Джоанна Линдсей - Нежный плут

Джорджине ничего не оставалось делать, кроме как тащить стул к столу, особенно после того, как она убедилась, что он практически не притрагивается к еде. Не то чтобы она была голодна. Но как ей есть, когда он будет смотреть на нее? А она должна разыскать Мака, а не тратить дорогое время на еду. Она должна рассказать ему потрясающую новость о том, кто является капитаном, иначе будет поздно.

– Между прочим, паренек, мое стремление к уединению не распространяется на тебя, – сказал капитан, подталкивая к ней поднос с уже остывшей пищей. – Да и как это возможно, если в твои обязанности входит постоянно находиться при мне? А я ведь тебя последнее время даже не замечал.

Да, но как бы там ни было, теперь он ее заметил и ждет, когда же она начнет есть. С удивлением она заметила, что и рыба, и овощи, и фрукты были превосходны. Холодные, они оставались вкусными.

Хорошо, скорее начнешь, раньше закончишь. Она торопливо принялась за еду и только через несколько минут заметила свою ошибку. Ее стало тошнить. С расширившимися от ужаса глазами она сорвалась с места с одной мыслью в голове: «Господи, освободи меня от этого». Вдогонку ей неслись слова капитана:

– Господи, уж не собираешься ли ты… Да, вижу, да…

Ее уже не волновало, что он думает, потому что ей было плохо. Когда все прошло, она почувствовала мокрую ткань у себя на лбу и тяжелую сочувствующую руку на плече.

– Я виноват, парень. Я должен был сообразить, что ты слишком чувствителен к такой пище. Успокойся, пойдем, уложу тебя в постель.

– Нет, я…

– Не возражай. Может быть, тебе никогда больше не предложат полежать на настоящей, мать ее, удобной кровати. Воспользуйся моим хорошим расположением к тебе.

– Но я не хоч…

– Я думал, мы согласились, что ты будешь исполнять мои приказания? А я приказываю тебе лечь на кровать и отдохнуть. Поэтому как нам поступить: или мне отнести тебя, или ты в состоянии передвигать свою жопу самостоятельно?

– От нежности к остроумию, от остроумия к грубости. Джорджина не могла ему ответить, она побежала к кровати и бросилась на нее… Он любит быть господином, единоличным правителем, он из тех, кто считает, что капитан на корабле в открытом море – это сам Господь Всемогущий. Но она так плохо себя чувствовала, а тут еще приходилось лгать дальше. Пришлось лечь. На его кровать, будь она неладна. Он стоит над ней. А теперь склонился… Она икнула, потом стала молиться, чтобы он не услышал этого, поскольку он прикладывал мокрую тряпочку к ее лбу. Тебе нужно снять кепку и дождевичок, ботинки тоже. Тогда будешь чувствовать себя удобней.

Джорджина покраснела. Не пора ли перестать ему подчиняться?

Она постаралась, чтобы се голос не звучал саркастически:

– Может быть, вы думаете иначе, капитан, но я знаю, как о себе позаботиться. Я себя чувствую хорошо.

– Делай что хочешь, – ответил он, пожав плечами и, к ее облегчению, вышел. Но несколько позже она услышала:

– Между прочим, Джорджи, не забудь забрать свои вещички и принести все сюда, когда почувствуешь себя лучше. Мой каютный юнга должен спать там, где он может понадобиться в любую минуту.

– «Понадобиться», – крикнула Джорджина, сев на большой кровати. Ее глаза с подозрением сузились. Она смотрела на капитана, который откинулся на спинку стула и смотрел на нее. – Понадобиться для чего? В середине ночи?

– Я плохо сплю, разве ты не знаешь? Звуки на корабле часто будят меня.

– Ну а я при чем?

– Ну, Джорджи, мальчик, – заговорил он тоном, в каком обычно обращаются к ребенку, – а вдруг мне что-нибудь понадобится? – Она хотела было сказать, что, дескать, ночью он мог бы обойтись и без нее, когда он добавил: – Ведь это и есть твоя обязанность, между прочим.

Этого она отрицать не могла. Но не спать потому, что ему не спится? И она хотела эту работу? Нет уж. Она не желает служить этой кирпичной стене.

Она попыталась объясниться.

– Я полагала, что под обязанностями подразумевается носить вам пищу из камбуза?

– Это разумеется, – ответил он. – Но иногда мне нужно услышать голос, который мог бы успокоить, усыпить меня. Ты умеешь читать, не так ли?

– Конечно, – автоматически ответила она.

Слишком поздно она поняла, что больше бы выиграла, если бы соврала, сказав, что не умеет. И вообразила себе картину, как она читает ему в середине ночи. Он лежит на кровати, она сидит на стуле возле его изголовья или даже на краешке кровати, если он пожалуется, что плохо слышит. Светит только одна лампа, чтобы ей было удобно читать. Его глаза закрыты. Слабый свет смягчает его черты, делает его не таким пугающим, более… Черт подери, надо найти Мака и поскорей.

Она сбросила ноги с кровати, тут же услышав резкое:

– Джорджи! Лежать!

Она поняла, что он сидит напротив на стуле, между ней и дверью. У нее нет сил выдерживать дальше это испытание, и она не желает больше смотреть на него, этого отвратительного человека.

«Господи, как нелепо», – подумала она, но легла. Она повернулась на бок, чтобы смотреть ему в лицо.

Сжав зубы, она стала настаивать:

– В этом нет необходимости, капитан, я чувствую себя лучше.

– Я сам определю, когда ты будешь чувствовать себя лучше, малый, – сказал он рассудительно, снова откинувшись на стуле. – Ты бледен, как покрывало, на котором лежишь, поэтому останешься лежать, пока я не скажу тебе встать.

От гнева ее щеки покраснели, хотя она не отдавала себе отчета в этом. Она смотрела на него, развалившегося на стуле, подобно лорду. Возможно, он и был лордом. Скорее всего, он пальцем не пошевелил, чтобы сделать что-либо самостоятельно за всю свою жизнь. Если все кончится тем, что она проведет на его корабле еще несколько недель, потому что этой нежеланной заботой он совершает насилие над ней, она быстро станет выполнять по его требованию те услуги, которые ему понадобятся, и будет ненавидеть все это. Эта мысль была невыносима. Но поскольку она была экипирована, как двенадцатилетний мальчик, она не могла просто так уйти из каюты.

Придя к такому заключению, Джорджина вернулась к мысли о том, где же ей спать, если она останется на корабле на ночь.

– Как я понимаю, капитан, все подходящие каюты заняты.

– Да, а в чем дело, парень?

– Я как раз думаю, куда мне отнести мои вещи, чтобы я был под рукой и мог услышать, если понадоблюсь вам ночью.

В ответ раздался смех.

– И куда же, несчастненький, ты думаешь, следует поместить тебя?

Его изумление по поводу ее слов проявлялось так же бурно, как и его навязчивая забота.

– В прихожей, например, – сказала она, – что, должен вам сказать, меня не устра…

– Перестань, малый, или ты доведешь меня до слез. Какую, мать твою, чепуху ты несешь. Ты будешь спать здесь, конечно, как и мой предыдущий юнга, и все до него.

Как она и опасалась, он предложил ей это. К счастью (что спасло ее от девичьей истерики), она слышала о таких обычаях. Многие капитаны делили свои каюты с младшими членами команды, чтобы защитить мальчишек. Так поступал и ее брат Клинтон, особенно после того, когда его юнга сильно пострадал от трех членов команды. Она никогда не знала в подробностях, что же произошло, но только Клинтон был в таком бешенстве, что велел хорошенько выпороть всех троих.

Однако этот капитан знал, что она на корабле не одна, что у нее есть здесь брат, который мог бы ее защитить в случае чего. Но она не могла спорить с ним не только потому, что он не стал бы ее слушать. Глупо протестовать, если на этом корабле всегда так делалось и если все юнги делили каюту вместе с ним.

Поэтому ей осталось задать только один вопрос.

– Где здесь будет мое место?

Он указал головой на один пустой угол в комнате, справа от двери.

– Думаю, подойдет. Здесь достаточно места, чтобы расположить твой сундучок и все, что ты можешь притащить с собой. А в стене есть крюки, чтобы повесить твой гамак.

Она увидела крюки, о которых он говорил. Действительно, на них можно было повесить гамак. Странно, но вчера, когда она заходила в каюту, их не было. По крайней мере, она не помнила. Угол был довольно далеко от кровати, однако между ними не было никакой высокой мебели, которая могла бы создать у нее хоть какое-то чувство уединения.

– Подойдет, паренек?

Она как будто боялась, что он предложит что-нибудь еще, если она скажет «нет», в то время как она хорошо понимала, что он не намерен создавать для себя неудобства ради какого-то каютного юнги!

– Полагаю, что да, но было бы еще лучше, если бы я мог воспользоваться ширмой.

– Это зачем?

«Для уединения, балда!» Но он смотрел с таким изумлением, что она просто добавила:

– Да я просто так подумал.

– Тогда не нужно думать, дорогой мальчик. Пользуйся просто здравым смыслом. Ширма прикреплена к полу. Все привинчено к полу, кроме стульев, на случай плохой погоды.

Джорджина не удивилась. Она знала это. На корабле все должно быть привинчено, прикреплено, иначе все болтающиеся вещи могут причинить большие неприятности. Как она могла это забыть?

– Я не знал. Я раньше не плавал, – сказала она в свою защиту.

– Из Англии, да?

– Нет! – сказала она быстро и резко. – Я хочу сказать, что я приплыл сюда, но как пассажир. – И добавила: – Я не обращал внимания на такие вещи.

– Не имеет значения. Ты научишься всему, что нужно. Сейчас ты работающий член команды. И не бойся задавать вопросы, парень.

– Тогда, поскольку у вас сейчас есть время, капитан, не были бы вы столь любезны, не могли бы вы объяснить мне мои обязанности, другие, кроме тех, что вы уже упомяну…

Она остановилась – одна из его золотых бровей поползла вверх в удивлении. «Что же она, черт возьми, такого сказала, что он все время скалится, ухмыляется».