Нет. Когда Джеффри седлал Грина, Амира была в стойле. А он катается только час. Хотя этого времени, конечно, многим хватит, но, насколько ему известно, у Эйвлина не было привычки совращать невинных девиц.

Желание набить морду сопернику исчезло, и Джеффри облегченно вздохнул. Надо же, забыл, как часто ревность толкает мужчин на глупости.

Ревность? Нет. Конечно, нет. Он резко выпрямился и замер, чувствуя, как в грудь вползает смутная тревога. Ревность – предвестница любви. А он категорически отказывался поддаваться этой расслабляющей эмоции. То, что девица его заинтриговала, вовсе не означает, что он готов ее полюбить. Да, она весьма привлекательна, но физическое притяжение не имеет ничего общего с более возвышенными чувствами. Он не позволит себе повторить судьбу отца, которому любовь ничего хорошего не принесла.

Джеффри увидел, в какой момент Лилиан почувствовала его присутствие. Ее лицо побледнело, глаза испуганно сверкнули. Она бросила взгляд в сторону дома, вероятно прикидывая, сможет ли сделать вид, что не заметила его, и скрыться в конюшне, однако остановилась и стала ждать его приближения.

Амира подняла голову и радостно заржала. Грин ответил. Лилиан поприветствовала хозяина дома натянутой улыбкой и кивком, но, судя по ее виду, была готова спасаться бегством.

– Леди, встающая до полудня, – усмехнулся Джеффри. – Я считал, здесь последнее место, где меня могут поджидать гости женского пола.

Лилиан было нахмурилась, но быстро справилась с собой и усмехнулась.

– Холостой лорд, богатый, красивый и еще не впавший в старческий маразм? Я удивлена, что женщины не устраивают на вас засады по всей округе и не преследуют в любое время дня и ночи.

Ее слова вызвали у Джеффри улыбку.

– Этим вы и заняты, мисс Клэрмонт? Преследуете меня? – Ему почему-то очень хотелось раздразнить ее и посмотреть, что получится. – Сначала в библиотеке, теперь во время моей одинокой утренней прогулки. Пожалуй, это становится системой.

Лилиан возмущенно фыркнула, пожав плечами:

– Поскольку я пришла в библиотеку задолго до вас, то преследовать никак не могла. Скорее уж устроила засаду. Что же касается сегодняшнего утра, ничего не скажу. – Она взглянула на него, как всегда, прямо и загадочно улыбнулась. Эта улыбка поведала Джеффри о многом – к примеру, о том, что он прощен за ошибочное предположение, допущенное в первую ночь. – Можете гадать.

Джеффри ухмыльнулся, не в силах с собой справиться.

– Тогда мое эго, разумеется, поверит, что вы меня бесстыдно преследовали.

На очаровательном личике Лилиан расцвела улыбка, только почему-то растерянная. Как неожиданно.

И Джеффри почувствовал глубочайшее удовлетворение. Оно окутало его теплом, пролилось бальзамом на истерзанную душу. Возможно, Лилиан и не стремится к браку, даже с графом Стратфордом, но определенно хочет его.

Джеффри уже давно не испытывал такого счастья, но любопытство его ничуть не уменьшилось и требовало удовлетворения.

– Вы прекрасная наездница, – отметил он, скользя взглядом по темно-коричневым бриджам, обтягивающим стройные бедра и красивые икры. Свободная рубашка прикрывала ягодицы, но воображение Джеффри дорисовало восхитительную картину.

Лилиан проследила за его взглядом и вспомнила, что одета, мягко говоря, не вполне традиционно. В смущении она тяжело вздохнула, но подумав, смирилась с действительностью и, решив не комментировать ни свою одежду, ни седло, лишь произнесла:

– Спасибо.

Джеффри понравилось ее поведение в щекотливой ситуации, и он заметил:

– Амира вам очень подходит. Как вам удалось уговорить Григгса расстаться с ней, пусть и на время?

Можно было бы и не спрашивать. Если Лилиан улыбнулась Григгсу так же, как улыбалась ему, он бы помог ей увести всех лошадей из конюшни, и вряд ли его можно было за это винить.

Лилиан вспыхнула.

– Ее так зовут? Это означает «принцесса»?

– По-арабски – да. Я решил, что это имя ей очень подходит, потому что ее отца зовут Султан.

– Ах вот как. – Лилиан указала взглядом на Грина. – А кто этот красивый джентльмен? Тоже арабских кровей?

– Почти. – Джеффри понял, что она, похоже, не хочет отвечать на вопрос. Всячески уклоняется. Интересно почему? – Грин – бербер. Эта порода аналогична арабской, но происходит из Северной Африки.

– Грин? – У Лилиан брови взлетели на лоб. Она подалась чуть ближе к Джеффри, моментально воскресив в памяти все его ночные фантазии, и весело спросила: – А вы, значит, воображаете себя сэром Гавейном?

Джеффри почувствовал себя неуютно.

– Не совсем. Хотя солдаты в полку меня за глаза называли именно так.

Глаза Лилиан стали круглыми.

– Сэр Гавейн изображается большим ловеласом. Вы таким образом заслужили свое прозвище?

– Племянник короля Артура прославился заботой о молодых рыцарях, – немного обиженно заявил Джеффри в свою защиту. – Я всегда считал своим долгом присматривать за новобранцами. И мне нравится думать, что прозвище свое я получил именно за это качество. – Он не стал уточнять, что, вероятнее всего, определенную роль в выборе прозвища сыграли оба его качества. Интересно, как получилось, что они снова обсуждают его? – Разве Григгс не сказал вам, как зовут лошадь, когда седлал ее?

– А… ну да. Что касается этого… понимаете ли… – Она сцепила перед собой руки в кожаных перчатках и так сильно сжала, что толстая кожа протестующее заскрипела. Девушка поерзала в седле и, в конце концов собравшись с духом, посмотрела Джеффри прямо в глаза. – Дело в том, что я ее похитила.

Джеффри растерянно моргнул, в первый момент решив, что неправильно ее расслышал. Он был бы не так шокирован, заяви она, что является незаконнорожденной дочерью принца.

Лилиан громко сглотнула, понадеявшись, что Джеффри не услышал утробного звука.

– Вы похитили мою призовую кобылу?

По крайней мере, его голос звучал скорее смущенно, чем рассерженно.

Может быть, ей все-таки как-то удастся выпутаться.

Увидев Стратфорда, появившегося внезапно, словно призрак из утреннего тумана, Лилиан едва не рассталась со своим завтраком. А ведь все начиналось так хорошо. Еще немного, и она сумела бы вернуться никем не замеченной.

Но когда он приблизился, произошла очень странная вещь. Ее страх исчез, уступив место чему-то очень приятному и теплому, такому, что вызывало покалывание кожи и бросало в дрожь, но вовсе не от страха.

Правда, теперь нервозность снова вернулась. Лилиан наивно полагала, что ей удалось увести разговор в сторону, но Стратфорд упорно возвращался к лошади. Что ему, поговорить больше не о чем? Угораздило же ее выбрать призовую кобылу.

– Да, – произнесла она со вздохом. – Но я же не знала, что она призовая, – просто выбрала самую красивую лошадь из всех, – сообщила она, зная, что мужчины падки на лесть.

Стратфорд сидел на коне с разинутым ртом, глядя на нее, словно на беглянку из Бедлама. Кажется, ей никогда раньше не приходилось видеть такого озадаченного выражения на лице мужчины. Ну, если она, конечно, не пыталась ему объяснить атомную теория Джона Дальтона.

Неожиданно ее разобрал смех. Лилиан отлично знала, что такова физиологическая реакция ее мозга на сильное напряжение, а на самом деле ничего смешного в ее положении нет, но от этого было не легче.

Стратфорд открыл рот, закрыл и снова открыл, словно выброшенная из воды рыба… крупная рыба.

Ну, возможно, ситуация все же немного… самую малость комична.

– Но зачем вам понадобилось похищать мою лошадь? – Граф наконец вышел из транса.

А действительно, зачем? Лилиан отвела глаза, потому что не могла сказать правду. Но, с другой стороны, Пенелопа постоянно утверждает, что она ужасная лгунья. Значит, необходимо держаться как можно ближе к правде и надеяться на лучшее.

Зачем ей понадобилось похищать его лошадь? Разумеется, чтобы добраться до деревни и расспросить людей о нем и его семье.

– Я привыкла ездить верхом каждое утро, – объяснила она и почти искренне посмотрела ему в глаза. По крайней мере это было правдой. – Я не спросила вашего разрешения, поскольку… у нас не сложились отношения. – Она склонила головку и постаралась придать голосу максимум раскаяния. – Прошу прощения.

Ну вот все и сказано. Лилиан бросила взгляд украдкой из-под опущенных ресниц. Джентльмен должен принять ее извинения и отпустить восвояси.

Стратфорд задумчиво прищурился.

– И, насколько я понял, вам не хватило времени, чтобы стащить еще и дамское седло.

Лилиан выпрямилась и, постаравшись скрыть досадливую гримасу, напомнила себе, что должна придерживаться правды… по возможности.

– Я привыкла ездить в мужском седле. Считаю, что так практичнее собирать образцы и данные для моих опытов. Да и так намного безопаснее, поскольку мне приходится передвигаться в зарослях и по болоту.

– О каких опытах идет речь? – спросил граф, нахмурившись еще сильнее.

– Химических. Понимаете, я химик. И доктор. – Лилиан почувствовала, как инстинктивно вздергивает подбородок, ожидая, что он поднимет ее на смех, точь-в-точь как в ночь их первой встречи в библиотеке, когда она предложила ему помощь.

Но сегодня он не только не засмеялся, но и потряс Лилиан до глубины души.

– Я бы хотел узнать больше о ваших опытах. Но прежде чем мы перейдем к этому, будьте так добры удовлетворить мое любопытство в другом аспекте. Понимаете, я знал много первоклассных наездников, которые держались в седле не лучше вас. Вы же не впервые скачете по сельской местности со столь головокружительной скоростью?

Она нервно хихикнула.

Проклятье! Надо спасаться бегством: повернуть Амиру и во весь опор нестись к конюшне, – но на лице Стратфорда читался неподдельный интерес, самый искренний интерес, который к ней когда-либо проявлял мужчина. Кроме папы, конечно. Поэтому она не могла не ответить и задумчиво сказала:

– Нет, и я вовсе не считаю себя превосходной наездницей. Просто верховая езда для меня…