— Я вернусь через… — пробормотала она, желая исчезнуть как можно скорее.

— Постой. — Против его воли это слишком напоминало приказ, но Имоджин остановилась на полпути к двери.

— Девочка, — обратился Фицроджер к служанке, — ты можешь идти.

Девочка вышла, неслышно притворив за собой дверь. Имоджин застыла на месте, не смея пошевелиться.

И что теперь?

— Ты могла бы потереть мне спину, — произнес он.

Она с опаской приблизилась к ванне. При наличии бани и специально обученного слуги можно было не сомневаться, что Сокровищу Кэррисфорда ни разу в жизни не пришлось мыть кого-то из гостей.

— И королю тоже? — робко спросила она.

Она задала правильный вопрос. Согласно обычаям того времени, хозяйка дома прежде всего должна была удовлетворять потребности самого знатного гостя.

— Не бойся, он не ждет твоей помощи. В бане и без тебя хватает женщин.

— Шлюх, — уточнила она с брезгливой гримасой.

— Да. Лучше иметь дело с женщинами, которые служат тебе с удовольствием, чем с теми, кто делает это против воли. — При виде несчастного выражения у нее на лице Фицроджер пожалел о своих словах. Но тут же с досадой подумал, что немного вины и ревности пойдут на пользу этой норовистой девице.

Она застыла посреди комнаты, не зная, что делать дальше. Он наклонился, подставляя спину.

Имоджин подошла к нему и стала намыливать мочалку.

Она осторожно провела мочалкой по его спине. На ощупь он был таким же твердым, как и на вид. И почему судьбе было угодно связать ее с таким жестким типом?

Потому, что ей требовался именно такой. И он вовсе не всегда такой жесткий и холодный. Однажды он был добр с ней и очень нежен, а ее женский инстинкт подсказывал, что Фицроджер может сделать ее счастливой, только надо найти способ заставить его снять маску.

Она окунула мочалку в воду, взбила побольше пены и еще раз провела ею по его спине, следя за его реакцией. Он опустил голову на колени, но при этом весь его вид говорил о том, что ему это доставляет удовольствие. Она смелела с каждой минутой, стараясь не пропустить ни одного дюйма его широкой спины и плеч. При этом она и сама испытывала странный восторг, словно это ее гладили теплой мочалкой.

Она не сразу сообразила, что от напряжения у нее сводит поясницу.

Она выпрямилась и будто нечаянно коснулась его влажных волос. А потом занервничала: что он ей скажет?

— Спасибо. — Его голос был мягким, даже сонным. — Ты вымыла меня на славу.

Она улыбнулась. Вернее, усмехнулась с весьма довольным видом. Она была очень горда тем, что нашлось хотя бы одно дело, с которым ей удалось хорошо справиться.

— Хочешь, я смою мыло? — предложила она.

— Да.

Она набрала в кувшин чистой воды и стала лить ее на спину мужа, смывая густую мыльную пену.

Под струями теплой воды он лениво потянулся всем телом, играя мускулами, а потом встал, расплескав воду из ванны. Имоджин не удержалась и попятилась в испуге, прижав к груди кувшин.

Он бросил на нее один только взгляд, и если и был до этого хоть немного расслаблен, то теперь на его лице снова утвердилась холодная маска.

— Полотенце! — отрывисто бросил он.

Она поспешно отставила кувшин и подала ему большое полотенце, стараясь не натыкаться взглядом на его тело. Какая же она глупая! Она заметила, что его тело совсем не загорело ниже пояса и его мужской орган не торчит от возбуждения.

Она с облегчением перевела дыхание.

— Подай мне чистую одежду.

Имоджин была рада поводу отвернуться и с готовностью полезла в его сундук.

— Простую или нарядную? — уточнила она.

— На твой выбор, — ответил он с легкой усмешкой.

Имоджин добросовестно перерыла все три сундука с одеждой и обнаружила, что сделать выбор не так-то легко. Здесь имелось все, что угодно: от кожи и замши до тонкого шелка. При желании он снова мог перещеголять самого короля, а мог вырядиться простым крестьянином. Впрочем, Фицроджеру не требовалось никаких уловок, чтобы привлечь к себе всеобщее внимание.

Она повернулась, собираясь подать ему одежду.

Он сидел на скамье, скинув с себя мокрое полотенце. Она могла бы уже свыкнуться с видом его обнаженного тела, но это было не так-то просто. И она опять залилась краской.

— Ничего, вот заштопаешь меня разок-другой и совсем перестанешь обращать на меня внимание.

— Заштопаю тебя?..

— Разве ты не умеешь выхаживать раненых? — сурово прищурился он. — Что за новости?

— Я ум-мею… — пролепетала она испуганно. — Но не совсем… мне не приходилось зашивать раны. Хотя я знаю, как это делают… кажется.

— «Кажется»! — передразнил он. — Наверняка твой папочка оградил тебя даже от этого! Хотел бы я знать, от чего он тебя ограждал: от ран или от мужчин?

— Не смей так говорить о моем отце!

— Я буду говорить так, как мне угодно, Имоджин! Возможно, твоему отцу было по средствам держать в доме женщину для украшения. А мне — нет.

— Тогда зачем ты силой вынудил меня стать твоей женой? — выпалила она, швырнув в него одеждой.

Он встал и начал натягивать лосины.

— Я не вынуждал тебя силой, Имоджин, — терпеливо напомнил он. — Ни в прямом, ни в переносном смысле.

Имоджин лишь сердито закусила губу.

— И любой нормальный мужчина, даже благородный граф Ланкастер, вправе ожидать от своей жены самого нежного ухода в том случае, если его ранят, — продолжал он, возясь с одеждой. — Хотя, конечно, прежде всего это предполагает, что благородный граф вообще снизойдет до того, чтобы угодить в ситуацию, грозящую ранением.

Имоджин пожалела, что под рукой не нашлось ничего подходящего, чтобы швырнуть в его нахальную физиономию.

— Почему ты издеваешься над всеми подряд? Тебе не надоело упиваться своим превосходством? И разве Ланкастер виноват, что ему не пришлось когтями и зубами прокладывать себе дорогу наверх?

Его руки даже не дрогнули, но подбородок сурово выпятился вперед:

— Имоджин, думай, что говоришь.

— С какой стати? — взорвалась она, доведенная до бешенства этими бесконечными издевательствами и словесными поединками. — Что еще ты со мной сделаешь? Будешь бить? За то, что сказала правду?

Он выпрямился. В его глазах был арктический холод.

— Подойди сюда.

От страха у нее душа ушла в пятки. И кто тянул ее за язык? Разве можно дразнить этого дракона?

— Подойди сюда, — повторил он.

Имоджин готова была пуститься наутек, но гордость не позволила ей спастись бегством. Она двинулась к нему на непослушных ногах.

— Сядь. — Он показал на скамейку.

Имоджин рухнула на скамью — ноги ее не держали. Она не смела оторвать глаз от своих судорожно стиснутых рук.

— Имоджин, — миролюбиво заговорил он, взяв в руки рубашку. — Я искренне хочу быть с тобой добрым, но временами ты сама напрашиваешься на ссору. Я не…

Он умолк, не найдя нужных слов, и Имоджин от удивления забыла о своем страхе. Она и думать не смела, что когда-нибудь сподобится увидеть, как Фицроджер пришел в замешательство. Он не смотрел на нее, делая вид, что целиком занят своей одеждой.

— Я не очень-то привык к доброте, — продолжал он, — потому что пропитался жестокостью до самых костей, прокладывая себе путь наверх зубами и когтями.

— Прости, — смутилась она. — Я не хотела тебя обидеть…

Его глаза холодно сверкнули.

— Ты не обидела меня. Но ты задела мое больное место. А это очень опасно. Мудрая жена ради собственной пользы во время ссор и стычек не станет упоминать о моем прошлом и о моем происхождении.

— Но я не хотела ссориться! — возразила она.

— Тогда можно лишь подивиться тому, что ты только и делаешь, что затеваешь ссоры, — проговорил он, натянув наконец рубашку.

А потом внезапно повернулся.

Одной рукой он схватил Имоджин за руки, другой — за волосы. Он даже успел обхватить ее ногами, не позволяя двинуться с места. Она оказалась совершенно беспомощна в этой ловушке из твердого, сильного мужского тела. Ее сердце колотилось, как бешеное, а с губ слетел слабый испуганный писк.

— Вот видишь, — ухмыльнулся он, — с кем ты связалась.

Ее страх немного утих, когда до нее дошло, что он не собирается причинять ей боль.

— Я никогда не сомневалась, что ты превосходишь меня в силе, Фицроджер!

— И во всем остальном тоже, Рыжик.

— Я хочу быть равной тебе! — обиженно сказала она и затихла: вот сейчас он рассмеется!

Но он не поднял ее на смех.

— Тогда добивайся поставленной цели. — Он равнодушно отпустил ее и поднял с пола тунику. Имоджин, содрогаясь от пережитого страха, осторожно потерла побелевшие запястья. Белые отметины на нежной коже — свидетельство его власти над ней — приводили ее в отчаяние.

— Предлагаешь мне научиться владеть мечом? — горько спросила она. — И постараться обзавестись такими же мускулами, как у тебя?

— Иди к цели так, как считаешь нужным. В конце концов, я тоже был когда-то хилым, недоношенным ребенком, да вдобавок еще и бастардом. — Фицроджер завязал тесемки на вороте туники и накинул сверху куртку. — Но дело не в физическом превосходстве. Я сильнее короля и могу убить его в поединке. Но делает ли это меня выше его — или хотя бы равным? Нет. Я выполняю его приказы. И я буду сражаться на его стороне.

Имоджин окинула взглядом его мощное, поджарое тело, и ее осенила новая мысль:

— А за меня ты будешь сражаться?

— По-моему, я уже это делал, — напомнил он ей.

— Да, верно… — смутилась Имоджин. — А почему ты служишь королю?

— Он помог мне стать тем, кем я стал, и я в долгу перед ним и считаю себя его союзником. А кроме того, он может меня наградить.

— А почему ты готов служить мне?