– Где она? Эта… тут? Эта… эта… – сквозь зубы бормотал Глеб. Он не стеснял себя в выражениях. Он сейчас говорил именно то, что хотел сказать.

Куделин наливался краснотой и хрипел уже едва слышно.

– Папа! – раздался звонкий голос откуда-то из глубин квартиры. – Папа, кто там пришел?

Это слово «папа», этот звонкий детский голос мгновенно привели Глеба в чувство. Ребенок? Откуда тут ребенок? И где Нина?..

Глеб отпустил Куделина – тот, шатаясь, держась за горло, отступил назад, закашлял.

– Папа! – в прихожую из комнаты выскочил мальчик лет четырех, кудрявый, пухлый и хорошенький – настоящий купидон. Мальчик являлся точной копией Валентина Куделина.

Куделин кашлял, пытаясь что-то сказать, воздух со свистом входил в его легкие. А Глеб стоял, потрясенно глядя на мальчика. Убивать при ребенке его отца Глебу совершенно не хотелось. «Тоже мне Отелло… – с отвращением к самому себе, к Куделину, к Нине, ко всему миру подумал Глеб. – Господи, как все пошло, гадко как…»

– Папа, ты чего кашляешь? – спросил с тревогой мальчик. – Ты простудился? Давай я тебе микстуры принесу!

– Нет, Санечка, не надо… – наконец смог с трудом произнести Куделин. – Это мне слюнка не в то горло попала…

– Папа, тебе постучать по спине? А это кто?

– Никто. Санечка, ты иди… Это ко мне дядя пришел… – сипел Куделин.

За другой дверью, ведущей, вероятно, в кухню, загремели кастрюлями, засвистел закипающий чайник. Еще за одной из дверей заиграла музыка. Еще дальше, в глубине, раздался грохот отодвигаемой мебели. Глеб только сейчас осознал, что квартира была полна людьми…

– Валя, кто пришел? – закричал незнакомый женский голос с кухни.

– Я вас умоляю… – давясь кашлем, со слезами на глазах, прошептал Куделин. – Только не при Зиночке… Она ничего не знает! Я вас умоляю…

Из кухни выглянула женщина лет сорока, пухленькая, с круглым румяным личиком, с веселыми кудряшками на голове. Выражение ее лица было настолько веселым, простодушным, детски-открытым, наивным, что Глеб окончательно впал в ступор.

– Здрасте… – радостно сказала женщина, с интересом разглядывая Глеба. Потом повернулась к мужу. – Валька, ты чего раскашлялся?

– Папа слюнкой подавился. Не в то горлышко слюнка попала… – живо объяснил матери мальчик.

– Это ко мне, Зина, с работы, – уже не кашляя, отрывисто объяснил Куделин. – Насчет накладных за последний квартал… Нам поговорить бы с товарищем?

– Конечно… Потом обедать все сядем, – понимающе кивнула Зина. – Мы только что с дачи… Завтра же первое сентября, столько дел! – Она повернулась к Глебу. – Бардак жуткий, вы извините. И вы с нами садитесь. Саня… Санечка, идем со мной, не мешай папе.

Зина Куделина утащила купидона на кухню.

Из комнаты на кухню тяжелым шагом прошел подросток, вернее, уже юноша лет девятнадцати-двадцати, в длинной черной футболке, разрисованной черепами, и драных джинсах. Дико кудрявый, суровый и смешной в своей угрюмости.

– Мама! – басом заорал юноша, не обращая никакого внимания на Глеба. – Скоро еда? Я сейчас с голоду подохну… мама, ты обещала котлет по-быстрому сделать!

– Ваня, не ори, я по телефону разговариваю… – в коридор выглянула девчонка лет двенадцати, вся в розовом, вся в стразах и бантиках – точно живая кукла. – Ой! – Она увидела Глеба и скрылась в глубине квартиры.

– Лиза, ты успеешь с девочками поболтать, лучше вещи разбери… – задорно закричала из кухни Зина Куделина.

– Пойдемте, Глеб, – глядя на Глеба умоляюще, со страхом и надеждой произнес глава семейства. – Обсудим все.

И что было делать Глебу? Он молча пошел за Куделиным, через анфиладу комнат.

Квартира у семейства Куделиных оказалась огромная, забитая вещами и игрушками, небогатая, но уютная. Здесь все говорило о семейной, счастливой, наполненной жизни. И дети – если, конечно, их можно было как-то оценить за те мгновения, что наблюдал за ними Глеб, – казались нормальными, вполне милыми детьми, любящими своих родителей. Если честно, Глеб хотел бы таких детей. Только своих, разумеется. И столько же. На хрена Валентину Куделину Нина?! А жена какая у Куделина славная…

Куделин привел Глеба в спальню – широкая двуспальная кровать, незастеленная, подушка на полу, из выдвинутого ящика торчит кусок простыни. Здесь было душно, жарко, резко пахло мужским одеколоном…

Куделин закрыл за собой дверь и повернулся к Глебу.

– Где Нина? – спросил Глеб, стараясь не вдыхать этот теплый, сонный запах спальни. В этой кровати недавно спала Нина…

– Она уехала. Домой. Час назад. Едва успела выйти, и тут мои вернулись с дачи… – тихо произнес Куделин. – Она уже дома, наверное.

«Разминулись», – подумал Глеб. Потом догадался: Нина затем и звонила ему на сотовый – хотела сообщить, что скоро будет.

– Я знаю, – сказал Глеб. – Я все знаю. Вы с Ниной уже много лет вместе. Мне доложили…

Убивать Валентина Куделина Глебу больше не хотелось – с того самого момента, как он увидел детей Куделина. Глеб не мог причинить боль этим детям. Перед детьми, даже пусть и чужими, он был совершенно беззащитен.

Валентин Куделин помолчал, то и дело сглатывая. Выглядел он, надо сказать, скверно. И совсем не напоминал счастливого соперника…

– Вот что… – начал Глеб, но договорить не успел – Куделин вдруг опустился перед ним на колени:

– Простите.

– Я к вам и пальцем больше не прикоснусь. Не бойтесь, – остановил его Глеб.

– Я не об этом, – пробубнил Куделин, не поднимая головы. – Не говорите ничего Зине. Если Зина узнает…

Он замолчал и смахнул со щек слезы.

– Не скажу, – тихо, зло ответил Глеб. – Я уйду сейчас.

– Нет, стойте… – вскинулся Куделин. – Стойте… Глеб, давайте поговорим.

– О чем?

– О Зине. Если она узнает…

– Я не скажу ей. Клянусь, – с отвращением повторил Глеб.

– Вы не понимаете, Глеб… – Куделин опять смахнул слезы со щек. Он теперь смотрел Глебу прямо в лицо, снизу вверх, продолжая стоять на коленях. – Что-то ужасное творится, что-то неправильное. Так жить нельзя.

– Опомнился… А о чем ты все эти двадцать лет думал? – Глеб автоматически перешел на «ты».

– Ни о чем. Все было хорошо. Я был счастлив с Зиной, ну и Нина… такой красивый роман… простите.

– Живи и дальше так. Можете спокойно встречаться с Ниной. Я ухожу от нее.

– Нет… Я не то говорю, не так… Мне страшно. – Куделин, кряхтя, встал с колен, отошел к окну.

– Чего тебе страшно?

– Я не хочу так жить. Это неправильно. Нет-нет, я не оправдываюсь! Я исповедуюсь. Знаете, даже рассказать было некому, а теперь… теперь я говорю все это вам, именно вам, Глеб. Если Зина узнает, что я столько лет… – Куделин, не договорив, схватился за голову.

– Что будет?

– Она не выдержит. Вы не представляете, как она меня любит. Как она любит детей… Она – самая лучшая жена на свете. Но она из тех людей, которых нельзя обижать. Нельзя, и все тут! Зина – такая трепетная, нежная… Я готов за нее умереть.

– Как странно… – удивленно произнес Глеб. – Ты готов за нее умереть, и ты изменяешь ей двадцать лет. Как это понять?

– Да. Да! Я поэтому и не видел ничего дурного в том, что с кем-то встречаюсь, ведь главное – я люблю Зиночку, я бы никогда ее не оставил…

– Ты идиот. Разве это утешит твою жену? Ведь двадцать лет – коту под хвост. Все вранье. Двадцать лет вычеркнуты из жизни. Не было любви, все – вранье, – четко повторил Глеб. В данный момент он говорил уже о себе.

– Вот-вот! Я думал – ничего страшного, а потом понял, каким это ударом станет для Зины. Разве утешит ее то, что я останусь с ней, что я не брошу ее с тремя детьми? Я уже предал ее… И дети! – с мукой в голосе протянул Куделин. – Если они узнают…

– Я никому ничего не скажу, – в третий раз повторил Глеб. – Они не узнают.

– Мы три раза с Ниной расставались. Вы не думайте, что мы с ней все это время… Потом она появлялась, и все вспыхивало вновь. Так красиво, так романтично… Но когда мы сошлись с ней в третий раз, после рождения Санечки… Это было словно против моей воли. По привычке, наверное. Она позвонила, я согласился на встречу… зачем?.. По привычке, да.

– А что, ты не мог послать Нину?

– Мне страшно. Пожалуйста… заберите ее. Заберите ее от меня.

Глеб был ошарашен. Но тем не менее он понимал Куделина. Нина – женщина упорная. Упрямая. Скала! Просто так не расстанется со своим любовником.

– Значит, Нина тебя любит, – решил Глеб. – Я вот только не понимаю, какого хрена она за меня эти годы цеплялась?..

– Я могу объяснить, – поспешно ответил Куделин. – Она говорила, что женщина не должна жить одна. Это неправильно, неприлично, стыдно и… даже пошло. Нина так и повторяла: «Вот расстанешься ты, Валя, с женой, и я тогда уйду от мужа…»

– На здоровье она не жаловалась? – неожиданно спросил Глеб.

– Кто? Нина? Да нет вроде… вот у меня, знаете, сердце стало пошаливать… Я не для жалости это говорю, а просто… Как будто в груди оно, сердце, так шевелится, прыгает, переворачивается, хлюпает… как живое существо… я его чувствую! И это все из-за вины… Я больше не люблю Нину. Вот сегодня – еле ее выпроводил. Думал – а ну как Зина с детьми чуть раньше приедет?.. Это же ужас… Завтра первое сентября. Всем в школу, в институт, в садик Санечке… Я так больше не могу. Заберите ее. Заберите, Христа ради!

– Куделин. Куделин, вот скажи… зачем Нина аборты делала? Если она тебя так любила… – не слыша собственного голоса, спросил Глеб.

– Так это не мои дети. Это от вас, – просто ответил Куделин. – Я ведь не дурак. Я понимал, что не могу свою жизнь с Ниной связывать. А она… вы простите, она не хотела ребенка от вас, она хотела – от меня. Это у нее целью было, идеей фикс – от меня родить.

– А почему ты так думаешь?

– Так она мне сама об этом говорила, прямым текстом! – удивился Куделин. – «Хочу от тебя ребенка, Валя!»

– Это понятно, что говорила… – пробормотал Глеб. – Но деторождение – процесс непредсказуемый… Если она встречалась с двумя мужчинами – откуда Нина могла знать, от кого… забеременела?