Джо Беверли - Нежный защитник

Принять последствия.

«Боже милостивый! — перепугалась она. — Последствия!»

А каковы будут последствия того, что она натворила нынче ночью?

Она должна немедленно что-то делать!

Она вскочила и торопливо оделась, хотя пока не представляла, что именно она собирается делать. Впрочем, для начала ей следует найти мужа.

Где он сейчас?

Она подкралась к двери и осторожно выглянула в щелку: а вдруг он стоит в коридоре? Но его там не было. Она слышала, как шумят самые стойкие из гостей, засидевшиеся допоздна за праздничным столом. Она услышала доносившийся из зала визгливый женский хохот, но ее это не удивило. Скорее всего это смеются женщины из Кэррисфорда, веселившиеся на свадьбе их хозяйки.

Куда он мог уйти? Только бы он не вернулся к той компании, что гуляет в зале! Это станет для нее несмываемым позором.

Она нашла своего мужа у парапета. Он стоял неподвижно, не спуская глаз с подступов к замку, как будто сам назначил себя часовым, обозревавшим залитые лунным светом окрестности.

Но Фицроджер вовсе не стоял на страже. Недалеко от него на сторожевой башне всматривался в даль настоящий часовой. Он мог в любую минуту поднять тревогу с помощью трубы или колокола.

Фицроджер казался спокойным, но что-то в его неподвижной фигуре заставило ее сердце болезненно сжаться от смутного чувства, весьма похожего на вину.

Меньше всего ей хотелось испытывать вину перед этим человеком. Ей хотелось скрыться отсюда, и пусть кто-то другой налаживает ее отношения с Бастардом Фицроджером. Но Имоджин поклялась себе раз и навсегда покончить с детскими капризами и слабостями. Вознеся короткую молитву, она подошла к мужу.

Он почувствовал ее приближение в самый последний момент и резко обернулся. Холодное острие ножа сверкнуло в опасной близости от ее груди.

Он шумно вздохнул и прошептал:

— Никогда больше не подкрадывайся ко мне, Имоджин!

— Прости, — пролепетала она дрожащим голосом. — Я не подумала…

Она готова была поклясться, что он тоже не ожидал от себя подобной выходки. Но услышала лишь сердитое:

— Так начинай думать!

Имоджин закусила губу. Она не хотела откладывать этот разговор. Чем раньше они выяснят отношения, тем лучше. Но не сейчас, когда его трясет от гнева, а часовой на сторожевом посту отлично слышит каждое слово.

Похоже, он заметил взгляд, каким Имоджин наградила неподвижно застывшего часового, потому что отошел от парапета и направился к лестнице. Наверное, решил вернуться в спальню.

Имоджин схватила его за руку — ей не хватило бы отваги так сразу вернуться в их комнату, — но тут же отдернула ее, как будто обожглась.

Он остановился и посмотрел на нее. В холодном лунном свете он казался высеченным из камня, из холодного равнодушного камня. Но вот он пошевелился. Осторожно, едва ли не робко, Фицроджер обнял ее за талию, и рука его показалась ей очень горячей. Но Имоджин не стала отстраняться, и тогда он привлек ее к себе.

Содрогаясь от облегчения, она опустила голову ему на грудь. Она только теперь поняла, как ей не хватало простого человеческого участия.

В глазах ее стояли слезы, и она знала, что ей полегчает, если она выплачется у него на груди, греясь в кольце этих сильных и нежных рук. Но ее слезы причинят Фицроджеру новую боль, а она и так заставила его страдать. Ей удалось совладать со слезами.

Ее утешало уже то, что он просто обнял ее и прижал к себе. Она надеялась, что его это тоже утешит.

И только когда он сказал: «Внизу у тебя есть отличная постель», — до нее дошло, что она задремала на его груди.

Она пошевелилась и обнаружила, что прошло уже немало времени, судя по тому, как изменилось положение луны.

— Тебе тоже нужно поспать, — ответила Имоджин и тут же сообразила, что эта фраза может быть истолкована как своего рода приглашение. Только бы это опять не кончилось позором!

Она не могла понять, что у него на уме. Он выглядел спокойным, но в то же время чувствовалось, что он напряжен, как тетива лука. Не говоря ни слова, он повел ее вниз, придерживая за талию.

В замке их встретила глухая тишина. Похоже, угомонились даже самые стойкие выпивохи.

Хозяйская спальня выглядела на удивление обыденно, когда они вошли в эту просторную комнату, залитую призрачным лунным светом. Она ожидала, что непременно заметит какие-то следы того, что случилось здесь совсем недавно.

Поскольку он хранил молчание, Имоджин заставила себя заговорить первой.

— Прости, — прошептала она. — Я вела себя неправильно.

— Что ж тут поделаешь? — Он замер неподвижно посреди комнаты. — Я тоже должен извиниться, что не смог облегчить тебе этот момент.

Его равнодушный тон ранил ее в самое сердце. Она искренне желала рассказать ему про демонов, которых он так и не сумел прогнать, но слова не шли с языка.

— Я уверена, что в следующий раз все будет по-другому. — Теперь она уже специально добивалась того, чтобы ее слова звучали как приглашение. Но в ответ она услышала тяжелый вздох.

— Ложись в постель. — И он направился к двери.

— Куда ты? — в тревоге воскликнула она.

— Не бойся. — Он остановился и повернулся к ней. — Ты ничего не ела за ужином, а я совсем забыл, как серьезно ты относишься ко всем этим постам перед первой брачной ночью. Тебе полегчает, когда ты утолишь голод.

— Так ты не постился? — Она не в силах была скрыть ужас.

— Нет. — Он подошел к ней и легко погладил по щеке. Она могла бы поклясться, что на суровом лице промелькнула улыбка.

— Самым большим моим преступлением оказалось то, что я забыл о твоей юности и наивности. Твоя отвага и сила духа могут кого угодно ввести в заблуждение. Ложись. Я скоро вернусь.

Юность и наивность. Это было обидно, хотя он опять оказался прав. А ведь она старалась быть покорной женой. Неужели ее усилия пропали даром? Но, с другой стороны, он признал за ней отвагу и силу духа, и это ее утешило.

Она застыла, стиснув руки и не спуская глаз с постели. Он считал, что им мешает любить друг друга ее фанатичная религиозность, но Имоджин знала, что это не так. Между ними стоял темный и жуткий страх, а вмешательство отца Вулфгана лишь укрепило его и превратило в непреодолимый барьер.

Однако временами ей казалось, что этот страх сильнее, чем страх перед крысами. Она на дух не выносила крыс, несмотря на все уговоры и насмешки. Никто и ничто не могло бы заставить ее прикоснуться к крысе по собственной воле. И она была уверена, что именно этот неоправданный страх породил ужасную боль. Неужели она так и не научится отдаваться ему без страха и не бояться боли?

Имоджин спрятала лицо в ладонях. Если она с этим не справится, ее замужество превратится в настоящий ад.

Она обязана побороть свой страх!

Имоджин собрала в кулак всю свою волю, разделась и легла в холодную постель, повторяя про себя, что ей ничто не грозит и она будет вести себя как положено.

Она вспомнила свой путь до Клива. Тогда ей тоже было больно и страшно, но она преодолела и то и другое, потому что выполняла свой долг перед подданными. А теперь она должна помнить о своем долге перед мужем.

Фицроджер вернулся с полным подносом, кувшином и двумя кубками. Голод моментально выветрил из ее головы всю философию и патетику. Имоджин села в постели и с удовольствием принялась уплетать еду за обе щеки. Фицроджер только успевал подкладывать ей новые кусочки. Он снисходительно улыбнулся при виде того, с каким аппетитом его невеста поглощает жареного цыпленка, приправленного шафраном.

Разделавшись с цыпленком, Имоджин принялась за медовый кекс с миндалем. Вскоре ей осталось лишь облизать пальцы. Внезапно она устыдилась своей жадности и подняла на него виноватый взгляд. Он не спускал с нее глаз, как кот, следящий за мышью, но выглядел вполне довольным. И предложил ей выпить вина.

— Спасибо, милорд, — пробормотала она с натянутой улыбкой.

Он придержал серебряный кубок и поправил:

— Тайрон. Или Тай. Или даже Бастард — если пожелаешь.

— Бастард! — выдавила она, робея от собственной дерзости, но не в силах устоять перед соблазном пошутить.

Он едва заметно улыбнулся и отдал ей кубок.

— Ты не обиделся? — виновато спросила она, глядя на него поверх кубка.

— Так меня звали на протяжении почти всей жизни, но ни один из тех, кто сказал мне это в лицо, не остался в живых.

Ну вот скажите, как вести себя с этим человеком? Он старался быть вежливым, но равнодушная маска прочно сидела на его лице. И вряд ли он снова захочет открыть перед Имоджин свою душу.

— А что ты сделаешь со мной, если я так тебя назову?

— Я же сам тебе разрешил, разве не так? А если тебе требуется чья-то помощь в умерщвлении плоти, то можешь не сомневаться: отец Вулфган будет только рад оказать тебе эту услугу. — Она увидела, как его передернуло от отвращения, стоило ему лишь вспомнить о священнике. Однако его голос звучал все так же ровно и даже беспечно: — Однако, дорогая жена, если ты назовешь меня Бастардом при других, тебе придется в суде доказывать незаконность отношений между моей матерью и Роджером из Клива.

У Имоджин возникло ощущение, будто она идет по лезвию ножа, однако ее немного подбодрила уверенность, с какой Фицроджер назвал ее женой. Значит, он не собирается с ней расстаться?

— А разве их брак был незаконным?

Он прилег на кровать, прислонившись спиной к столбику балдахина и не спуская с Имоджин внимательного взгляда.

— Моя мать была замужем за Роджером из Клива, и у меня есть документы, доказывающие законность их брака, хотя отец считал, что они давно уничтожены. Когда ему захотелось избавиться от своей жены, он расторг этот брак под предлогом того, что я не его ребенок. Я родился недоношенным, восьмимесячным, а он смог доказать, что за девять месяцев до моего рождения находился далеко от дома. А потому епископ быстро расторг их брак, чтобы пополнить свои сундуки.