— Что вы думали, впервые познав женщину?

Что мог он думать в тринадцать лет, когда многоопытная наложница, которую подослал ему отец, легла перед ним на спину, раскинув ноги?

— Я подумал, что женское лоно — самое захватывающее и чарующее, что я видел в жизни. Оно подобно розовому ирису. При моем прикосновении оно увлажнилось, а когда возбудилось, его лепестки раскрылись, обнаружив потаенный бутончик. Это была самая прекрасная игрушка.

Элизабет отвела глаза и, низко опустив голову, произнесла:

— Наверное, ни одна женщина не сможет взять в рот весь член целиком?

Но сама она попытается. Когда настанет время, она даст ему все, и даже больше, чем он того пожелает.

— Женщина не должна заглатывать его целиком, а только головку и еще пару дюймов ствола. Она может сжимать и ласкать ствол руками и одновременно целовать и сосать его.

— А у вас женщина когда-либо брала его весь в рот, целиком?

Рамиэль помнил, какое невыразимое наслаждение доставляли ему женские губы и язык. Воспоминания подогревались ее откровенным интересом.

— Нет.

— А вам хотелось этого?

«Только если ты сама сможешь сделать это, не поранившись, дорогая», — подумал он.

— Я предпочитаю, когда его полностью поглощает женское лоно.

В камине послышался треск тлеющих угольков. Рамиэль напрягся в ожидании следующего вопроса. Он передал ей поводья, теперь лишь оставалось ждать, не погонит ли она во весь опор.

— Были ли у вас женщины, у которых вагина оказалась слишком маленькой для вас?

— Да, — с трудом выдавил Рамиэль.

— Девственницы?

— Да.

— И женщины, которые в течение долгого времени не знали мужчины?

— Да.

— Но только не женщины, родившие двоих детей?

— Нет, — согласился он, многозначительно нажимая на это слово. — Женщина, родившая двоих детей, сможет принять меня целиком.

У него недостанет сил покинуть ее до тех пор, пока он не войдет в нее полностью. Рамиэль выжидающе смотрел на склоненную голову Элизабет, наблюдая за игрой темно-рыжих бликов в ее волосах.

— А что может сделать мужчина с полногрудой женщиной, чего бы он не смог сделать с женщиной, менее одаренной природой?

Рамиэль глубоко вздохнул, но воздуха явно не хватало. Он посмотрел на грудь Элизабет, спрятанную под черным бархатом корсажа, вспоминая, какой белой, гладкой и полной показалась она ему в тот вечер на балу, когда на Элизабет было надето темно-зеленое платье с изящным глубоким вырезом.

— Он может поместить свой фаллос между ее грудями… и плотно сжать их… так, чтобы они полностью покрыли его, подобно женскому лону.

Инстинктивно Элизабет сжалась под пристальным взглядом Рамиэля, почти ощущая прикосновения его рук. Ее желания… их становилось все труднее сдерживать. И над обоими довлела тень Эдварда. Столько людей вокруг, почему он выбрал в любовники именно того человека, которого Рамиэль видел прошлой ночью?

— И как долго вы собираетесь воздерживаться от плотских радостей, миссис Петре?

Она так сильно стиснула руками кожаную копию фаллоса, что костяшки ее пальцев побелели. Рамиэль вздрогнул. — А вы, лорд Сафир?

— Сколько придется.

— У меня тот же случай.

Он пристально посмотрел на нее.

— Каждый человек заслуживает того, чтобы его полюбили хотя бы раз в жизни, миссис Петре.

Даже лорд Сафир. В ясных карих глазах Элизабет сначала отразилось смущение, потом забрезжила догадка, которую тут же сменил непритворный ужас. Накануне утром второпях она забыла на столе листок, на котором Рамиэль велел ей делать записи.

А сейчас Элизабет вспомнила. Она вспомнила, что написала на клочке бумаги, как бросила его на стол и позабыла, в спешке покидая библиотеку и Рамиэль, конечно же, нашел его. Она бросила искусственный фаллос обратно в отделанную бархатом шкатулку и поставила ее на стол рядом с чашкой.

— Мне пора идти.

— Нет ничего постыдного в желании любить, дорогая.

Схватив перчатки и ридикюль, Элизабет поднялась.

Рамиэль протянул руку и достал из белой шкатулки фаллос. Он все еще хранил тепло рук Элизабет. Рамиэль обхватил его ладонью. Элизабет не отрываясь смотрела на его руку и копию фаллоса, на сухую жесткую кожу и теплую живую плоть. Ее мысли столь явственно отражались в глазах, что Рамиэль боялся выдать себя.

— Такие игрушки очень любят в гареме.

Элизабет замерла. Она подняла глаза, в которых помимо явного отвращения читалось нечто большее.

— Вы хотите сказать, что женщины используют это как…

— Да.

Для наглядности Рамиэль обхватил кожаный ствол двумя пальцами и провел ими вверх и вниз.

Элизабет отступила на шаг, вновь опрокинув стоявшее позади нее красное кожаное кресло.

— Я раздобыл его вчера в одном местном магазине. Как видите, в Англии они пользуются таким же спросом, как и у меня на родине.

Резко повернувшись, Элизабет бросилась к двери.

— У женщины всегда есть выбор, миссис Петре, — крикнул ей вдогонку Рамиэль, зная, что она поймет его намек.

Прошлым утром Элизабет заявила, что у женщины нет выбора, что она должна оберегать свой брак, потому что это единственное, чего она добилась в жизни.

Элизабет ошибалась.

У нее был выбор. Ей просто недоставало смелости его сделать.

Глава 12

Она хотела его. Она держала кожаный фаллос в своих руках и представляла себе, как его головка, похожая на сливу, толкается в самую чувствительную часть ее плоти. Член Рамиэля должен быть таким же большим и крепким.

Элизабет крепко зажмурилась. Зачем она рассказала ему про статую? Теперь он знает, что противоестественные желания обуревали ее всегда. Боже милостивый! Он же прочел ее записи. Каким должен быть мужчина, способный захотеть женщину, переполненную безудержной похотью? Как она может быть замужем за одним мужчиной и вожделеть другого?

Когда кеб со скрежетом остановился, она выскочила из него, не глядя, сунула извозчику деньги, лишь бы скорее добраться до своего единственного убежища — спальни.

— Эй, а как насчет завтрашнего утра? Надо ли мне… — Голос извозчика поглотила холодная мгла.

Дрожащими пальцами Элизабет попыталась вставить ключ в замочную скважину, едва не уронила его, пока наконец не проникла в дом. Сбросив плащ, она побежала вверх по лестнице. Сегодня вечером состоится благотворительный бал, Эдвард должен быть дома. Боже милостивый! Только бы он был дома. Ей нужно взглянуть на его лицо, чтобы вид прохладной бледной кожи и карих глаз Эдварда вытеснил из ее воображения теплую смуглую кожу и бирюзовые глаза. Ей необходимо увидеть его тело вместо искусственного фаллоса в руке Рамиэля.

Портьеры в комнате Эдварда задвинуты, его спальня погружена в темноту и молчание. Опять пуста… Но нет. Звук ритмичного дыхания выдавал его присутствие. У нее подступила тошнота к горлу.

В постели с Эдвардом не будет сорока способов любви. Еще шесть дней назад такие познания не беспокоили ее. Шесть дней назад она еще не обладала подобными познаниями. А сейчас ей необходимо, чтобы Эдвард стер эти познания из ее памяти. Ей необходимо знать, что она может получить удовлетворение в собственном браке.

Положив ридикюль на комод, Элизабет стянула с себя перчатки и бросила плащ на пол. Расстегивая свое бархатное платье, она ждала, что Эдвард может проснуться в любую минуту.

«Ну и что из того? — спрашивала она себя. — Мы же муж и жена. Почему бы ему не увидеть меня голой? И почему бы мне не увидеть его голым?»

Воздух показался ей ледяным. В спальне Эдварда было так же холодно, как и в библиотеке лорда Сафира в то первое утро. Ни тогда, ни сейчас для нее не зажгли огонь в камине.

Нижняя юбка соскользнула с нее подобно змеиной коже в весеннем саду. За ней последовала рубашка, оставив обнаженной грудь, которая все же не так сильно страдала от холода, как ее бедра, когда она переступила через упавшие на пол хлопковые панталоны.

Плотно обтягивающие чулки достигали верха ног. Она чуть поколебалась, но не оставила их. Почему-то считалось более развратным подходить к мужчине только в чулках, нежели совершенно обнаженной. Снимать чулки стоя оказалось довольно хлопотно. Она слишком поздно сообразила, что раздеться следовало в своей спальне.

И сейчас, стоя совершенно обнаженная в полнейшей темноте, Элизабет нервничала больше, чем в свою первую брачную ночь. И если часом раньше, захваченная волнующим голосом Рамиэля и знакомством с мужским телом, она была горячей и влажной, то сейчас оставалась сухой и холодной. Ковер под босыми ногами, толстый и мягкий, приглушил ее шаги. Бархатное покрывало откинуто, за ним с тихим шорохом одеяло и верхняя простыня.

Ночная рубашка Эдварда была белее нижней простыни. Он лежал на спине, неподвижно, словно труп, аккуратно сложив руки, словно он так же легко контролировал себя во сне, как и во время бодрствования. Все должно было быть совсем иначе, ее муж не должен был лежать бесчувственной колодой, пока она пытается соблазнить его. Рамиэль бы радостно ответил на женское желание.

Тихо и осторожно она приподняла ночную рубашку Эдварда, обнажив колено, бедро, запретную мужскую плоть. Его ноги оказались темнее ночной рубашки, темнее ее ног. Курчавые волосы коснулись ее коленей. Кто бы мог подумать, что мужчина может быть таким волосатым? Или таким теплым…

Жесткие пальцы ухватили ее запястье, Элизабет испуганно вскрикнула.

— Что ты здесь делаешь, Элизабет?

Она сдержала смех и спокойно ответила:

— А как ты думаешь, Эдвард?

— Я думаю, что мы оба умрем от холода.

Элизабет не отдергивала свою руку, он не выпускал ее запястье.

— Я пытаюсь соблазнить тебя, Эдвард.

— Прокравшись в мою спальню и забравшись ко мне под рубашку, пока я сплю?

Она вздрогнула, словно ее уличили в чем-то непотребном. Во время уроков Рамиэль раздражал, шокировал, волновал и возбуждал ее, но он никогда не давал ей повода почувствовать себя уличной девкой.