— Некоторые мужчины могли бы оценить подобное внимание.

— Я не «некоторый мужчина», Элизабет. Я твой муж. Чего ты хочешь?

Ситуация все больше напоминала фарс. Как он мог не догадываться, чего она от него хотела? Может, он плохо видел ночью? Может, он не заметил, что на ней не было даже ночной рубашки?

— Я хочу… — Сердце у нее едва не остановилось. Как может добропорядочная женщина заявить своему мужу, что она хочет заняться с ним любовью? — Я хочу… близости.

— У тебя двое сыновей. Я свои обязанности перед тобой выполнил.

Элизабет почувствовала, как ужас сковал ее душу.

Силы небесные. У Эдварда есть любовница. Сексом не занимаются по обязанности. Он должен знать, чего ей хочется.

— Я пришла к тебе не по обязанности.

— Тогда возвращайся в свою комнату и забудь об этом визите.

У Элизабет перехватило дыхание. Она чувствовала себя глупо и неловко, совершенно закоченевшей от холода.

На выручку, ей пришла злость. Раз уж она смогла попросить лорда Сафира обучить ее искусству доставлять удовольствие мужчине, то, конечно же, она может предложить собственному мужу доставить ему удовольствие.

— Эдвард, я знаю, что у тебя есть любовница. Пожалуйста, позволь мне удовлетворить твои потребности.

Его пальцы сильнее сжались на ее запястье. Наверняка на руке потом останутся синяки.

— Во-первых, у меня нет любовницы, Элизабет, а во-вторых, ты и так удовлетворяешь все мои потребности. Элизабет попыталась рассуждать спокойно:

— Какие потребности я удовлетворяю, Эдвард?

— Ты превосходная жена для политика.

Она знала это, она всегда знала, что Эдвард женился на ней не ради ее достоинств, а только потому, что она была дочерью премьер-министра.

— Я хочу значить для тебя гораздо больше. Я хочу испытать момент полного слияния, когда мужчина входит в женщину и они становятся единым целым.

— Мне этого не нужно.

— Это нужно нашим сыновьям.

— Твоим сыновьям, Элизабет. Я дал тебе сыновей, так что ты можешь считать себя удовлетворенной.

— А если меня это не устраивает? Ты уже больше двенадцати лет не спишь со мной.

— Добропорядочная женщина не должна приставать к своему мужу с подобными глупостями. Если ты хочешь еще детей, мы обсудим это за завтраком.

Элизабет была на грани истерики. Ей хотелось смеяться и плакать одновременно. В самом кошмарном сне она даже представить себе не могла подобного ответа мужа.

Холод охватил ее, холод, не имевший ничего общего с ледяным воздухом спальни Эдварда.

— Я хочу обсудить это сейчас.

— Тебе не понравится то, что я скажу.

— Мне это уже не нравится. И я с трудом представляю, как мы будем обсуждать это за чаем с тостами.

— Не устраивай истерики.

— Хорошо. — Элизабет сделала глубокий вдох, чтобы прийти в себя. — Я пытаюсь разобраться в нашем браке. Ты утверждаешь, что у тебя нет любовницы, однако слухи утверждают обратное. Филипп ввязался в драку, чтобы защитить твою репутацию; Ричард заболел от огорчения. И если я могу еще что-то сделать, чтобы удовлетворить тебя, я сделаю это. Скажи мне, чего ты хочешь, Эдвард?

Он отпустил ее руку.

— Что ж, хорошо, только сначала прикройся.

Элизабет пошарила рукой, нашла бархатное покрывало и завернулась в него. Эдвард натянул на себя до пояса простыню и одеяло, словно опасался, что Элизабет набросится на него.

— Я не хочу твое тело, Элизабет. У тебя не грудь, а большое коровье вымя и рыхлые бедра. Я с большим трудом переспал с тобой несколько раз, чтобы зачать детей. Ричард и Филипп — здоровые дети. И я больше нести это бремя не намерен. Я не собираюсь вновь делить с тобой постель только потому, что тебе хочется мужчину. Я ясно выразился?

Боль сковала Элизабет, не давая вздохнуть.

— Так ты говоришь, что дети были нужны мне, но ведь это не правда, не так ли, Эдвард? Они нужны были тебе, чтобы завоевать популярность у избирателей.

— Средний класс предпочитает кандидатов, у которых есть семья.

Он спал с ней, чтобы заложить основы своей политической карьеры!

— Сколько нужно иметь детей, чтобы понравиться избирателям?

Он попался в ее ловушку.

— Одного достаточно,

В темноте голос Элизабет звучал неестественно спокойно:

— Последний раз ты был со мной, когда Ричард заболел дифтерией.

— Доктор сказал, что он при смерти.

Так оно и было. Ее четырехлетний крошка сгорал в лихорадке, но Элизабет не желала отдавать его смерти. Она купала сына в туалетной воде, носила на руках, пела ему колыбельные, выхаживала его, пока сама не свалилась в полубессознательном состоянии.

И тогда Эдвард отнес жену на руках вниз, в ее спальню и там овладел ею. Тогда она подумала, что он занялся с ней любовью, чтобы поддержать ее.

— Значит, ты зачал еще одного ребенка, чтобы заменить Ричарда. На тот случай, если доктор окажется прав и ты потеряешь расположение своих избирателей.

— Но Ричард выжил, а я дал тебе Филиппа.

Его голос звучал в темноте разумно и убедительно, голос, которым он привык отвечать на каверзные вопросы избирателей после своих выступлений.

— У тебя двое сыновей, Элизабет. Ни одна добропорядочная женщина не может требовать большего.

— А что есть у тебя, Эдвард? — спросила Элизабет.

— Я буду премьер-министром.

А она будет продолжать жить той жизнью, которую и жизнью-то не назовешь, страдая от отсутствия мужской любви.

Глухая ярость затмила боль.

— Где ты проводишь ночи, Эдвард? Ночи, когда тебя нет дома? Кто эта женщина, с которой тебя видели?

— Я уже ответил тебе, что здесь не замешана женщина. Политика требует полной самоотдачи. Твой отец был премьер-министром два срока, и я сделаю все, чтобы стать его преемником.

Элизабет молча смотрела на темные волосы и усы Эдварда, едва различимые на фоне белой подушки.

— И это нытье не украшает тебя и не доставляет удовольствия мне. Так что я сейчас повернусь на бок, чтобы ты больше не унижала себя, выставляя напоказ свое голое тело, уходя из моей спальни. У тебя сегодня будет тяжелый день. Я надеюсь, ты придешь на благотворительный аукцион.

После этих слов Эдвард отодвинулся от нее и повернулся на другой бок.

— Я не буду пешкой в твоей игре, Эдвард.

— Ты уже давно выступаешь в этой роли, Элизабет.

Жгучие слезы жгли ей глаза. Бессилие, это безобразное ощущение поражения были даже хуже, чем та пустота и разочарование, с которыми она жила последние шестнадцать лет.

Она неуклюже сползла с кровати, вещь за вещью собрала свою разбросанную одежду, схватила ридикюль с комода. Наконец дверь, разделявшая их комнаты, захлопнулась за ней с тихим щелчком. В ее спальне занавески были задвинуты, отгораживая от мира.

Да как он смеет! Как смеет один человек унижать другого!

Зашвырнув изо всех сил одежду в дальний угол, Элизабет включила газовую лампу у постели. Совершенно обнаженная, она стояла перед большим зеркалом и сквозь слезы разглядывала себя, безжалостно оценивая свои тяжелые полные груди и округлые бедра с чуть заметными полосками от чулок.

Рамиэль назвал ее фигуру женственной. В «Благоуханном саду» восхвалялись грудь и бедра женщины. Элизабет зажмурилась. Даже сейчас, вся дрожа от злости и огорчения, она вспоминала то ощущение, когда держала в руках искусственный фаллос и чувствовала на себе гипнотизирующее притяжение бирюзовых глаз.

Она хотела его. Мужчина с его опытом не мог не понять этого. Скорее всего Рамиэль смеялся над ней, так же как и ее муж.

Боже милостивый! Эдвард повернулся на другой бок, лишь бы не смотреть на ее «женственную» фигуру. Книга лгала, и Рамиэль лгал. Тридцатитрехлетняя женщина, у которой появились первые серебряные нити в волосах, а на фигуре видны последствия рождения двоих детей, не может найти удовлетворения в этой жизни.

Открыв секретер, Элизабет схватила ручку, чернила и бумагу. Ее каракули сейчас сильно отличались от обычно аккуратного почерка. Наверняка такими же каракулями она делала записи, которые оставила на столе у лорда Сафира — сорок способов любви — будь они все прокляты!


Рамиэль еще раз перечитал записку.

«С благодарностью возвращаю вам книгу. Может, она и интересна, но на практике оказалась абсолютно бесполезной.

С наилучшими пожеланиями

Э.П.».

Рамиэль почувствовал, будто чья-то рука сжала его сердце. Пылинки танцевали в лучах полуденного солнца. Он проспал четыре часа. Ему снились губы Элизабет, ее грудь, ее распаленное желанием тело. Рамиэль скомкал записку.

В дверях спальни ждал Мухаммед. Его не смущала нагота Рамиэля.

— Все к лучшему, сынок.

Глаза Рамиэля сверкнули.

— Ты что, просматриваешь мою переписку?

Корнуэлец вскинул голову в тюрбане.

— Ты же знаешь, что нет.

— Тогда откуда, черт бы тебя побрал, тебе известно, что в ней написано?

— Книга, сынок. Она вернула книгу.

Рамиэль посмотрел на аккуратно упакованный сверток в руках Мухаммеда. «Благоуханный сад» шейха Нефзауи. Арабская интерпретация любви и безрассудства, секса и человеческих взаимоотношений, смешного и великого.

— Почему ты думаешь, что она вернула мою книгу?

— Знаю. Ты жаждешь женщину, которая поймет и примет твою арабскую сущность. В записке, лежавшей на твоем столе в пятницу утром, были слова из книги шейха. А почерк был не твой.

Смешанные чувства раздирали Рамиэля. Гнев на то, что Мухаммед прочел то, что предназначалось только ему. Горечь от того, что Элизабет так мало думала о нем, что решила прервать уроки с помощью записки, а не заявить ему об это лично.

Почему она вернула книгу? Он снова расправил смятую записку.

От нее исходил слабый аромат, естественная сладость женской плоти, перебиваемый свежим запахом чернил и бумаги. Слова налезали друг на друга, очевидно, написанные в великой спешке. Или под давлением.