он, — никаких греховных союзов, но если ты позволишь, я сумею сделать тебе приятное. Это не имеет отношения к супружескому долгу или покаянию. Если тебе не понравится или ты снова почувствуешь страх — скажи мне. Да?

— Да, — ответила Имоджин, хотя твердо решила не останавливать его ни в коем случае. — Но что ты собираешься делать, если мы не будем…

— Вот это, — ответил он, снова приникнув к ее правой груди. Он немного отодвинулся, чтобы его пальцы могли одновременно играть с ее левой грудью.