— Уорбрик намного хуже!

— Все они живут тем, что добудут разбоем! — провозгласил отец Вулфган. — И все они одного племени — вместе с их королем-братоубийцей! Они убивают ради собственной выгоды и не ищут прощения за кровь, пролитую по их вине!

Имоджин пришла к выводу, что с отцом Вулфганом лучше не спорить. Он был слишком фанатичен и непримирим, но об этом у них еще будет время поговорить.

— Но ведь я должна выйти замуж за сильного человека, святой отец, — заметила она. — Вы же не хотите, чтобы я оказалась во власти таких людей, как Уорбрик или Беллем?

— Владыка Небесный да послужит тебе защитой, дитя мое! — прогундосил капеллан, сжимая клешневатой рукой тяжелое распятие, болтавшееся у него на шее на простом шнурке.

— Что же он не послужил мне защитой два дня назад? — сердито спросила Имоджин. До сих пор она не замечала за отцом Вулфганом столь откровенной демагогии.

— Дерзкое дитя! — Глаза капеллана засверкали праведным гневом. — Разве ты не в безопасности, не в своем замке? Разве над тобой не простерлась длань Господня?

— Тогда, по-вашему, выходит, что лорд Фицроджер и есть Его длань! — выпалила Имоджин.

— Почему ты продолжаешь цепляться за это имя? — Отец Вулфган отшатнулся от нее в неподдельном ужасе. — Чем он околдовал тебя, дитя?

Имоджин снова превратилась в растерянную грешницу, кающуюся в своих поступках. Ей стоило немалого труда не рассказать капеллану о двух поцелуях.

— Он… он мой защитник, святой отец. Он самый настоящий защитник.

— Дщерь моя во Христе, — капеллан резко подался вперед, — настоящий защитник действует по велению сердца, а не выгоды ради! Можешь ли ты сказать так об этом человеке?

Имоджин не нашлась, что ответить.

— Нет! — провозгласил священник. — Он наемник, он убивает за плату!

— Но он не просил у меня никакой награды, святой отец! — запротестовала Имоджин, невольно отшатнувшись.

— Если не считать тебя самой! — проскрипел отец Вулфган, брезгливо кривя слюнявые губы.

— Нет, — возразила Имоджин. — Это была моя идея.

Теперь настала очередь отца Вулфгана попятиться от ужаса.

— Что?!.

— Он достаточно силен, — торопливо пояснила Имоджин, — и его земли соседствуют с моими, так что я смогу присматривать за Кэррисфордом.

— И в сердце твоем нет греховной похоти? — подозрительно осведомился отец Вулфган.

Ну вот, так она и знала, что дойдет до этого!

— Не знаю… — еле слышно пролепетала Имоджин.


Внизу, в зале, Реналд играл с Фицроджером в шахматы. Гнусавый голос священника, выкрикивавшего свои обвинения, был слышен даже здесь.

— И ты позволишь ему распинаться перед ней всю ночь напролет? — спросил Реналд.

— Она потребовала его вернуть, — пожал плечами Фицроджер, делая ход ладьей. — Может, хоть теперь ей станет ясно, что это была ошибка.

— Очень разумно. Но он ляжет костьми, чтобы отговорить ее от брака, а у вас до сих пор все еще под вопросом.

— Твой ход.

Реналд передвинул пешку, и Фицроджер тут же ее «съел».

— Я бы ни за что не оставил ее во власти этого фанатика, — не унимался Реналд.

— Святоше не удастся отговорить ее от брака, — проворчал Фицроджер, машинально вертя в пальцах серебряную пешку. — Цветок Запада привыкла получать все, что пожелает. Включая и меня.

— Так ты уже успел ее охмурить? — расхохотался Реналд. — Теперь понятно, почему ты пообещал ей самостоятельность. Иначе она до сих пор продолжала бы упираться.

— Нет, дружище. — Фицроджер кинул пешку в шкатулку. — Я не успел ее охмурить. И все говорит за то, что она будет биться до последнего за каждую букву в брачном контракте. Тебе надоела игра?

Реналд хорошо знал этот тон и оставил в покое опасную тему. Он снова сосредоточился на доске и с досадой поморщился, обнаружив, что у его короля практически нет шансов спастись.


Наверху, в спальне Имоджин, отец Вулфган прочно устроился на ее постели, так что она оказалась припертой к стене, и они сидели нос к носу. От него чем-то воняло — но этого и следовало ожидать. Святой отец не только постился и лупцевал себя кнутом, но и умерщвлял плоть грязью и вшами.

— Это хорошо, что ты не способна распознать похоть, дитя мое.

Но ее мучило вовсе не это. Имоджин подмывало рассказать отцу Вулфгану, что она видела похоть в самом низменном ее проявлении. Она надеялась, что это поможет ей избавиться от жутких воспоминаний, подобно тому как покаяние очищает душу от чувства вины. Но у нее не поворачивался язык. Она боялась, что снова испытает пережитый ужас, если заговорит об этом вслух.

— Но… но как же мне избежать ее, святой отец, — прошептала она, — если я не знаю, что это такое?

— Самый простой способ, дщерь моя, — соблюдение непорочности, — сообщил он, положив изувеченную руку ей на плечо.

— Но я должна выйти замуж.

— И женатые люди могут вести чистую жизнь. Святой Эдуард, наш король, правивший этой землей всего пятьдесят лет назад, взял себе в жены женщину и все же удержался от греховной связи.

Имоджин позавидовала этой счастливице, представив себе чистую и безмятежную жизнь, где объятия и поцелуи никогда не переходят в греховную связь.

Но тут ей на память пришли ехидные замечания отца по поводу семейной жизни короля Эдуарда. Благодаря целомудрию их короля Англия осталась без наследника престола, что ввергло ее в междоусобицу и сделало беззащитной перед жестоким Нормандцем.

И вдобавок что-то говорило ей, что Фицроджер вряд ли согласится променять их брачную ночь на «святую» жизнь.

— Я… я думаю, что лорд Фицроджер захочет иметь детей, святой отец!

— Вот и пусть обзаводится ими там, где привык! — взревел Вулфган. — У женщин, уже стоящих на пути к адскому пламени!

Сия идея породила в душе у Имоджин вспышку отнюдь не праведного гнева, и она опустила ресницы, стараясь сохранить невозмутимую мину. Если Фицроджер читает по ее лицу, как по книге, то отец Вулфган и подавно все поймет.

— Я считаю, что мой супружеский долг состоит именно в том, чтобы родить мужу здоровых детей. — И она действительно хотела детей, пусть даже ценой страданий и боли. Стоило ей представить, как она подарит Фицроджеру их первенца, — и на душе становилось теплее.

— Не многим дана сила для безгрешного брака, — сообщил святой отец, сокрушенно вздыхая.

Имоджин отважилась посмотреть на него и спросила:

— Но как же я выполню свой долг, рожая детей и в то же время избегая похоти?

Вулфган скривился так, будто откусил от незрелого яблока.

— Это очень просто. Ты не должна позволять себе испытывать удовольствие на супружеском ложе, дитя мое, в те моменты, что могут показаться тебе приятными. Никогда не забывай, что плоть слаба, что она — извечный враг твоей бессмертной души. Отринь ее нужды. Умерщвляй ее. Как только твоя плоть получит удовольствие, знай, что это смертный грех.

— Удовольствие? — растерянно переспросила Имоджин. Одно дело — животная страсть и похоть. Но что плохого в простом удовольствии? Наверняка он имел в виду поцелуи. Как же все это сложно!

— Сама твоя растерянность говорит о чистоте души, дитя мое. — Отец Вулфган снисходительно потрепал ее по щеке своей скрюченной лапой. — Я уже описывал тебе некоторые вещи, которых ты должна избегать под страхом вечного проклятия. Язык во рту, рука на груди…

Имоджин потупилась, желая изо всех сил, чтобы ее не выдал яркий румянец.

— Я отравил твою невинность описанием этих жутких деталей, — вздохнул Вулфган, — но боюсь, это только начало. Я искренне желал бы оградить тебя от этого, но ты права, помня о своем долге стать чьей-то женой. Исполняя свой долг, нам часто приходится сталкиваться с искушениями самого разного рода. Позволь же поведать тебе о прочих уловках, на которые может пойти злокозненный враг рода человеческого…


В ту ночь Имоджин так и не сомкнула глаз, вспоминая все то, о чем говорил отец Вулфган. Многое из услышанного превосходило даже самые смелые девичьи фантазии. Кое-что вызывало у нее омерзение, и она не могла себе представить, чтобы Фицроджер захотел заниматься чем-то подобным. Но некоторые приемы, описанные капелланом, разбудили в ней такое возбуждение, что его наверняка можно было счесть за пресловутую похоть.

А ведь если она согрешит, если не устоит перед соблазном, то обречет на адские муки не только себя, но и свое потомство. И тем самым навек очернит доброе имя своей семьи. Согласно отцу Вулфгану, мужчины особенно подвержены дьявольской похоти. И на женщинах лежит нелегкая обязанность помочь им от нее избавиться.

Имоджин так и не поняла, как именно должна это делать. Разве что не выставлять напоказ перед мужем свою наготу и еще не ласкать его возмутительными способами, заботливо описанными строгим священником.

Можно подумать, она только об этом и мечтает!

Имоджин извелась настолько, что с радостью встретила восход солнца, означавший начало долгого дня, посвященного празднеству и молитвам. Правда, Марта пыталась отговорить ее от молитвы, ссылаясь на то, что сегодня ей будет на что потратить свои силы, но сальный блеск в глазах простодушной женщины только укрепил Имоджин в принятом решении. Ей требовалась не физическая, а духовная поддержка.

Марта вышла, недовольно ворча что-то себе под нос.

А Имоджин никак не удавалось сосредоточиться на чистых и возвышенных помыслах, как она ни старалась. Напротив, перед ее мысленным взором возникали картины одна необычнее другой.

Длинные и сильные пальцы Фицроджера, ласкавшие ее грудь.

Вкус его губ, прикасавшихся к ее губам.

Жаркая истома, прокатившаяся по телу, когда он сжимал ее в своих объятиях.

Тепло, осветившее его суровые черты всего один или два раза за время их знакомства.