— В высокогорьях еще не растаяли снега, — сердито заметил Джеффри. Затевать спор явно бесполезно: чему быть, того не миновать. — Но, если король не сердится на меня, почему меня не вызвали? Ведь заместитель Иэна обязан оказать честь принцу Александру. Когда-нибудь Иэн и он станут близкими соседями, и весьма скоро, если верить тому, что я слышал о здоровье короля Вильяма.

К удивлению Джеффри, граф Солсбери лишь устремил взгляд куда-то, поверх его головы, и снова посмотрел на кубок с вином. Леди Эла громко рассмеялась:

— Твой отец не хочет, чтобы ты знал о всех этих небылицах про Джоанну! Он верит, что она не виновата, но не может полагаться на тебя, зная твою вспыльчивость. И я вполне согласна с ним в этом.

— Каких же действий вы от меня ждете? — раздраженно спросил Джеффри. — Мне что, только улыбаться и благодарить человека, который называет мою жену шлюхой?!

— Ни один мужчина и словом не обмолвится об этом в твоем присутствии… и тебе это известно, — пробормотал граф Солсбери, покраснев. — Ты думаешь, я бы потерпел подобные разговоры? Это все женщины…

— Это королева! — воскликнул Джеффри.

— Я не хочу, чтобы ты ходил и вызывал на поединки мужей, сыновей и братьев этих женщин только ради того, чтобы подрезать их язычки, раз они не могут контролировать себя, — сказал граф, проигнорировав пылкое замечание сына.

— Что же мне в таком случае делать?! — в отчаянии спросил Джеффри.

Леди Эла снова рассмеялась:

— Ничего. Твой отец абсолютно прав. Мужчины будут молчать и даже взглядом не намекнут тебе на это. Что же касается женщин… Я предоставила бы их самой Джоанне!

Джеффри промолчал, но его ноздри раздулись от ярости, а подвижные губы застыли в свирепой усмешке.

Смирившись с положением вещей, граф лишь поднял и тут же опустил руки. Если ваш сын — малодушный олух, это вряд ли радует вас. Если же он обладает твердостью духа, то, естественно, не смирится с оскорблением. Нужно смело встречать превратности судьбы. Однако следует внести дополнительную ясность.

— Король не возражал против твоего приглашения, — сказал граф Солсбери. — Я знал, что у тебя возникнут именно такие порывы, и вычеркнул твое имя из списка приглашенных. Королю же сказал, я не хочу, чтобы ты принимал участие в турнире по случаю посвящения принца Александра в рыцари.

— Что?! — изумился Джеффри. — Вы хотите сказать, что я не в состоянии постоять за себя на придворном турнире?

— Не говори глупостей, — проворчал граф, вытирая рукавом лицо. — Ты отлично зарекомендовал себя как в военных сражениях, так и на турнирах. Кроме того, тебя все равно не одолеть. За любого труса я бы похлопотал.

— Вы ждете, что я сам откажусь сражаться? — невозмутимо спросил Джеффри.

— Ты перестанешь сегодня важничать?! — взревел разъяренный граф Солсбери. — Раз ты здесь, то, конечно же, будешь драться! Я и сам приму участие в этом турнире…

— Вильям! — испуганно вскрикнула леди Эла.

Джеффри прикусил губу и бросил на отца осторожный взгляд. В своих попытках угомонить сына граф затронул тему, которая обещала стать настоящей пыткой в его семейной жизни до конца турнира. Леди Эла не намеренно скулила и придиралась к своему мужу, как думали многие, исходя из ее поведения на людях. Осознав после первой вспышки гнева, что решение супруга бесповоротно, она обычно делала вид, будто забыла о возникшей проблеме, и старалась казаться всем довольной и веселой. Но граф Солсбери, очень любивший ее, знал, как она страдает, видел тщательно скрываемые следы слез, пролитых в его отсутствие, и тоже расстраивался.

— Послушай, Эла, — стал успокаивать он жену, — на этот раз турнир планируется провести не так, как обычно. Он продлится всего один день. Это скорее нечто вроде тренировки, нежели настоящая драка.

— Тогда, конечно, от нас будет достаточно и одного человека, — сказал Джеффри. — Позвольте мне заменить вас, папа… Хотя бы за попытку лишить меня участия в этом развлечении, — добавил он, улыбаясь.

— Ладно, там будет видно, — уклонился от прямого ответа граф, сознавая, что Джеффри предлагает ему способ успокоить Элу. Он не думал, что это исправит ситуацию, но не видел причин возражать против предложения сына, как, впрочем, и причин продолжать данную тему. — Когда, по-твоему, приедет Джоанна?

— Не имею понятия, — ответил Джеффри. — Я был уверен, что она уже здесь. Даже если я и ехал как можно быстрее, ей гораздо легче добраться до Лондона. К тому же я пустился в дорогу только после того, как прибыл гонец от нее, а это еще несколько дней задержки…

Джеффри вдруг замолчал и побледнел. Не успев сосчитать эти дни, он внезапно понял, как много времени прошло с момента приглашения Джоанны ко двору. А она преодолевает расстояния ничуть не медленнее любого мужчины…

— Может быть, ее захватили в плен?! — воскликнул Джеффри, вскочив с кресла. — Могло такое случиться?!

11.

Джоанна без труда догадалась, что молодой щеголь, присланный к ней с королевским приглашением скорее шпион, нежели просто гонец. Она не боялась насилия, ибо с прибывшим не было свиты, но, к несчастью, каким бы глупым ни казался этот франт, одурачить его было гораздо сложнее, чем тщеславного осла — Генри де Брейбрука. Не проявив никакого интереса к Эдвине, он поступил достаточно низко и выдал девушку, как он полагал, Джоанне, которой не без искреннего сожаления пришлось наказать служанку. Эдвина стала такой милашкой, что казалась сошедшей с картины. Она превратилась в настоящую леди, наряды которой, если и не отличались богатством, выглядели очаровательно. Немногие мужчины отказались бы от такого лакомого кусочка, а джентльмен Джона и тем более не смог бы устоять перед ней без веской на то причины. Уже само по себе это должно насторожить Джоанну, даже если бы она не имела достаточных сведений о политической обстановке, чтобы уразуметь совершеннейшую неожиданность ее приглашения на церемонию посвящения Александра в рыцари.

Поэтому, не забывая о строжайшей секретности, Джоанна ограничилась лишь одним посланием — Джеффри. Более того, она проявила должную осторожность и ничем не выдала своего удивления или нежелания ехать. Вместо этого она смутилась, что по плану выдавало ее нерешительность, заставив еще не уехавшего к Элинор и Иэну сэра Ги извиниться и удалиться, понимая, что смехом или восклицаниями удивления он может разоблачить «скромницу».

Джоанна укладывала, разбирала и снова укладывала вещи, а когда наконец пустились в путь, дважды возвращалась за забытыми вещами. Существовала вероятность того, что человек Джона слышал о ее эффективных действиях во время Уэльской кампании и мог кое-что подозревать, но эти задержки стоили риска. Джоанне оставалось лишь думать, что преждевременный вызов ко двору являлся просто очередной попыткой запятнать ее репутацию, и она хотела, чтобы Джеффри прибыл в Лондон пораньше и оказал ей моральную поддержку.

На этот раз за Джоанной следовал целый обоз с поклажей. На вопрос, для чего ей понадобилась вся эта домашняя Утварь, Джоанна ответила, что прошлый ее визит ко двору доказал: она не сможет спокойно спать и чувствовать себя счастливой, если не будет находиться в окружении привычных вещей. Поскольку в том, что знатная дама выразила желание обставить свои палаты личными предметами, не было ничего необычного, джентльмен короля больше не вникал в эту проблему. Джоанна почувствовала огромное облегчение. Ей не пришлось ни лгать, ни сознаваться в том, что она не имеет особого желания общаться с фрейлинами королевы, как это было в Уайтчерче. Но такое положение вещей было и крайне уязвимым. Джоанна намеревалась устроиться в доме леди Элинор, которым та владела в Лондоне, с пятьюдесятью преданными латниками, способными защитить и оградить ее от незваных гостей.

В дороге их преследовали всевозможные напасти. Повозки постоянно ломались. Даже погода, казалось, вошла в сговор с Джоанной. В целом путешествие, рассчитанное на два относительно легких дня пути, растянулось почти на восемь дней. Плюс те два дня, что ушли на сборы. Поэтому только вечером в первый день марта на горизонте показались стены Саутуорка.

К этому времени сопровождающий Джоанну королевский посланник дошел до белого каления. Он знал, что не минует проблем с королем, но без применения физической силы к девушке никак не мог поторопить ее. Возможно, он бы и попытался это сделать, но ее оруженосец и его суровый помощник не спускали с нее глаз, пока она не закрывалась на женской половине замка, а затем и в своей палатке. На его просьбу отпустить этих людей, Джоанна ответила, что не обладает для такого шага необходимыми полномочиями. Их присутствие, как и пятидесяти латников, ехавших с ними, несмотря на его шумные протесты, — приказ ее матушки и отчима.

— Они не станут подчиняться ни вам, ни мне, сэр, — не моргнув глазом солгала Джоанна.

Таким образом, когда они увидели у лондонского моста, к которому направлялись, большой отряд всадников, гонца Джона нисколько не удивило, что Бьорн радостно приветствует их командира. Из всех задержек, разочарований и неудач этого предприятия само собой вытекало, что отряд должен был возглавлять не кто иной, как сам лорд Джеффри Фиц-Вильям. Все было предопределено заранее. Должно быть, эта женщина находится под защитой самого Бога! Эта уверенность не оставила места подозрениям. Гонцу показалось вполне естественным, что лорда Джеффри вызвали на церемонию посвящения в рыцари и теперь он станет сопровождать свою невесту в городе.

Однако король не принял уверенность своего посланника во внимание. Он знал, что присутствие Джеффри не входило в планы церемонии, и громко обозвал гонца ослом и олухом. Несомненно, кто-то, возможно даже сам гонец, осведомил о приглашении графа Солсбери, а тот, в свою очередь, послал за Джеффри, чтобы таким образом держать девушку под своим наблюдением и подавлять любые сплетни о ней. Джон испытывал досаду, но отнюдь не злость. Очевидно, его брат не доверяет этой маленькой потаскухе, но в то же время не собирается и отказываться от ее огромного приданого и наследства. Вполне благоразумно с его стороны. Сын, естественно, в силу своей горячности и чувства долга не отречется от невесты. Джон покачал головой. Вильяму следовало бы уяснить, что король будет крайне осторожен с его невесткой.