«Нина звонит!» – догадалась Евгения, и все веселье с нее мигом слетело.

– Нина, я не думаю, что это правильно… Черт! – Глеб нажал на кнопку отбоя.

– Что она хочет? – тихо спросила Евгения.

– Она хочет, чтобы я приехал сейчас к ней. Хочет обсудить все.

– Ты не поедешь?

– Нет. Пошла она… Чего обсуждать-то? – зло произнес Глеб. Резко выдохнул. – Все. Забыли. Ее нет!

Он потянулся к Евгении, но в этот момент снова раздался звонок мобильного. На этот раз звучал рингтон Евгении. Она протянула руку, взяла телефон с прикроватного столика:

– Алло.

– Женя… Женя, это я. Погоди, не бросай трубку. Я по делу.

– Толик, по какому делу? – уныло спросила Евгения. Прикрыв микрофон пальцем, обернулась к Глебу: – Это Толик.

– Что? – нервно спросил Толик.

– Нет, это я не тебе…

– Ты не одна?

– Да какая разница, я же тебя не спрашиваю ни о чем… – рассердилась Евгения. – Чего ты хочешь, Толик?

– Евгеника, я хочу вернуть тебе твою «лейку». Сегодня. В самое ближайшее время.

Евгения от неожиданности чуть не выронила мобильный, сердце ее учащенно забилось.

– Пожалуйста, соглашайся, пока я добрый, – напористо продолжил Толик. – Иначе я ее выброшу. Я отдам тебе «лейку» – и все, больше мы с тобой никогда не пересечемся.

– Я согласна. Где, когда? – Евгения выслушала условия Толика, нажала на кнопку отбоя. – Глеб, он хочет вернуть «лейку». Я согласилась встретиться с ним.

– Хорошо, поехали.

– Нет. Он хочет, чтобы я была одна. Толик, он такой… Истеричный товарищ. Увидит тебя и кинет мою «лейку» в речку.

– В речку? – удивился Глеб.

– Да. Мы с ним в его офисе договорились встретиться, на Солнечном острове. Все в порядке.

– Хорошо, как скажешь. Тогда я все-таки съезжу к себе, поговорю с Ниной. И заберу фотографию. Не хочу ее там оставлять.

– Ты не обиделся?

– Господи, да из-за чего? – удивился Глеб. – «Лейка» – это же святое для тебя, я знаю!

– Тогда встретимся вечером?

– Конечно… – Он прижал Евгению к себе, уткнулся лицом в ее волосы.

* * *

Глеб повернул в замке ключ, открыл дверь и вошел.

В прихожей резко пахло духами Нины – «Шанелью номер пять». Значит, Нина была дома – этот тяжелый, сильный, властный аромат сразу ударил в ноздри… Глеб никогда не любил его, он казался ему возрастным и откровенно статусным. Это был запах для королевы-матери, а для молодой женщины (а Глеб не считал свою жену старой), неработающей домохозяйки, обычной москвички, он совсем не годился.

Но сейчас, вдохнув его, Глеб вдруг впервые понял, что эти духи и Нина – подходят друг другу. Недаром говорят: бог – в мелочах… Если бы Глеб раньше обратил внимание на все эти мелочи! Он сумел бы понять, насколько у его жены властный, тяжелый характер, в котором не было и грамма фруктово-ванильной сладости, цветочно-воздушной нежности, сливочно-ягодной романтичности…

Глеб вошел в гостиную.

Нина сидела на диване, поджав ноги. В темно-синем домашнем платье из бархата, волосы распущены по плечам.

– Ну, здравствуй, Глеб… – певуче, печально произнесла Нина. – Ты все-таки приехал…

Все было просчитано, продумано: и поза, и наряд, и пряди волос разложены по плечам с тонким расчетом… И голос звучал так по-актерски, отрепетированно…

Все в Нине было ложью.

Ничего не ответив, Глеб сел в кресло напротив.

Он внимательно глядел на жену, с каждой секундой все сильнее ощущая, насколько они с ней чужие. Почему раньше он не замечал, что Нина – чужая?

– Глеб… Глеб, что ты чувствуешь? Тебе не стыдно? – с печальной иронией спросила жена.

– Давай без лирики, Нин. О чем ты хотела поговорить?

– Ты негодяй.

– Спасибо. А ты сука.

– Глеб! – вскрикнула Нина.

– Что?

– Боже, как грубо… Это хамство, Глеб! – Губы у нее задрожали. – Ты, интеллигентный человек, а позволяешь себе говорить такое… женщине…

– Ты двадцать лет встречалась с другим мужчиной. Ты… ты лгала о своем здоровье. Ты вытравила моих детей, – спокойно произнес Глеб. – Да за это тебя не так еще надо назвать… И попробуй скажи, что это неправда… Другой на моем месте убил бы тебя.

Нина побледнела. В глубине ее темных глаз вспыхнул огонь. Глеб не видел ее всего недели две-три… Но ему казалось – целую вечность. Чужое, незнакомое, неприятное лицо у этой женщины. У женщины, с которой он прожил половину жизни.

И как легко, как быстро все изменилось, перевернулось с ног на голову… Вот буквально только что любил Нину, берег, а теперь – «да пропади она пропадом!». И даже думать о ней не хочется, и переживать из-за нее, страдать – не хочется, не можется… Чужая. Из-за чужих не страдают.

– Это все неправда. А ты – хам… – опять прошептала Нина.

– Нин, а ты вообще способна оценивать свои поступки со стороны? – усмехнулся Глеб. – Ты способна понять – кто ты есть на самом деле?

– Я? Я несчастная женщина, которая связала свою жизнь с предателем и негодяем. С алкоголиком. С человеком, для которого существует только его работа, а что происходит вокруг – он даже не видит и не слышит. Ему наплевать, что творится в душе женщины, которая живет рядом с ним…

– Предателем? Нина, опомнись, – холодно возразил Глеб. – Я не изменил тебе – ни разу.

– Да?! А Катя?.. Ты забыл?! – сжимая пальцы, торжествующе вскрикнула Нина.

– Катя? Катя была двадцать лет назад. И мы с ней – только целовались. Все. Ничего больше.

– Ты чуть не убил меня тогда! – с презрением возразила жена. – Я едва не погибла… Я увидела вас, упала в обморок, ударилась виском… Я могла не выжить!

– Кстати, о голове. Зина Куделина в больнице, в очень тяжелом состоянии, – тихо произнес Глеб. – Не знаю, что с ней будет… Ей сделали трепанацию черепа.

– А я тут при чем? – настороженно спросила Нина. – Я ее по голове не била.

– Зина выпрыгнула из окна. После твоего визита.

Нина замерла – на некоторое время она словно онемела. Глеб читал по ее лицу – растерянность, страх, презрение, гнев, вызов.

– Она что, дура? – вдруг резко произнесла Нина. – Трое детей у бабы, а она из окна сиганула… О детях бы подумала! И при чем тут я, Глеб? Это вина Валентина, не моя… – Внезапно женщина осеклась. Поняла, что проговорилась. Теперь она не сможет утверждать, что у нее не было любовника. Был, был – сама только что призналась… – Это Валентин ей изменял, из-за него она… прыгнула, – с трудом договорила Нина. – Между прочим, мы с Валентином встречались редко. Годами иногда не виделись! Но стоило тебе напиться… Я же должна была хоть как-то успокоиться. Хоть от кого-то получить утешение, почувствовать интерес к моей жизни! А в первый раз… в первый раз я изменила тебе, когда застукала тебя с Катей. Это ты, ты во всем виноват, это ты сделал меня такой!

– Так я и знал, – желчно произнес Глеб. – Так я и знал, что ты не простишь мне Кати! Нина, я тогда был молодым, глупым. Ты не заметила, что с тех пор я изменился? Что я стал другим? Люди – они меняются, делают выводы, пытаются искупить вину, если в них хоть частичка совести осталась… Нина, я же всей своей жизнью пытался доказать, что я люблю тебя! Я искупил свою вину… Двадцать лет я был тебе предан, двадцать лет ни на кого не смотрел! Ты же… ты же меня казнила все эти годы. А дети… нет, не могу даже говорить об этом… – Он схватился за голову.

– А я не могла забыть про Катю, – облизывая губы, выпалила Нина. – Каждый день вспоминала – вот ты целуешь ее… вот ты целуешь ее, и у тебя такое лицо… такое… Эта сцена до сих пор стоит у меня перед глазами!

– Почему ты тогда не ушла от меня? Была рядом и казнила, казнила, казнила… Нина, ты превратилась в палача! Ты изуверка! Лгать столько лет, притворяться… жить с другим… дети… ты даже в мелочах меня казнила! Часы! Какой спектакль с часами…

Нина вздрогнула.

– Ты и про часы знаешь… – вырвалось у нее. – Ну и ладно. Ну и ладно! – крикнула она. – Теперь ты понимаешь, как мне было больно!

– Нина… Нина. Почему ты не смогла меня простить? – с горечью спросил Глеб. – Если бы ты простила меня – как мы могли быть счастливы! Представь, только представь…

– Я не могу… – покачала она головой. – Не могу. Я все время вспоминаю тот день, тебя с Катей…

Глеб выдохнул сквозь зубы:

– Ладно, не будем больше об этом. Нина, повторяю: ты не должна была приходить к Куделиным. Зачем тебе понадобилось казнить еще и Зину? Ведь Зина Куделина – из тех людей, которых нельзя обижать. Она – кроткая. За таких, как она, – бог наказывает… – мрачно произнес Глеб.

– Ты заговорил о боге? Отли-ично… А как там религия относится к самоубийству? Как к греху, очень страшному греху. То, что твоя Зина – кроткая, никак не оправдывает ее поступка. О детях она подумала? С кем они останутся? Это я, что ли, о ее детях должна была думать?.. И вообще я с этой Зиной незнакома, не говорила с ней ни разу… Откуда я знала, какая она, можно ее обижать или нельзя… – Нина вдруг вскочила, принялась шагать по комнате – от одной двери до другой. – Глеб, не будь наивным. Тысячи, сотни тысяч людей встречаются, расстаются, женятся, разводятся… Ты статистику измен слышал? Изменяют – девяносто девять процентов мужчин и шестьдесят процентов женщин. И что, все должны теперь вешаться, стреляться, из окон прыгать? Да так бы все человечество давным-давно вымерло бы!

– Это не значит, что теперь можно все. Хотя про статистику это ты хорошо вспомнила… – вздохнул Глеб. – Я как раз принадлежу к тому самому одному проценту. Я реликт, Нина!

– И что ты вообще привязался – измена, верность… – Раздувая ноздри, Нина металась по комнате. – Есть те, кто изменяет, но относится к своим вторым половинкам – как к людям. Любит их. А есть те, которые верны, но… они садисты, изверги, негодяи… Кто сказал, что измена – это самое страшное предательство?! – закричала она. – Ты не изменял, но ты… ты не любил меня! Мне было плохо с тобой! Это ты казнил меня, ты убивал меня – каждый день, все эти двадцать лет, ты высушил мне душу!