Это замечание заставило Джоанну поднять брови, не отвечая на него прямо. Она еще успеет поделиться с Джеффри своими мыслями! Зачем это делать на людях? Если уж Джеффри хочет ссоры, они могут поругаться наедине!

— Поскольку я должна учиться мириться с вашей раздражительностью, милорд, — лукаво сказала Джоанна, — не соблаговолите ли вы подойти, чтобы я сняла с вас доспехи и ваш грозный вид не оскорблял гостеприимных хозяев?

Легкий румянец вспыхнул на щеках Джеффри. Сэр Питер откашлялся и беспокойно стал переминаться с ноги на ногу. Он не был сообразителен, но за долгое время общения с хозяйкой Роузлинда успел уяснить, что лучше держаться подальше, когда она начинает выказывать признаки гнева. Конечно, он не знал Джоанну так же хорошо, как знал леди Элинор, но не сомневался, что яблоко от яблони недалеко падает.

— Если вы позволите мне покинуть вас, — поспешил сказать сэр Питер, — я распоряжусь насчет воды для мытья…

— Да, конечно, — согласился Джеффри. — И, будьте любезны, присмотрите, чтобы моих людей разместили как можно удобнее.

Сэр Питер кивнул головой. Но, уходя, все же услышал, как изменился тон молодого лорда, когда тот обратился к невесте.

— Не говори со мной так, Джоанна. Мне жаль, что пришлось потревожить сэра Питера, но, как видишь, все можно уладить парой-другой слов. Есть вещи и похуже, которые я уладить вообще не в состоянии.

Все мысли о его необоснованной ревности тотчас вылетели из головы Джоанны. Из слов Джеффри абсолютно ясно, что он гневается не на нее. Джоанна положила руку на голову Брайана, словно искала опору, и тихо спросила:

— Настолько все плохо? И как скоро…

— Не знаю! И в том, что мне это неизвестно, только моя вина, — с горечью ответил Джеффри.

Джоанне ничего не нужно было объяснять: Джеффри, видимо, опять говорил слишком смело там, где следовало промолчать.

— Не призвать ли мне всех вассалов для нашей защиты? — спросила она.

Джеффри, не отрывавший взгляда от руки Джоанны на голове пса, поднял глаза и улыбнулся.

— Для нашей защиты? Ты именно это хотела сказать?

Джеффри придвинулся к Джоанне и поднял руки, чтобы обнять ее.

— Но ты ведь мой! — воскликнула она.

Не зная, плакать ему или смеяться, Джеффри опустил руки. Нет, это не проявление нежности. Он слышал от Джоанны подобную фразу неоднократно, она касалась любых предметов. Слышать эти слова по отношению к себе было одновременно и смешно, и больно, и приятно.

— В этом пока нет необходимости. Нам не угрожает опасность, как и другим, — сказал Джеффри. — Но я очень удручен. Именно я спровоцировал сожжение Бангора, после чего и сдался Ллевелин. Мне ненавистна даже мысль об этом, но я считал — не может быть ничего плохого в том, что принесет длительный мир между Англией и Уэльсом, а также между самими валлийцами. Однако все эти мудрецы — король, мой отец, Фиц-Питер, да и другие — сеют семена лютой ненависти к Англии и небывалого по своей свирепости бунта в Уэльсе, отнимая у этой страны свободу.

— Когда же? — спросила Джоанна. — Не следует ли мне побеспокоиться о запасах продовольствия? Может быть, приказать сэру Питеру нанять побольше людей?

Джеффри рассмеялся. Чрезмерная озабоченность Джоанны действовала на него отрезвляюще, а ее абсолютная уверенность в его знаниях и правоте суждений льстила самолюбию.

— Возможно, я и ошибаюсь, — сказал он.

Джоанна покачала головой:

— Я так не думаю. Ты умен, Джеффри. Ты все видишь и все помнишь, учтив и учишься анализировать связь вещей. Даже если все уладится само собой и опасения не оправдаются, в твоей ошибке не будет большой беды. В заблаговременной подготовке к тому, чего может и не случиться, нет ничего плохого.

— Ладно, в любом случае это не начнется раньше весны. Валлийцы, сражавшиеся против Ллевелина, еще не вкусили яда справедливости нашего короля. В то же время гнев Ллевелина к ним еще слишком горяч, так что они не обратятся к нему за помощью в ближайшие месяцы. А когда наступит зима, они и вовсе не станут сражаться, ибо снег в горах заметет их тайные тропы.

— Хорошо. Значит, у нас есть время подумать и поговорить о том, что нужно делать. А теперь пойдем, я сниму с тебя доспехи, — ласково предложила Джоанна.

Джеффри вздохнул и поднялся, чтобы последовать за ней. Девушка видела, насколько он устал, но что-то еще явно тревожило его. Сердце Джоанны разрывалось на части. Если Джеффри переживает из-за дурацких придворных сплетен, нужно его успокоить.

— Боюсь, твое сердце терзают не только неприятности в Уэльсе, — осторожно сказала Джоанна.

— Ты права, — угрюмо проворчал Джеффри. — Уэльская кампания тяготит меня, я виноват, что ввязался нее, но, по правде говоря, все гораздо хуже. Я боюсь…

Он замолчал и посмотрел на служанок, раскладывавших чистую одежду для него, сукно для обтирания, мыло и ароматные травы для воды, которой слуги заполняли большую деревянную бочку.

— Позволь мне снять с тебя доспехи, пока они заканчивают… — Джоанна многозначительно кивнула Джеффри.

Со слугами не привыкли считаться, но они имели уши и сплетничали между собой и со слугами гостей. Несколько невинных, а иногда и не таких уж невинных слов раздули бы До настоящего урагана слухи, которые могли уничтожить опрометчивого человека. Джоанна отстегнула меч Джеффри и сняла с него кольчугу. От запаха туники и рубахи Джеффри она сморщила нос.

— Откуда ты приехал?

— Из Нортгемптона.

— Из Нортгемптона? Я думала, что ты был в Уэльсе.

— А я и был там. Условия договора с Ллевелином определили двенадцатого числа. Тем же вечером король принял гонца, который рассказал о прибытии папских эмиссаров и Ренода Даммартина из Булони…

— Он порвал отношения с Филиппом Французским?

— Вернее сказать, наоборот: Филипп порвал с ним. Более того, лишил его права на собственность и принудил его дочь, леди Мод, выйти замуж за своего сына от Агнессы Меранской.

— Филипп? — Джоанна подняла брови и закусила губку. — Я рада, что предупредила магистрат Роузлинда и отправила послание в Мерси. Если этот хромоногий захочет поиграть, мои люди будут готовы к любой его выходке!

— Ты уже предупредила их? Но откуда ты обо всем узнала?

— Придворные петушки прокукарекали, похаживая с важным видом перед курочкой, а курочка лишь бы что не слушала.

В этих словах слышалось и презрение, и самодовольство. Они соскочили с языка Джоанны, прежде чем она успела что-либо сообразить. Лицо Джеффри застыло.

«Дура! Какая я дура!» — от раздражения на саму себя Джоанна щелкнула пальцами, и слуги, быстро закончив свое дело, тут же удалились. Джеффри повернулся к бочке с водой. Джоанна начала лихорадочно думать, как успокоить его. Она легонько подтолкнула Джеффри.

— Ну, иди же. Полезай в бочку.

Джоанна вылила на голову Джеффри ведро воды и намылила его светлые волосы.

— Расскажи мне, как ты попал из Уэльса в Нортгемптон.

— Утром король отправился в Уайтчерч, где, как он приказывал, его встретили Марш и другие придворные. Я и еще некоторые остались с армией, дабы удостовериться, что нам передадут по условиям договора двадцать восемь заложников. Валлийские союзники получили разрешение разъехаться. Когда прибыли заложники, мы увели людей назад в Уайтчерч, но король уже уехал оттуда. Я послал гонца с прошением отправиться к тебе в Клайро, но получил приказ как можно быстрее доставить заложников к королю в Нортгемптон.

Джеффри выпрямился.

— Не нужно, — сказала Джоанна. — Так мне легче тебя мыть. Подожди, я подложу тебе под голову для удобства сукно.

Кто он для нее? Джеффри наблюдал, как Джоанна сворачивает простыню, которой вытирала его волосы, в толстый рулон, чтобы защитить его шею от острых краев бочки. Считает своей собственностью, как ферму, серфа или лошадь и поэтому так заботится о нем? Но ведь она так целовала его… сама…

— Теперь я понимаю, как ты попал в Нортгемптон. Но что тебя так беспокоит? — озабоченно спросила Джоанна. — Расскажи мне. Из тебя что-нибудь выжать — все равно что у змеи жало вырвать! Ты что-то увидел во время возвращения в Уайтчерч?

— О нет! Тогда я был вполне доволен, хотя, если сказать по правде, уже насытился обществом Джона и лучше бы поехал… не важно куда…. А вот в Нортгемптоне я увидел тени вещей… дьявольские тени.

Дурное предчувствие? Но голос Джеффри звучит уже более непринужденно, хотя и с оттенком грусти. Не так, как в зале. Тогда Джоанна испугалась настолько, что едва удержалась от слез. Теперь она понимает, что все дело лишь в усталости Джеффри. Горячая вода, ласковые руки Джоанны, возможно, заставят его расслабиться, поделиться своими тревогами, позволят ему увидеть ситуацию в лучшем свете… Лучше поговорить с ним о другом…

— Вылезай, Джеффри, я закончила.

Джоанна отошла назад, развернув большую льняную простыню, в которую закутала своего жениха, как только он вылез из бочки. Джеффри дрожал от холода в сыром помещении. Джоанна подвела его к огню, сбросила мокрую простыню и начала тщательно вытирать сухой.

— Джоанна… — Джеффри поймал ее руку, прежде чем она успела отойти, чтобы принести пояс для рубахи, лежавший на сундуке. — Джоанна, я боюсь…

Девушка подняла на него в удивлении глаза. Это не тот страх, к которому обычно испытывают презрение, это что-то серьезнее.

— Чего? — спросила Джоанна дрожащим голосом.

— Король вынудит баронов пойти на открытый бунт… это произойдет скоро, и я… я ненавижу его! Меня тошнит в его присутствии, особенно когда он говорит со мной… В каждом слове, в спокойствии его голоса я слышу только ложь. Но мне придется стать на его сторону. Сильнее Джона нет никого… и, как ни неприятно мне это говорить, он в общем-то не такой уж плохой король. Но бароны боятся его. Они его только боятся! Тут дело обстоит не так, как с Генрихом или Ричардом, где страх был сильно приправлен любовью. К Джону, если не считать моего бедного отца, абсо. лютно никто не испытывает любви, даже те, кто наиболее предан ему.