Джоанна Линдсей - Нежный плут

– Отлично, капитан, но я хочу иметь свое собственное помещение.

– Вопрос не стоит. – Он поднял руку в знак прекращения спора. – Ты проспала здесь неделю, милая. И твое перемещение даст много поводов для разговоров. Кроме того, ты отлично знаешь, что здесь нет других помещений. И не думай упоминать о кубрике, потому что я скорее запру тебя под замок, чем разрешу вернуться туда.

Она недовольно нахмурила брови.

– А какое это может иметь значение, если я по-прежнему останусь для всех парнем.

– Я достаточно легко выяснил правду.

– Это все из-за моего глупого признания, – сказала она с толикой негодования.

Улыбка, которую он ей подарил, была одной из самых нежных, какие ей доводилось когда-либо видеть. Она была такой сердечной, что повлекла за собой ее невольный вздох.

– Я думал, что твое признание было достаточно приятным, милая девочка. – Кончики его пальцев коснулись ее щеки. – Разве ты не хотела бы почувствовать, ах… тебя тошнит, да?

Его прикосновение произвело на нее мощное воздействие. Оно как бы довершало его улыбку. Но она не собиралась повторять ошибку прошлой ночи и давать ему новый повод для насмешек. Кроме того, случившееся прошлой ночью не может иметь продолжения. Этот человек не для нее, хотя он и повергал ее в трепет, учащая сердцебиение. Ради Бога, он был англичанином и, что еще хуже, презренным аристократом.

Об этом нельзя забывать, ни при каких обстоятельствах. Нет, Джеймс Мэлори, королевский лорд, совершенно точно не для нее. Ей следует быть уверенной, что он тоже знает об этом, и не поддаваться никаким иллюзиям, даже если с его или ее губ сорвется прекрасная ложь.

– Нет, капитан, меня нисколько не тошнит. Вы обещали лекарство, и оно явно подействовало, за что я благодарна вам. Больше я в нем не нуждаюсь.

Джеймс спокойно улыбался, и Джорджина заключила, что он никоим образом не купился на ее попытку отделаться от него.

– Жаль, – все что он произнес, но этого было достаточно, чтобы она покраснела.

– А что касается помещений?… – подсказала она, вылезая из койки и устанавливая небольшую дистанцию между ними.

– Нет смысла это обсуждать, Джордж. Ты останешься здесь, и на этом закончим.

Она открыла рот, собираясь поспорить, но тут же закрыла его. Она скорее смогла бы глотать землю, нежели он понял бы, что в любом случае она не позволит собой командовать. Если у нее нет возможности иметь собственную комнату, его каюта предпочтительнее любого другого помещения. Здесь, по крайней мере, она смогла бы уединяться от возможных передряг и спать более удобно в течение всего плавания.

– Очень хорошо. Расположение спальных мест останется тем же. – Решение было выражено достаточно ясно.

– И я надеюсь, мне больше не придется тереть вам спину… сэр.

Джеймс едва не рассмеялся. Как чопорно говорила эта маленькая женщина сегодня утром и насколько требовательной была. Ему снова стало интересно, что за жизнь она вела до того, как надела спортивные штаны. Джеймс полагал, что после прошедшей ночи он имеет право исключить мысль о том, что она потаскушка.

– Необходимо ли напоминать тебе, Джордж, что ты единственный юнга у меня в услужении. Ты сам себя поставил в такое положение и будешь находиться в нем до тех пор, пока я не скажу тебе что-то иное. Или ты уже забыл, что я для всех здесь капитан?

– И это, должно быть, достаточно трудно.

– Ничуть. Я только объясняю тебе, что ты сам не оставляешь мне ничего иного, как настаивать. Но не думаешь ли ты, что я собираюсь как-то благоприятствовать тебе из-за твоей уступчивости прошлой ночью.

Она пристально следила за ним, но его возбуждение не утихало. Наконец она вздохнула. Пока он не объяснил ей, что может стать более внимательным с ней, ей не оставалось ничего другого, как быть честной и надеяться, что этот человек не побеспокоит ее до тех пор, пока она сама этого не захочет.

– Очень хорошо. Мы будем продолжать все, как было раньше… То есть до прошедшей ночи. – Отступив, она даже неуверенно улыбнулась ему. – Теперь я буду одеваться более тщательно, как вы понимаете, сэр, а потом идти за завтраком.

Он смотрел, как она поднимала с пола остатки своей одежды, и слушал. Ему пришлось прикусить язык и воздержаться от комментариев по поводу ее скромности после того, как она великолепно маршировала по комнате голяком прошлой ночью.

– Знаешь, тебе не надо возвеличивать меня.

Она взглянула на него.

– Простите. Это вам только кажется. В конце концов, вы в вашем возрасте годитесь мне в отцы. А я всегда отношусь к старшим с достаточным уважением.

Он видел подергивание ее губ, вызов в ее глазах – все говорило о том, что она намеренно пытается оскорбить его. Он не испытывал негодования к ней, но его гордость и самолюбие были достаточно уязвлены. Странно, но в ее взволнованности не было ничего особенного. Казалось, все началось совершенно случайно, без всякой преднамеренности, почти механически.

Джеймс стиснул зубы. На этот раз его золотистые брови даже не шелохнулись.

– Твоим отцом? Думаю, ты понимаешь, милая девочка, что это невозможно. Я могу иметь семнадцатилетнего сына, но…

– У Вас есть сын? – Она удивилась. – Жена у Вас есть тоже?

Он колебался с ответом – его поразила удрученность в ее взгляде. Возможно, это было разочарование. Но она пришла в себя, пока он подыскивал подходящие слова.

– Семнадцати? – выкрикнула она с большим недоверием, потом добавила достаточно вызывающе: – Я оставила свой чемодан, – и направилась к перегородке.

На этот раз Джеймс, не зная что ответить, повернулся и вышел из каюты, чтобы не поддаться желанию задушить эту дерзкую девчонку. Оставила чемодан, в самом деле. Проклятье! Как она осмелилась назвать его старым.

За перегородкой Джорджина просидела, улыбаясь около пяти минут, а потом почувствовала укоры совести.

– Тебе не стоило бить его по самолюбию, Джорджи. Теперь он сошел с ума.

– Чем ты озабочена? Ты не любишь его. К тому же он заслуживает этого. Он действительно слишком самодоволен.

– Небезосновательно. До прошлой ночи ты думала, что он одно из лучших Божьих созданий.

– Я знала это! Ты даже не могла не позлорадствовать по поводу того, что я сделала огромную ошибку. Ну и что? Я и живу для того, чтобы делать ошибки, и не отрицаю этого. Я ему разрешила.

– А он в этом и не нуждался. Он так или иначе взял бы тебя.

– Что я могла поделать, раз так случилось?

– Ты была слишком уступчива.

– Что-то я не особенно слышала твое недовольство прошлой ночью…»

– О Боже, я разговариваю сама с собой.

– Бренди, Джордж? – Она вздрогнула. Джеймс настолько спокойно и безучастно сидел за письменным столом, что она почти забыла, что он находится в комнате. Почти, но не совсем. В любом случае он не был тем безликим мужчиной, которого легко можно не замечать.

– Нет, спасибо, капитан. – Она ответила ему дерзкой улыбкой. – Никогда не прикасаюсь к этой дряни.

– Слишком молода, чтобы пить, да?

Она ожесточилась. Это был не первый случай, когда он позволял себе замечания о том, что она ребенок, или по-детски мыслит, или слишком молода, чтобы понимать что-то глубже, хотя прекрасно знал, что она зрелая женщина. Она отлично видела: он делает это в отместку ей за ее намеки о том, что он слишком стар для нее. Но она не позволяла себе раздражаться, и ему приходилось быть по-другому учтивым с ней, холодно-вежливым, – он ясно давал понять, сколь обидела она его своими замечаниями о его возрасте.

Три дня прошло с той роковой ночи ее откровения, и хотя Джеймс говорил, что они будут вести себя как раньше, он больше не приглашал ее помочь, когда принимал ванну, не блистал перед ней наготой и даже скрывал свою одышку, одеваясь перед выходом из каюты. Он ни разу не прикоснулся к ней снова с того самого утра, когда ласково погладил ее щеку своими пальцами.

В глубине души она сожалела, что он не пытался больше соблазнить ее. Она не позволила бы ему этого, но он в конце концов мог хотя бы попробовать. Она рано закончила свою работу и лежала в койке, тихо покачиваясь и подстригая ногти, чтобы они походили на мальчишечьи. Она собралась было спать, сняв с себя все, кроме рубашки и штанов, но не чувствовала себя достаточно усталой.

Взглянув на человека, сидящего за письменным столом, она была не против дать ему возможность разрядиться и тем самым прояснить их отношения. С другой стороны, она не уверена в том, что хочет вновь увидеть того, другого Джеймса, под чьим взглядом таяла. Пусть лучше он лелеет свою обиду до конца плавания.

– Капитан, – сказала она, отвечая на его замечание, – это значительное преимущество… Я никогда не пробовала бренди. Портвейн, с другой стороны…

– Так сколько же тебе лет, деточка?

Итак, он наконец спросил об этом и достаточно язвительно.

Ей стало интересно, как долго он сможет держаться.

– Двадцать два.

Он фыркнул.

– Я думал тебе по крайней мере двадцать шесть.

Она усмехнулась, злонамеренно решив не потакать ему.

– Вы действительно так думаете, Джеймс? – спросила она ласково. – Для меня это комплимент. Меня всегда огорчало, что я выгляжу слишком молодо для своего возраста.

– Я уже говорил, ты чертовски нахальна.

– Ну! Да вы ворчливы сегодня. – Она коротко рассмеялась. – Интересно, почему?

– Отнюдь, – холодно возразил он, открывая ящик стола. Раз так случилось, возьми стул и подсаживайся ко мне.

Она не ожидала приглашения и замешкалась с ответом, обдумывая, как бы поизящнее отказаться. Она видела, как изысканно он наполнял прекрасный бокал из полупустой бутылки портвейна и неожиданно решила, что половина бокала не повредит и даже поможет ей скорее заснуть. Она придвинула тяжелый стул к письменному столу и, прежде чем сесть, приняла от него бокал, опасаясь попасть в ловушку его зеленых глаз и прикосновений, как это уже было.