— Изменение посадки, — объявила присоединившаяся к ним Аксель. — Антонен на Крабтри, Ромен на Макассаре, а Кристоф возьмет Артиста.

— Ты шутишь? — возмутился Антонен.

Ледяной взгляд Аксель прервал его протест, но, бросая ей поводья Макассара, он сделал это со злостью.

— На дорожку! — прокричал Констан.

Двадцать три чистокровных коня, покидая двор, по очереди прошли перед коляской Бенедикта. В неясном свете зари их тонкие силуэты были едва различимы. Но еще несколько минут — и солнце поднимется.

— Антонен что, не в духе? — насмешливо спросил Бен.

— Он очень доверяет Макассару и обижен, что сегодня утром ты его отобрал.

— Мне наплевать, кому он доверяет!

— А я?

— Ты — другое дело. Но я знаю, что ты помешана на этом коне, и не хочу, чтобы это было в ущерб другим. Крабтри начнет показывать свой норов в руках такого парня, как Кристоф.

Как только они оказались на асфальте улицы, коляска Бенедикта покатилась быстрее, и Аксель пришлось ускорить шаг, чтобы поспевать за дедом.

— Стремительный финиш стремя в стремя восемьсот метров, — объявил он. — Скажешь им, чтобы потренировались. От того, что я увижу, будет зависеть наша работа на следующей неделе на траве. И поставь эту новую кобылу, Памелу, с ними. На коротких дистанциях она мчится как безумная и будет держать их в ежовых рукавицах.

Они вошли в тренировочный центр, занимающий площадь в сто тридцать гектаров, из которых восемьдесят приходилось на посыпанные песком дорожки, а сорок — на покрытый травой ипподром. На остальной площади были площадки для отдыха и прогулочные аллеи. Шестьдесят человек ежедневно трудились, поддерживая порядок на этом зелено-песчаном островке, предназначенном для профессионалов.

Бенедикт направился туда, где лошади разогревались, чтобы потом как можно лучше проскакать галопом. Внимательное наблюдение позволяло определить, как лучше тренировать в этот день каждую из них. Основное время занимал не быстрый бег, а тренировка правильного дыхания, выносливости, боевого духа.

— Теперь распоряжайся ты, — сказал он Аксель.

Он не должен был мешать ей действовать по своему усмотрению, но слишком часто забывал об этом. С деланно безразличным видом он выслушивал приказания, которые она начала отдавать, отправляя одних лошадей в центр, а других оставляя на параллельных дорожках. Она поступала точно так же, как это делал бы Бенедикт, и он едва скрывал довольную улыбку. Малышка осваивала ремесло, становилась все увереннее и почти никогда не ошибалась. Он предчувствовал это, и исключение составлял только Макассар.

— Подай мне бинокль, — попросил он.

Она протянула ему бинокль, одновременно объясняя одному из учеников, что еще какое-то время следует поработать над неспешным пробным галопом, не позволяя коню переходить на быстрый бег. Назавтра этот конь должен был участвовать в скачках в Сен-Клу, был «отлажен» и нуждался в короткой передышке, чтобы сохранить силы. Чистокровным скакунам всегда хотелось идти напролом, нестись вперед, и сложнее всего было направить их нервный импульс в нужное русло. Каждый раз, когда какой-нибудь юноша терял контроль, Бенедикт багровел, но при этом знал, насколько сложно бывает управлять животным. Достаточно было, например, чтобы лошади из другой конюшни обошли коня на всем скаку. Инстинкт соперничества брал в скакуне верх, и ученику, невольно вовлеченному в такое соревнование, не под силу было сдерживать животное и продолжать скакать с умеренной скоростью.

В бинокль Бенедикт следил за четырьмя лошадями, которые были на старте. Хотя они и не сбивались на бег, но были заметно возбуждены. Макассар казался спокойнее других и первым ступил на дорожку. За ним шли Крабтри, Артист и Памела. Наездники, взглянув вокруг, убедились, что все четверо рядом и пока никого чужого не видно. Затем они, привстав на стременах, одновременно развернули лошадей перед прямой линией шириной десять метров. Старт, как и предполагалось, был молниеносным. Почти сразу же кобыла на голову опередила других и принялась увеличивать скорость, но была не в силах оторваться от трех остальных. Через двести метров они по-прежнему шли плотной группкой — в безумном беге, с раздутыми ноздрями и развевающимися гривами, а их ноги, казалось, перемешиваются.

Бенедикт опустил бинокль. Теперь он отчетливо видел, как они приближаются. По дорожке только что словно прошлись бороной, а четверка чистокровных скакунов уже неслась над шелковистым ковром. Памела по-прежнему шла первой, но Крабтри не уступал, Макассар тоже, а вот Артист начал терять преимущество. Неистовый стук копыт усилился при их приближении. Опершись на подлокотники коляски, Бенедикт приподнялся, чтобы видеть их бег. Он находился в удачном месте — там, где у лошадей либо открывалось второе дыхание, либо они сдавались. Аксель должна была наблюдать за ними с вершины склона, и каждый рассмотрел бы подробности, которые другому не хватало времени отметить. Бенедикт сосредоточился на Макассаре, который был с внешней стороны. Он отметил его мощные, легкие скачки, однако Крабтри готов был вот- вот его обойти. Они промчались как молния. Крабтри шел впереди.

— Боже мой… — прошептал Бенедикт.

Он проводил взглядом блестящие крупы, вытянутые по горизонтали хвосты и дрожащими руками снова поднес бинокль к глазам. Несколько секунд спустя четверка скакунов начала замедлять бег.

— Мне приснилось, или твой чемпион позволил положить себя на обе лопатки? — бросил он Аксель.

Она как раз подошла с растерянным видом.

— Крабтри что, учуял льва?

— Ему захотелось сделать Антонену приятное, — насмешливо сказал Бенедикт.

Они свернули с дорожки на боковую аллею. Солнце уже поднялось, возвещая о наступлении весеннего утра. Небо было ясным.

— Так, насколько я видел, твой Макассар — настоящий локомотив. Я уверен, что он вернется свежим как огурчик! Воистину он создан для длинных дистанций, нужно это учесть. Во всяком случае, ты можешь его задействовать, он совершенно готов, и, похоже, прекрасно понимает Ромена. Оставь его ему.

Аксель кивнула головой, но по-прежнему выглядела задумчивой.

— Результат Крабтри меня поразил, — наконец сказала она.

— Если говорить честно, меня тоже.

— Это из-за смены наездника?

— Несомненно. Антонен самый опытный в конюшне, и даже если он не выдерживает конкуренции, всегда стремится к победе… Сегодня утром он был рассержен и, когда ему велели не прекословить, метал громы и молнии. Ромен же повиновался приказаниям и не добивался Макассара.

— Да, возможно… Ах, как бы мне хотелось самой пустить его в галоп!

Бенедикт не ответил, зная, что многого лишил ее, несколько лет назад запретив садиться на лошадь. «Ты ничего не увидишь, если будешь среди других. Нужно стоять на земле и спокойно смотреть на всех по очереди. И еще, между нами: ты никогда не завоюешь авторитет, если позволишь себе разъезжать со свисающей над дорожками попой!» Она поняла, что он хотел сказать, и пошла на эту огромную жертву.

— Памела меня разочаровала, — добавил Бенедикт. — Для такого спринтера, как она, не было ничего невозможного.

— Скоро она войдет в раж…

— Скажешь тоже.

Он поднял глаза и несколько секунд внимательно разглядывал внучку. Славная женщина-тростинка. «Тростинка» было подходящим выражением, поскольку Аксель была маленькой, как ее мать, и каким не суждено было стать Дугласу. Небольшая, но хорошо сложенная, привлекательная, с красивыми формами и тонкой талией. Несмотря на испачканные землей ботинки, джинсы и кожаную куртку, она выглядела женственной, с капелькой чувственности, от чего мужчины легко теряли головы. Ее всегда блестящие белокурые волосы по утрам были собраны в конский хвост, а после обеда, если она собиралась на ипподром, — в пучок. Дома она иногда распускала их по плечам или перехватывала большой заколкой. Подобно всем Монтгомери, кроме Кэтлин, у нее были яркие глаза лазурно-небесного цвета, тонкий прямой нос и улыбка, уже отмеченная двумя морщинками в уголках губ. У Бенедикта сердце сжималось, когда он думал, что ей пора выходить замуж и заниматься детьми, а не чистокровными скакунами. Но может быть, ей удастся сочетать одно с другим? Она достаточно волевая и энергичная для этого, и насколько ему известно, страсть к лошадям укоренилась в ней довольно прочно.

— Почему ты так на меня смотришь, Бен?

— Забавно, но ты напоминаешь моего отца.

— Гаса?

— Ты его не знала, но уверяю, в тебе есть что-то от него.

— Если бы я могла воспитать столько победителей, то считала бы себя счастливой!

— Победители у нас есть. Чего нам недостает, так это рысака-фаворита. Чемпиона, способного завоевать гран-при.

Все тренеры, будь то в Мезон-Лаффите или в Шантийи, мечтали о коне, который принес бы им высшее признание. Выиграть приз Триумфальной Арки или Жокей-Клуб означало войти в историю бегов и стать легендой.

— Посмотрю, что делают остальные, — решила Аксель.

Она отошла было, но снова вернулась.

— Забыла сказать, я сейчас обедаю с Дугласом…

Бенедикт молча кивнул, ожидая продолжения, но она больше ничего не добавила и ушла. Она имела право видеть брата и поддерживать с ним отношения. В один прекрасный день этот сорвиголова Дуглас вернется домой примерным мальчиком, и тогда Бенедикт протянет ему руку. До того дня он не желает ничего о нем слышать.

* * *

— «Фуа гра»[2] с печеным картофелем, сок а ля лакрица, — объявил метрдотель, ставя тарелки.

Изысканное оформление, уютная атмосфера, высококлассная кухня — все служило тому, чтобы очаровывать клиента «Тастевена», лучшего ресторана парка.

— Ты принимаешь меня, как набоба, а на самом деле я тебе ни к чему, — заметил Дуглас с натянутой полуулыбкой.

— Это просто ради удовольствия, — ответила Аксель.