— Да.

— Кэтлин?

— Да. Но я еще не знала, что это будет девочка! Такая чудесная девочка… Короче говоря, я нашла в себе смелость позвонить Бенедикту и сообщить ему об этом.

— Что он сделал?

— Что, по-твоему, он должен был сделать? Он сказал, что не оставит жену и сыновей. Я с большим трудом приняла его решение, но в конце концов убедила себя, что он меня не соблазнял, он не стремился к тому, что произошло, за случившееся несла ответственность я — я почти насильно влезла к нему в постель. Я проплакала весь уикэнд. Видя меня в таком состоянии, мой отец взял быка за рога, вызвал Джервиса и настоял, чтобы тот объявил о своих намерениях.

— Боже мой…

— Да, не правда ли? Какое невероятное недоразумение! Джервис был как всегда неотразим и, разумеется, попросил моей руки, которую отец ему немедленно отдал.

— Но это безумие! Грейс, как ты могла согласиться?

— Меня устраивало иметь отца для ребенка, а также быть уверенной, что Бенедикт не исчезнет из моей жизни.

— Ты его по-прежнему любила?

— Еще больше.

— А Джервис ни о чем не догадывался?

— Не знаю. Он не выглядел раздосадованным, прекрасно вел себя, улыбался и попросил брата быть свидетелем. Я захотела, чтобы свадьбу сыграли немедленно, и это списали на каприз избалованной единственной дочери. Во время нашей краткой помолвки мы с Джервисом отправились во Францию. Я познакомилась с женой Бенедикта и его сыновьями.

— Это, наверное, было невыносимо!

— Скажем так, положение было странным. У Бенедикта голова шла кругом, и я это прекрасно видела. Наверное, мне хотелось отплатить ему… За все время пребывания там нам только однажды удалось поговорить с глазу на глаз. Это были трудные четверть часа, я пролила много слез. Бенедикт заявил категорично: никогда в жизни он не предаст брата, выходя замуж за Джервиса, я становилась в его глазах святой.

Грейс утомилась и говорила хриплым голосом.

— Поешь немного, — убеждала ее Аксель.

Они без особого аппетита наполовину опорожнили тарелку и выпили еще по бокалу шампанского.

— Я близка к завершению истории, дорогая.

— Да, но кольцо?

— Об этом в конце… Состоялась свадьба, и я наконец смогла объявить, что жду счастливого события, не уточняя даты. Когда появилась Кэтлин, все подумали, что она недоношенная, только и всего. Я пробыла неделю в больнице и именно там получила маленький пакетик из Франции. «Для счастливой мамы или малышки, когда она вырастет, с самой глубокой нежностью». Несколько слов на открытке и это скромное украшение. Бенедикт не был богат, в то время отец платил ему зарплату. Джервис счел подобное внимание трогательным, потому что именно он сказал Бенедикту, что я люблю сапфиры… Сапфиры! В моей семье были настоящие сокровища, камни размером с пробку от шампанского, представляешь? А я… я выплакала все слезы над этим маленьким камушком, потому что его выбрал, думая обо мне, Бенедикт. Не передать, до чего в молодости люди глупы! Я тайком вернула ему кольцо во время встречи в семейном кругу, когда Бен склонился над колыбелькой Кэтлин, чтобы посмотреть, на кого она похожа. Знаешь, он был взволнован, но его чувства причиняли мне боль, и я захотела в свою очередь причинить боль ему, возвратив его подарок.

Она замолчала, все было сказано.

— А дальше, Грейс? Каждый раз, когда вы виделись, Бен и ты…

— Мы больше никогда не говорили об этом. Никаких иллюзий, ничего. Он был моим деверем, а я была счастлива принимать его в своем доме.

— И ты…

— Продолжала молча любить его, да. Действительно молча.

— И Кэтлин совсем ничего не знает?

— Нет. Как я могла рассказать ей о таком? По отношению к Джервису это было бы чудовищно! Знаешь, удивительно, но Кэтлин всегда питала слабость к Бенедикту. Может быть, она толковала какие-то взгляды, а может, это был зов крови. Во всяком случае, я убедительно прошу не передавать ей ни слова из того, что ты услышала.

— Можешь рассчитывать на меня, раз такова твоя воля.

— Именно так!

Несколько минут обе молчали, думая о Бене. Потом Аксель потянулась и встала.

— Уже почти полночь, Грейс, я должна возвращаться.

Она подошла к двоюродной бабушке, обняла ее и изо всех сил прижалась к ней.

— Я сохраню твою тайну, — прошептала она.

Выходя из комнаты, она почувствовала, что у нее кружится голова, и это не было связано с шампанским. Она выпила немного, но в голове была масса вопросов и сомнений. Несколько недель тому назад она могла поклясться, что прекрасно знает каждого из членов своей семьи, а на самом деле все было иначе. Она обнаружила, что Кэтлин приходится ей не двоюродной, а родной тетей, что Грейс сорок лет лгала, что Бенедикт оказался соблазнителем. Что же до Дугласа, то он способен на предательство ради денег.

Она проскользнула за руль «альфы», но тронулась с места не сразу. Где же ей взять силы или хотя бы желание, чтобы встать во главе клана? От нее зависело будущее конюшни, а следовательно, и будущее конезавода. В то же утро еще один из владельцев, несомненно, последовав примеру Жана Стауба, объявил о том, что забирает своих лошадей. Сейчас она была одинока, одинока так, как не приходилось никому из Монтгомери. Гас и Бен, затем Бен и Норбер, наконец Бен и она почти всегда руководили тренировками вдвоем. Должна ли она простить Дугласа и обратиться к нему?

«Если я протяну ему руку, пусть это будет обдуманным решением, а не результатом того, что я сдрейфила! Я подумаю об этом, когда без чьей бы то ни было помощи найду новых владельцев, когда выиграю несколько соревнований. В тот момент, когда Дуг будет расположен присоединиться ко мне и вложить средства…»

Она смотрела на улицу, не видя ее, однако в конце концов заметила на лобовом стекле квитанцию на уплату штрафа. Она включила дворники и подождала, пока бумажка не вспорхнет, словно мотылек, и не упадет в придорожную канаву. Еще какие-то сложности в этот вечер перенести уже невозможно, чаша и так полна до краев!

Она нащупала мобильный на дне сумки. Ее ожидали два сообщения от Ксавье, нежные и встревоженные. Он беспокоился о ней, предположив, что посещение нотариуса — наверняка трудный момент. Не останавливаясь, она набрала: «Утомленная путешественница нуждается в парижском передыхе». Ответ пришел через минуту, именно такой, на какой она и рассчитывала.

9

Спасаясь от ливня, который затопил весь двор, Констан укрылся в доме. Вторая партия лошадей только что отправилась на дорожку, и он располагал часом времени, чтобы позавтракать чем-то более существенным, чем чашка кофе на рассвете.

— Вы оставляете мокрые следы! — возмутилась госпожа Маршан, когда он вошел в кухню.

Констан послушно снял резиновые сапоги и в одних носках уселся на высокий табурет, чтобы дать возможность Габи пройтись половой тряпкой.

— Беспорядок как был, так и есть, — пробурчала она.

— Делаем все, что можно. Но у Аксель столько работы…

Славная женщина бросила на него взгляд и покачала головой.

— Это правда, — согласилась она. — Но чтобы повесить куртку, нужно не больше времени, чем чтобы бросить ее где попало. Во времена месье Монтгомери вы еще время от времени пылесосили, по крайней мере когда он объявлял о своем приезде из Англии!

Констан едва заметно улыбнулся. Для госпожи Маршан он никогда не станет «месье Монтгомери»: так во все времена будут именовать только Бенедикта, и никого другого. Тем не менее она на какое-то время отставила веник и подошла, чтобы налить ему кофе и приготовить бутерброды.

— Я начала освобождать шкафы, — объявила она.

Аксель поручила ей разобрать одежду Бена: что-то выбросить, что-то раздать.

— А галстуки вашего отца нужно сохранить, они великолепны и могут вам понадобиться… И еще. Что вы собираетесь делать с его комнатой? Не стоит превращать ее в святилище! На вашем месте я бы убрала все, что напоминает о его давней травме: массивные поручни в ванной, перекладину над кроватью, предметы, без которых он не мог обойтись…

Разволновавшись, госпожа Маршан вытащила из кармана фартука носовой платок и вытерла глаза. Констан не думал по поводу комнаты и полагал, что уже в самой этой мысли было нечто кощунственное. Стереть все следы существования Бена казалось ему святотатством, однако в чем-то Габи была права. И в самом деле, почему бы ему не обосноваться в комнате отца? С первого этажа будет удобнее приглядывать за двором и особенно — запускать Пача через балконную дверь зимой. Спать с псом, лежащим в ногах кровати, казалось ему несказанным счастьем.

— Скажите мне, — вновь заговорила госпожа Маршан, — это вы унаследовали, да? Дом, мебель и все заботы!

Прежде чем ответить, он испуганно взглянул на нее.

— Все не так просто… И в любом случае я предоставлю Аксель заниматься этим, я полагаюсь на нее.

Эта мысль успокаивала его. Аксель всегда принимала верные решения. Он доверяет ей и, со своей стороны, будет приглядывать за ней, как и раньше.

— Знаете, а вы славный малый, — сказала госпожа Маршан странным голосом.

Она, похоже, была потрясена, и Констан снова ей улыбнулся. Ему очень понравилось выражение «славный малый», которое в его понимании означало «любезный и отважный». Куда лучше, чем «Ты совсем свихнулся, если лезешь туда!», брошенное Дугласом в пивной возле Сен- Лазара, где они ужинали, выйдя от нотариуса. Но потом они чудесно поговорили. Дут не был злым и сожалел о сделанном. Как сожалел и о том, что теперь это известно Аксель. Он сожалел о Франции, о времени, потраченном на обиды и глупости, о ссоре с Беном, которая едва начала сглаживаться, об их примирении, прерванном этой одуревшей кобылой. Он непроизвольно произнес «Эта одуревшая кобыла..», подражая голосу деда, но без иронии, с нежностью. И еще он волновался, простит ли его когда-нибудь сестра и приедет ли к нему в знак примирения. Констан не отвечал, однако у него была на сей счет некая мыслишка.