— Ты знал, — произнесла Элизабет срывающимся голосом. — Все это время, что я спрашивала тебя, кто любовница моего мужа, ты знал.

— Тебе следовало дождаться, когда я проснусь, — ответил он бесстрастно.

— И ты бы тогда сказал мне?

— Теперь ты никогда этого не узнаешь, верно?

Он открыл дверцу экипажа. У нее дрожали губы.

— Я хочу мой кеб.

— Ты хотела правду, ты получишь ее. Причем всю целиком. Садись.

У Элизабет не оставалось иного выбора, как подняться в экипаж. Она уселась в дальнем углу, отодвинувшись как можно дальше от него. Рамиэль пригнулся, чтобы подняться в экипаж вслед за ней. В тот же миг он увидел, что она схватилась за ручку противоположной дверцы.

С быстротой молнии — точно так же, как он захлопнул ящик письменного стола на руке Петре накануне — Рамиэль рванулся вперед и схватил ее за руку.

— Я же сказал, что не отпущу тебя.

— Куда ты везешь меня?

— Туда, где все это началось.

— Ты знаешь, где мой муж и мой отец стали любовниками? — спросила она с горькой усмешкой.

Рамиэль не ответил ей. Вместо этого он принялся внимательно рассматривать ее.

— В этой карете я ласкал твою грудь, доведя тебя до исступления. А вчера я так глубоко вошел в тебя, что ты закричала. А потом ты взяла мой член в рот и заставила закричать меня. И все равно ты мне не веришь.

— Ты позволил ему надругаться над моим сыном. — Ее страх и шок обратились в ярость. Элизабет гневно повернулась к Рамиэлю. — Почему ты ничего не сказал мне?

Он не отвел глаз.

— А ты бы мне поверила?

Рамиэль видел сомнение в ее глазах. Сомнение и… подозрение.

— А скажите, пожалуйста, лорд Сафир, как это вы оказались в доме Эдварда в нужный момент?

— Мухаммед разбудил меня, сообщив, что ты сбежала из дома в одиночку. И я знал, что ты либо вернешься к мужу… либо отправишься выяснять отношения. Но я не успел перехватить тебя вовремя.

Элизабет отвернулась и уставилась в окно.

Не было никакой возможности подготовить ее к тому, что ее ждало. Единственное, что он мог ей предложить, это подтверждение единения их душ и тел. И надеяться, что ей этого хватит. Как хватило ему самому.

— Ты можешь, конечно, звать меня лордом, обращаться ко мне на вы, только это не поможет стереть из твоей памяти то, что ты видела сегодня. Да, мы занимались с тобой любовью так, как это делают дикие животные на природе. И мы снова будем это делать. Но только не надо путать прекрасное с тем, что вытворяли твой отец с твоим мужем. Животные не занимаются тем, чему ты стала свидетелем сегодня.

Элизабет не отвечала, а ему хотелось, чтобы она с ним поговорила. Ему хотелось, чтобы она повернулась к нему и сказала, что не прогонит его.

Рамиэль смотрел, как Элизабет разглядывает мелькающие за окном дома и кварталы. Наверняка она узнает эти места. Наверняка она догадывается, что она еще только на подступах к правде. А может быть, и нет. Он мог бы, наверное, уберечь ее от этого, но Рамиэль знал, что она не будет в безопасности до тех пор, пока сама не переживет последнее предательство.

Когда экипаж затормозил, Элизабет удивленно воззрилась на него.

— Почему мы здесь остановились?

Открыв дверцу, он вышел из кареты и протянул ей руку.

Она вся сжалась на заднем сиденье.

— Нам незачем посвящать во все мою мать.

Рамиэлю стало муторно на душе от ее ограниченности.

— Тебе ничего не придется ей рассказывать. Матери есть что рассказать тебе.

— Откуда ты знаешь? Моя мать вообще не будет разговаривать с типами вроде тебя.

— Пошли, Элизабет. — Рамиэль притворно опустил ресницы. — Или ты стыдишься своего любовника?

Она неохотно придвинулась к нему и позволила помочь ей выйти из экипажа.

— И вовсе ты не мой.

Но он был им. Он чувствовал, как ее лоно сжималось под его ладонью, и знал, что она полностью приняла его — бастарда, араба, животное, мужчину.

Элизабет упрямо вздернула подбородок. У нее еще доставало наивности бросить ему вызов:

— Здесь нет никакой необходимости сопровождать меня.

— Именно здесь-то и нужно сопровождать тебя.

— Я хочу остаться наедине с моей матерью, — холодно возразила Элизабет.

Но Рамиэль уже направлялся к особняку эпохи Тюдоров. Слуховое окно над входной дверью было подобно недремлющему оку. Два белых мраморных столба охраняли вход.

Он попытался представить себе, что Элизабет выросла здесь, но так и не смог. Ребенок должен был всосать в себя с молоком матери чопорность и испорченность, но она устояла. Это не укладывалось в его воображении.

Старый, сутулый слуга, которому давно уже пора было на пенсию, открыл дверь. Он посмотрел на Рамиэля водянистыми глазами.

— Добрый день, сэр.

— Нам нужно видеть миссис Уолтерс.

— Если вы будете настолько любезны, что дадите мне вашу визитную карточку, сэр, я посмотрю, сможет ли она…

— Все в порядке, Уилсон. — Элизабет выступила из-за спины Рамиэля. — Моя мать дома? Дворецкий утвердительно кивнул.

— Доброе утро, мисс Элизабет. Так приятно видеть вас здесь и в добром здравии. Миссис Уолтерс не говорила мне, что вы уже оправились от этого кошмара. Она отдыхает.

Элизабет поджала губы при упоминании о слухах, которые дошли не только до газет, но и до слуг.

— Спасибо, Уилсон. Скажите матери, что я буду ждать ее в гостиной.

— Слушаюсь, мисс.

Рамиэль молча отступил в сторону, пропуская Элизабет вперед.

Зажав в руках сумочку, Элизабет присела на набитый конским волосом диван. Рамиэль безостановочно ходил из угла в угол.

— Пожалуйста, не рассказывай ей насчет… — Она следила за ним взглядом. — В этом нет необходимости. Это только причинит ей боль.

Рамиэль отошел к камину позади дивана, на котором она сидела, подальше от ее глаз. Он поднял фотографию ее сыновей, по-видимому, недавнюю. Филипп, одетый пиратом, улыбался в фотоаппарат, Ричард, инженер, смотрел изучающим взглядом.

Двери гостиной внезапно отворились. Ребекка Уолтерс была красивой пожилой куклой с каштановыми волосами, чуть тронутыми сединой. Сеть тонких морщинок расходилась от ее блестящих изумрудно-зеленых глаз. Элизабет ничего не переняла от нее, чему Рамиэль был искренне рад.

При виде Рамиэля Ребекка застыла в дверях. На какой-то неуловимый миг все отразилось на ее лице Шок, страх, холодная ярость. Игра была окончена.

И она это поняла, однако быстро взяла себя в руки.

— Что этот человек делает в моем доме? Если тебе безразлична репутация твоего мужа, по крайней мере будь любезна позаботиться о репутации твоего отца.

Рамиэль ждал. Элизабет была умной женщиной. Теперь и у нее открылись глаза. У нее не заняло много времени представить себе все в истинном свете. Рамиэль лишь чуть-чуть помог ей, сказав, что ей незачем объяснять матери насчет Петре и Уолтерса.

— Ты давно уже все знала, мама?

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — возразила Ребекка с презрением. — Я не позволю тебе осквернять мой дом, приводя сюда этого бастарда. Когда ты одумаешься, та можешь вернуться, в противном случае…

— Я все спрашивала себя, почему ты никогда не упоминала о возможной любовнице Эдварда. Теперь я знаю почему. Потому что ты знала… что любовниками были мой отец и мой муж. Твой муж и твой зять. Я застала их сегодня вместе. На отце было женское платье. Ты давно все знала, мама?

Ребекка смотрела на свою дочь, как на наглую собаку, кусающую руку, кормящую ее. В зеленых глазах женщины не было ни намека на угрызения совести, ни привязанности к дочери, которую она когда-то родила.

— Я всегда это знала, Элизабет. Я все знала об Эдварде еще до того, как Эндрю привел его в дом, чтобы сделать его твоим мужем. Это испытание, которое выпало нести женщинам нашей семьи. И мой отец и мой муж были любовниками. Моя мать безропотно сносила это. Я терпела всю жизнь. Почему ты должна стать исключением?

Элизабет замерла. Пальцы Рамиэля судорожно сжали серебряную рамку. Он не хотел, чтобы она узнала. И она бы не узнала, если бы доверилась ему.

— Эмма сказала, что ты хотела разбудить меня в четверг утром. Так это ты прошептала мое имя? И это ты задула лампу?

Молчание Ребекки, в котором не чувствовалось ни малейшего раскаяния, было ответом на вопрос.

— Но почему? — чуть слышно прошептала Элизабет.

— Потому что у тебя темно-рыжие волосы.

Рамиэль замер. Он не ожидал подобного ответа. Еще один фактор, который он не учел. Ребекка Уолтерс была психически больна.

И теперь Элизабет придется вынести еще и это.

Он обошел диван и встал поближе, чтобы, если понадобится, защитить ее.

— И ты убила бы меня за то, что у меня темно-рыжие волосы? — спросила Элизабет.

Зеленые глаза Ребекки сверкнули.

— Я бы убила тебя за грехи твоего отца, чтобы они не передались по наследству через его кровь, текущую в твоих жилах, — произнесла она холодно. — Я бы убила тебя, потому что я преданно любила Эндрю, а ты собиралась разрушить его карьеру и запятнать мое доброе имя, — добавила она с горечью. — Я бы убила тебя, потому что ты не хотела терпеть то, что вынесли я и моя мать. Потребовав развода, ты умалила страдания всех христианских жен и матерей, — злобно закончила она.

Жесткая позиция Ребекки не вызывала жалости. Да Рамиэль и не собирался ее жалеть. Он протянул фотографию в рамке.

— И вы попытались отравить ваших внуков за грехи их деда… или за то, что они тоже не хотели терпеть?

Элизабет, словно фурия, взволнованно вскочила с дивана.

— Это был Эдвард. Послушай, все зашло слишком далеко. Пора уходить отсюда.

Элизабет пыталась бежать, но было уже слишком поздно. Бирюзовые глаза встретили изумрудно-зеленый взгляд.

— Это не Эдвард пытался убить твоих сыновей, Элизабет, это твоя мать. Она была с ним в тот день. Возможно, она надеялась, что Эдвард примет на себя вину.