— Я в состоянии принимать собственные решения, — сухо заметила Элизабет. — Просто мне кажется неразумным бывать у вас, зная, что в любой момент я могу встретить там вашего сына.

Графиня вздохнула, словно ответ Элизабет ее разочаровал.

— Как же вы еще молоды!

— Мне уже тридцать три года, мадам. Уверяю вас, я совсем не так молода, как вам кажется.

— Мне уже пятьдесят восемь, и уверяю вас, для меня вы все еще молоденькая девушка. Сколько вам было лет, когда вы вышли замуж?

— Семнадцать.

— Тогда вы ничего не знаете о мужчинах.

— Смею вам напомнить, графиня, что мой муж не только канцлер казначейства, но еще и мужчина.

Графиня кивнула.

— Значит, Мухаммед ошибался, — пробормотала она.

— В чем?

Графиня улыбнулась:

— Если вам захочется поболтать, двери моего дома всегда открыты для вас.


— Я пила чай с Элизабет Петре.

Рамиэль резко поднял голову и посмотрел на мать.

— Миссис Петре тебя пригласила?

— Нет.

— Значит, ты пришла сама, — произнес Рамиэль ровным, не терпящим возражений голосом. — Зачем?

Графиню не остановил резкий тон сына.

— Ты попросил меня взять тебя с собой на бал к Изабель и познакомить с женой канцлера казначейства. Естественно, мне стало любопытно. Тем более что знакомство состоялось. Элизабет сказала, что пришла к тебе с просьбой научить ее премудростям любви.

— Дьявольщина! — не удержался Рамиэль.

Кончики ушей у него горели. Он не знал, что смутило его больше: осведомленность матери об их с Элизабет уроках или то, что он все еще был способен смущаться — уже второй раз за два дня.

Графиня подняла брови, ее серые глаза вспыхнули озорным огнем.

— Приятно узнать, что я могу еще тебя удивить, Рамиэль.

— Тогда ты оказалась в хорошей компании, Элизабет тоже полна неожиданностей, — сухо сказал он.

— Она еще не знает?

Рамиэль не стал притворяться, что не понимает, о чем идет речь.

— Нет.

— И ты не можешь ей об этом сказать?

— Нет.

— Это расстроит ее.

Да, Элизабет будет расстроена, многое может ее расстроить.

— Она пыталась соблазнить своего мужа.

— Великий Аллах, мама! — Рамиэль попытался сдержать приступ ревности. Она предпочла довериться матери, а не ему. — Элизабет поведала тебе об этом за чашкой чая?

— В этом не было необходимости. Я просто спросила, хорош ли ты в роли наставника, а она ответила, что некоторым женщинам суждено быть верными подругами своих мужей и матерями их детей, а не любовницами.

Рамиэль мрачно смотрел на красно-желтые шелковые подушки, громоздившиеся на встроенном под окном гостиной диване. Темная ночь широкой полосой продвигалась по серому небу. Он вспомнил, как обнимал Элизабет за талию на благотворительном балу, как ощущал под своими ладонями ее тело, туго стянутое корсетом. Он вспомнил, как напряглись ее соски под серым бархатным платьем, когда она держала кожаную копию фаллоса. Наконец, он вспомнил ее слова: «Он не хочет меня, можете быть довольны».

— Она ошибается, — пробормотал он, даже не заметив, что рассуждает вслух.

— Я с тобой полностью согласна. Элизабет заслуживает большего, нежели просто нянчить детей и дружить со своим мужем. Мне знакомы такие женщины.

— Я не позволю ему обижать ее.

— Ты сейчас говоришь как сын шейха.

Рамиэль откинул голову.

— Ты хотела сказать — как бастард.

— Ты хороший человек, сынок.

Серые глаза графини проницательно смотрели на Рамиэля. Иногда ему казалось, что он затевает бесполезную борьбу, пытаясь скрыть от нее правду. В такие минуты он чувствовал, что она уже все знает.

— Как Элизабет?

Рамиэль встал с роскошного бархатного дивана. Беспокойно пройдясь по комнате, он подошел к камину, облокотился о мраморную полку и уставился на огонь.

— Она спрашивала обо мне?

— Она боится тебя.

Рамиэль повернулся лицом к матери. Огонь ярким пламенем вспыхнул за его спиной.

— Я никогда не причиню ей вреда.

Графиня пристально посмотрела на него.

— Я верю тебе. Я сказала Элизабет, что дверь моего дома всегда открыта для нее.

Значение этого предложения не ускользнуло от внимания Рамиэля.

— Ты предлагаешь ей свою дружбу?

— Я уже это сделала.

— Ты примешь ее как дочь?

Графиня подняла искусно подведенные брови.

— А ты что, собираешься предложить ей руку и сердце?

— Даже в Аравии женщине полагается иметь только одного мужа, — парировал Рамиэль.

— Ты, наверное, знаешь, что ее мать — дочь епископа, — многозначительно заметила графиня, словно это имело какое-то значение.

— Нет, я этого не знал.

— Именно поэтому Эндрю избрали в парламент, благодаря связям ее отца.

— Откуда ты столько знаешь о семье Элизабет?

Легкая дымка заволокла серые глаза графини.

— То, что я выжила после похищения и рабства, Ребекка Уолтерс восприняла как личное оскорбление. Ну а мое возвращение в Англию, да еще с ублюдком в придачу, она сочла просто возмутительным.

Иногда Рамиэль забывал, что пришлось пережить его матери. В Англии маленького Рамиэля она окружила любовью и лаской, в то время как сама была вынуждена бороться с презрением и нападками высшего общества.

— Я многое узнала об этой женщине, — сказала графиня.

— Но ведь она не смогла одержать над тобой верх, — мягко заметил Рамиэль.

Графиня улыбнулась улыбкой, полной цинизма, сарказма и чувства удовлетворения.

— Нет, она меня не сломила. Моя репутация была испорчена, но знатность и богатство сделали меня модной. И чем злее становились нападки Ребекки, тем больше росла моя популярность. Вот уж действительно, людям, мнящим себя безгрешными, не следует бросать камни в других. Я кое-что узнала о ее прошлом… и в отместку пустила о ней слух. Твоя мама очень злая женщина.

Рамиэль не мог удержаться от смеха. В его понимании такие добропорядочные ханжи, как маркиза, или светские львицы, ищущие острых ощущений в его постели, и были злыми женщинами. Его же мать являла собой воплощение доброты. Поэтому ее сравнение с дамами из высшего общества, которые всю свою жизнь ни о ком, кроме себя, не думали, показалось Рамиэлю абсурдным.

Его бирюзовые глаза заблестели.

— Будем надеяться, Элизабет тоже скоро разозлится.

— Мне кажется, она уже изменилась, и я собираюсь ей помочь.

Волна чувств захлестнула Рамиэля.

Когда он девять лет назад в первый раз вернулся в Англию, мать обняла его, напоила горячим шоколадом и уложила спать, как когда-то укладывала его двенадцатилетним мальчиком. Ни разу за все прошедшие годы она не спросила сына, почему он покинул Аравию.

— Почему? — спросил Рамиэль, чувствуя, как вместе с кончиками ушей начинают пылать щеки.

— Потому что я твоя мать и люблю тебя. В чем-то вы с Элизабет похожи. Она бежит от своей страсти, ты бежишь от прошлого. Может быть, вместе вы остановитесь.

Глава 15

Элизабет, погруженная в свои тревожные мысли, рассеянно разглядывала джентльмена средних лет, чьи виски успела посеребрить седина. Мужчина, не подозревая о том, что за ним наблюдают, отодвинул стул и помог своей даме сесть за стол, который находился прямо перед Элизабет и Ребеккой.

Неделя.

В этот вторник исполняется ровно неделя с тех пор, как Элизабет и Рамиэль провели свой первый урок. Однако ей эти семь дней показались годом. И несмотря на все попытки сохранить привычный образ светской дамы, она понимала, что обратного пути нет и что прежней она уже никогда не будет.

— Элизабет, ты меня совсем не слушаешь. Я говорю о том, что ты поедешь на бал к маркизе. Она, конечно, не самая приятная особа, но у нее действительно есть связи с королевской семьей.

— Прости, мама — автоматически извинилась Элизабет. Пытаясь сосредоточиться на Ребекке, она поднесла чашку к губам и отпила глоток холодного жидкого чая. И вдруг все ее существо охватило мучительное желание вновь ощутить терпкий вкус горячего турецкого кофе.

— Сегодня вечером вы с Эдвардом ужинаете у Хэммондов.

«Я не собираюсь вновь делить с тобой постель только потому, что тебе хочется мужчину». От этих слов Эдварда, которые она никак не могла забыть, несмотря на все свои усилия, Элизабет затошнило. Она аккуратно поставила чашку на блюдце.

— Мама, я хочу получить развод.

Послышался звон разбитого стекла — это была чашка Ребекки. Рядом с расписным фарфоровым блюдцем и осколками, валявшимися на темно-красном ковре, расплывалась большая чайная лужа. В ресторане воцарилась гробовая тишина. Любопытные взоры всех присутствующих обратились в сторону Элизабет и Ребекки.

В ту же секунду к их столику подбежал официант и быстро принялся за уборку. Элизабет почувствовала на себе взгляды сотни любопытных глаз, но еще острее она ощутила холод, сковавший лицо ее матери.

Неожиданно из-за спины Ребекки вынырнул лысый метрдотель и поставил перед ней новую чашку с блюдцем.

— Ох уж эти официанты, они бывают такими неловкими, — быстро проговорил он, словно человек, собиравший с ковра осколки, сам разбил фарфоровую чашку. — Прошу извинить нас, мадам. Такое больше не повторится. Могу ли я предложить вам что-нибудь еще, разумеется, за счет заведения…

— Я и моя дочь больше ни в чем не нуждаемся, спасибо. — За все время разговора с метрдотелем Ребекка даже не взглянула на него. Ее изумрудные глаза внимательно изучали Элизабет. — Вы можете идти.

— С вашего позволения, мадам, — произнес метрдотель и несколько раз поклонился, сверкая блестящей лысиной.

Официант быстро собрал осколки фарфора и вытер чай. Жадные взгляды посетителей, не находя больше ничего примечательного, наконец оставили женщин в покое. Ребекка невозмутимо взяла в руки новую чашку и наполнила ее

Чаем.