Орион взял ее за руку и перецеловал один за другим изящные пальчики, затем приник губами к ее ладони.

– Мне с трудом верится, что случившееся сегодня утром – явь, а не сон. Но все плохое миновало, и теперь ты в безопасности и принадлежишь только мне одному!

Афина подалась вперед, ожидая, что Орион коснется поцелуем ее губ, но он сказал:

– Прошу тебя, Афина, не искушай меня! Тебе нужно немного отдохнуть. А если я начну целовать тебя, то не смогу оторваться и не дам тебе возможности собраться с силами.

– Но ты ведь… не уйдешь далеко? – со страхом спросила девушка.

– Я схожу только в церковь. Мне нужно поговорить со священником. Думаю, дорогая, ты не будешь возражать, если нас обвенчают по обряду греческой православной церкви, к которой я принадлежу?

– Я могу возражать только против невозможности обвенчаться, – ответила Афина.

– Нам стоило бы освятить наш брак в храме Аполлона, – улыбнулся Орион, – но жрецов его культа уже давно нет в живых. Я хотел бы связать нас всеми возможными священными клятвами и брачными узами, чтобы никогда не расставаться с тобой.

– Я никогда не захочу расстаться с тобой, – шепотом пообещала Афина.

Они посмотрели друг другу в глаза. Девушка поняла, что у Ориона от волнения перехватило дыхание.

Афина подумала, что не могут два человека быть ближе друг другу, чем они в этот сладостный миг.

Орион еще раз поцеловал ей руку.

– Мне пора идти, любимая. Но я должен спросить кое-что у тебя. Я ведь до сих пор не знаю твое полное имя.

Афинские газеты довольно много писали об их с леди Беатрис прибытии в Грецию. Афина опасалась, что, если она назовет свое настоящее имя, Орион поймет, что она та самая богатая наследница британского аристократического рода, которую принимал сам король Греции. Но будет ли иметь юридическую силу ее брак, если она заключит его под вымышленной фамилией?

Неожиданно девушка вспомнила, усмотрев в этой неожиданности едва ли не подарок судьбы, историю о том, как ее крестили.

Ее крестную мать, американку миссис Мейвил, ту самую, что оставила ей огромное наследство, попросили подержать младенца. Ей надлежало на вопрос приходского священника о том, какое имя дать малышке, ответить: «Мэри Эммелин Афина».

Но крестной понравилась ее крестница и она решила прибавить к имени кое-что свое.

Служба шла, девочка мирно спала у нее на руках, завернутая в обшитую кружевом пеленку, в которой чуть ли не на протяжении столетия крестили всех членов семейства Уэйд.

Когда прозвучал призыв «отвергнуть нечистого и его деяния» и была освящена вода в купели, священник повернулся к миссис Мейвил, и американка подала ему малышку. Он произнес:

– Назовите имя младенца!

– Мэри Эммелин Афина Мейвил, – последовал ответ.

С уст маркиза и остальных родственников слетел шепот неодобрения, однако, прежде чем кто-либо успел исправить ошибку, священник торжественно объявил:

– Мэри Эммелин Афиной Мейвил нарекаю тебя во имя Отца и Сына и Святого Духа!

После крещения маркиз из себя выходил от злости.

– Никогда Уэйды не фантазировали, выбирая имена! Афина Мейвил! Ты когда-нибудь слышала что-нибудь подобное?!

– Извини, любимый, – ответила ему мать Афины. – Я понятия не имела, что моя подруга придумает что-нибудь подобное. Но уже ничего нельзя было поделать.

– Я бы потребовал остановить крещение! – заявил маркиз. – Это же возмутительно, что моя дочь вступает в жизнь с таким именем!

– Может быть, нам не стоит называть ее полное имя? – попыталась успокоить его маркиза. – В конце концов, ведь мы будем звать ее просто Мэри.

Маркиза кое-как удалось успокоить, но, став старше, Афина узнала, что ее крестная надолго впала в немилость и ее редко приглашали в замок Уэйдбридж.

Когда миссис Мейвил скончалась, оставив все свое состояние Афине, маркиз перестал гневаться при упоминании ее имени в его присутствии.

Сейчас Афина подумала, что крестная поступила абсолютно правильно. Официально девушка носила имя Афина Мейвил, и брак ее никто не сможет объявить недействительным.

Орион ждал ее ответа, и она, улыбнувшись, сказала:

– Я Афина Мейвил. А теперь ты скажи мне свою фамилию.

– Она типично греческая, – ответил юноша. – Теодорос.

– Мне она нравится, – сказала Афина. – Я с гордостью стану называть себя Афиной Теодорос.

Она произнесла эти слова так пылко и искренне, что Орион не мог удержаться от горячего поцелуя, но поспешил выпрямиться и направился к двери.

– Поспи, дорогая! – сказал он. – Ничего не бойся. Я тоже отдохну, когда вернусь, в соседней комнате. Если ты захочешь что-то мне сказать, ты сможешь позвать меня.

После его ухода она тут же уснула и не услышала, как в комнату вошла Ноника, принесла еду, а затем унесла ее обратно.

Афина спала довольно долго, и ей снился Орион. К счастью, тень Казандиса не омрачала ее сон.

Проснувшись, она увидела на пороге Нонику с кувшином горячей воды.

– Я подумала, что вы захотите умыться, – застенчиво пояснила она. – И еще я принесу вам кофе. А мама готовит омлет.

– Спасибо, Ноника.

– Я почистила ваше платье и погладила его, – продолжала девушка, – но, боюсь, оно потеряло прежний вид.

Афина села в постели.

Предстояло венчание, а она только сейчас поняла, что ей нечего надеть. В самый важный в ее жизни день у нее оказалось только то платье, в котором она сбежала из дворца. После спуска с горы оно пришло в плачевное состояние.

Веревка оставила следы на талии, а ветки колючего кустарника ободрали подол. Не пощадили платье и острые камни, по которым пришлось спускаться. Ноника повесила тщательно выглаженное платье на спинку стула.

– Ах, Ноника! – воскликнула Афина. – Разве могу я появиться в нем в церкви?!

Ноника немного помолчала.

– У меня есть предложение, но мне не хотелось бы показаться вам назойливой и неучтивой.

– Как я могу посчитать твое предложение неучтивым, раз ты пытаешься помочь мне! Мне хотелось бы быть красивой ради Ориона, – дрогнувшим голосом, еле слышно произнесла Афина.

– Я понимаю вас, – ответила Ноника. – Я, наверное, испытывала бы такие же чувства. У меня есть платье, которое я могла бы предложить вам, но не знаю, понравится ли оно вам.

– Можно мне взглянуть на него?

Ноника вышла из комнаты, и Афина успела заметить на ее лице довольную улыбку. Она вдруг испугалась, не будет ли она выглядеть в чужом платье еще нелепее, чем в собственном, которое пришло в негодность?

Ей вспомнились наряды, которые она купила перед поездкой в Грецию. Вот если бы Орион увидел ее в них!

Конечно, думала Афина, платье – не главное, но какой женщине не хочется быть особенно красивой в день свадьбы?

У нее даже возникла мысль, что лучше отложить бракосочетание, чем идти под венец в неприглядном виде. Что сможет предложить ей дочь хозяев скромной таверны?

Все платья, которые Афина взяла с собой в Грецию, были от самых дорогих портных. Если она не вполне понимала, насколько впечатляюще должна выглядеть во время свадьбы с принцем Парнасским, то вдовствующая маркиза была решительно убеждена, что ее внучка должна затмить всех дам высшего света в греческой столице.

– Королева известна своей элегантностью, – говорила Ксения Парнасская. – К тому же в Афинах есть такие женщины, как леди Элленборо. Ты непременно должна выглядеть не хуже.

Тогда Афина впервые услышала о леди Элленборо. Впоследствии многие рассказывали ей о приключениях красавицы англичанки и об ее экстравагантном поведении.

Сплетни о леди Элленборо, ставшей теперь графиней Теотоки, вполне соответствовали истине. Ее по праву называли богиней любви и красоты, и ее очарование умело подчеркивали изящные наряды.

«Возможно, Орион знаком с такими женщинами, – размышляла Афина. – Как же я могу венчаться с ним в таком убогом платье?»

Ей сделалось очень грустно при мысли, что счастье торжественного дня может быть омрачено из-за того, что она не может выглядеть так, как подобает невесте.

В состоянии, близком к отчаянию, Афина ждала прихода Ноники. Неужели Ноника предложит ей что-то, что похоже на настоящее подвенечное платье?

Когда дочь мадам Аргерос вошла в комнату, у Афины от волнения перехватило дыхание.

Ноника едва ли не благоговейно несла платье традиционного для жительниц Парнасской провинции покроя.

Платье было удивительно красивое: белое, с короткими рукавами, украшенное прелестной вышивкой в коралловых и золотистых тонах.

Кроме платья, Ноника принесла массивное ожерелье из золотых монет с пятью рядами бирюзы и кораллов разного размера, чередующихся с мелкими бриллиантами.

У Афины вырвался вздох восхищения, и Ноника поспешила объяснить:

– Это ожерелье передается в нашей семье из поколения в поколение, как и в большинстве греческих семей.

Немного помолчав, девушка печально добавила:

– По крайней мере, так было раньше. Многим приходится продавать ожерелья, чтобы прокормиться или заплатить налоги.

– Какое же оно красивое! – восхитилась Афина.

– Платье шили мы с мамой, – продолжала Ноника. – Мы вышивали его всю зиму и закончили недавно.

– Но тебе же не захочется, чтобы платье надевал кто-то другой! – запротестовала Афина.

– Вы будете в нем настоящей невестой-гречанкой для Ориона!

– Ты на самом деле готова одолжить его мне?

– С радостью. Это большая честь для меня.

– Это… это очень любезно с твоей стороны. Но ты должна научить меня, как следует надевать такое платье и как носить его.

– Я покажу вам, это несложно.

Пока Афина была в столице, она видела много юных девушек в национальных костюмах, и они ей очень нравились.

Но платье Ноники было не только красиво, но удивительно шло Афине. К платью полагалась белая фата, поверх которой Афина надела маленькую, украшенную бирюзой, кораллами и золотыми монетками шапочку.