— Нет, если ты будешь сообразительным. Заверишь его, что хорошенько все обдумал и что завод действительно интересует тебя, даже если ты будешь просто стажером без оплаты. Если ты повинишься, он согласится. Вам даже не придется видеться каждый день. Он представит тебя Ричарду, своему доверенному лицу, и оставит в покое.

— Вы станете ему врать? — настаивал он, не веря своим ушам.

— Ради его же блага. Ваше примирение пойдет ему на пользу. Он будет счастлив знать, что ты вернулся к лошадям. И ты тоже, полагаю…

В любом случае выбора у него не было. Во Франции его ждали серьезные неприятности, а Кэтлин предлагала спасение, к тому же вместе со способами его достижения.

— Мама выдвигает только два условия, перед тем как подписать договор: твое доброжелательное отношение к Бену и обещание быть на заводе каждое утро ровно в восемь утра. Мой старенький «остин» — в гараже, можешь им пользоваться, разве что предпочтешь папин горный велосипед, к которому не прикасались лет десять!

Теперь, когда она рассказала обо всем начистоту, решение зависело от него. Она устроилась поудобнее, перекинула ноги через подлокотник и ждала.

— Ты сказала «доброжелательное отношение», Кэт. Ты употребляешь эти слова, зная настоящее положение дел?

— Да, мой французский не настолько плох. Это означает обязательство верности и подчинения. Ты находишь это слишком тяжелым? Мне тоже так казалось, когда мы стряпали этот проект… Но тогда я не знала, в какой ты опасности. Если это действительно так, малыш Дуг, ты вынужден будешь согласиться с этим обязательством, пусть даже скрепя сердце.

— Можно подумать, что тебя это радует! Что происходит в этой семье, что вы в таком восторге от Бена? Это что, живой бог?

Даже его гнев видеть было приятно: наконец-то Дуглас выходил из апатии, понемногу начинал реагировать. Кэтлин взяла стакан, допила последний глоток, поймала наполовину растаявший кусочек льда и принялась его посасывать.

— В любой семье должен быть глава, — сказала она наконец. — У нас это Бен. Папа для этого не приспособлен, маме наплевать, Констан вне игры, Аксель слишком молода, ты делаешь глупости, а я не чувствую, что меня это касается. Короче, это Бенедикт. Впрочем, он обожает эту роль и никому ее не отдаст. Но следует признать, что он на высоте, правда?

Кэтлин чувствовала приятное опьянение. Меняя положение, она уселась по-турецки, сняв туфли.

— Видишь, какой у нас получается милый разговор среди ночи!

— Если тебе угодно…

— О да, мне угодно! Он меня забавляет. Послушай, не изображай из себя обреченного, налей еще и расслабься. Тебя не заставляют глотать отраву, нужно только сыграть роль раскаявшегося внучка. Справишься?

Он был как мышка в когтях кошки, и она корила себя за то, на что его подталкивает.

— У меня нет возможности поступить иначе, Кэт. Итак, я склонюсь перед великим человеком, человеком совершенным!

— Бенедикт не совершенен, вовсе нет, — сказала она, взвешивая каждое слово.

Должна ли она поделиться с Дугласом некоторыми сомнениями по поводу Бена? Сомнениями, очаровывавшими Кэтлин, но будут ли они таковыми для ее двоюродного племянника. И потом, не означает ли это предать мать? Под действием алкоголя ей хотелось поговорить, но у нее не было ни малейших доказательств, чтобы подкрепить свою теорию. Не из-за того, что их нельзя было отыскать, но она не нашла ничего веского, а на слово Дуг ей вряд ли поверит. Впрочем, он не настолько достоин доверия, чтобы ему можно было открыть секрет.

— Не совершенен, нет, — довольствовалась она тем, что повторила уже сказанное.

Подняв глаза на Дуга, она увидела, что он пристально смотрит на нее: его любопытство проснулось.

— Знаешь, почему мы с тобой хорошо понимаем друг друга? — продолжила она.

— Потому что ты любишь потерявшихся собак.

— Неверно, я не люблю животных. Нет, это куда тоньше. На самом деле мы оба мятежники, оба изгои.

— Или оба неудачники.

Слово сорвалось с его губ и несколько мгновений висело в воздухе. Красный от смущения, он опустил голову.

— Прости, Кэт.

Кэтлин кипела гневом. По какому праву он так говорит? Она польстила ему, назвав мятежником, — для бунтаря в нем нет должного размаха. Где бы Дуглас был в этот момент, не прибегни он к защите семьи? Неудачник — это слово для него, не для нее! Кстати, она ни в чем не терпела неудачи по простой причине: она ничего не предпринимала.

— Ты последний негодяй, Дут!

— Я очень сожалею, я не хотел этого говорить.

— Разумеется, хотел! Ты считаешь меня неудачницей, да? С чего же это? Потому что я старая дева? Потому что у меня нет мужа, нет детей, нет профессии, нет планов, нет… По сути, ты, может быть, и прав. Если смотреть под таким утлом, моя жизнь — не ахти что. Но твоя и того меньше, потому что ты ни на что не годен. Я, по крайней мере, помогла тебе.

— Кэтлин…

— Не беспокойся, это не изменит существующего положения. Ты наш гость, вскоре станешь нашим служащим, и я рада, что ты выбрался из переделки. Спи спокойно!

Она с сожалением покинула кресло, ее слегка пошатывало. Иллюзия согласия, возникшая в начале вечера, полностью исчезла. Назавтра она отправится в Лондон, чтобы немного отвлечься. Еще несколько дней, и она, несомненно, забудет о злой выходке Дугласа и, возможно, вернется, чтобы повидаться с Беном. Какие бы у ее дяди ни были секреты, она обожала его общество! И он был в ее глазах единственным достойным милосердия, тем, кого нужно щадить и с кем нельзя обращаться цинично.

С туфлями в руках она дошла до двери и не обернулась.

* * *

Аксель уже по меньшей мере пятый раз повторяла Ромену свои распоряжения, пока Бенедикт королевским жестом не велел ей замолчать. Она нервно подсадила наездника в седло, похлопала Макассара по шее и наконец отступила назад.

— Давай ты поднимешься на трибуну и успокоишься, — предложил ей Бенедикт. — Не хочу смотреть бега вместе с тобой, ты похожа на электропилу, рядом с тобой страшно находиться!

— Очень сожалею, но я тебя не оставлю. Я хочу быть здесь, за барьером, чтобы видеть финиш. Это все, что меня интересует.

— Все, что тебя интересует! Не смеши меня! Да ты будешь часами пересматривать съемку. Ты просто сдрейфила, вот и все.

— Я волнуюсь всегда. Только вот Макассар — особенный.

— Ты веришь, что он может выиграть? — спросил Бен, чтобы подзадорить ее.

— Даже если дистанция и коротковата для такого спокойного коня, как Макассар, я ему доверяю.

Они пробрались к краю дорожки. Люди расступались, чтобы пропустить кресло Бена.

— Я больна им, — доверительно сказала Аксель дрогнувшим голосом. — Если сегодня Макассар не подтвердит моих надежд, это будет означать, что я в нем ошиблась.

— Я никогда не разделял твоей уверенности на его счет. Уже случалось, что он не оправдывал надежд. Я не вижу в нем чемпиона.

Аксель бросила на деда сердитый взгляд, хотя и понимала, что Бен пытался подготовить ее к возможному поражению, зная, как она любит Макассара.

— Это он-то не чемпион? Ты шутишь! Сейчас ты убедишься в обратном, ты будешь изумлен…

Диктор объявил, что лошади стартуют. Аксель крепко сжала бинокль, но, как всегда, не поднесла его к глазам. Сухое щелканье металлических дверей, открывающих стойла для старта, заставило ее вздрогнуть. Потом она почувствовала, как Бен схватил ее за руку.

— Он очень хорошо пошел, вылетел, как ядро из пушки!

На то, чтобы пробежать две тысячи метров, скакунам, мчащимся cejrjac плотной группой, требовалось около двух минут. Диктор быстро перечислял их имена, и Аксель расслышала имя Макассара после многих других.

— Давай, Ромен, — сказала она сквозь зубы, — не мешкай, это слишком короткая дистанция. Подбадривай его сейчас, сейчас

Словно услышав ее, наездник стал отрываться от остальных, без видимого усилия летя посреди дорожки.

В двухстах метрах от финиша Макассар, похоже, решил оторваться от остальных, сразу за ним Фольамур!

Буквально ежащий на шее коня Ромен составлял с ним единое целое, двигаясь в ритме с мощным, неудержимым 6erov На лету он немного повернул голову, чтобы видеть, где находятся противники. Он опережал их почти на два корпуса, и догнать его было уже невозможно.

— Да-да-да!_ вопила Аксель, стуча ногами.

— Легкая победа Макассара над Вальпараизо, сейчас увидим, кто На третьем месте!

С мокрыми от слез радости лицом Аксель наклонилась к деду, чтобы обнять его.

— Это самый лучший день моей жизни, Бен! Он их поставил на место, летел как на крыльях!

Стремительно отступив от барьера, она толкнула человека, стоявшего прямо за ней.

— Поздравляю! — сказал Ксавье, придерживая ее.

— О, ты был здесь?

— Я смотрел поверх головы, потому что тебе пришла хорошая мысль не надеть шляпу. Я бы не пропустил этого ни за что на свете!

— Это было чудесно, правда?

— Я в этом ничего не понимаю, но когда он летел перед нами, то был великолепен. Ве-ли-ко-ле-пен!

С извиняющейся улыбкой она вытирала слезы кончиками пальцев.

— У меня есть платок, держи, — предложил Ксавье.

— Ну что, Бен, как он тебе, скажи?

— Поразительно… Да-да, я потрясен этим конем! Ромену даже не пришлось замахнуться кнутом, можно было подумать, что это просто утренняя разминка! А ведь группа достаточно сильная, были серьезные конкуренты. Внучка, приветствую твою проницательность! Макассар — настоящий высокоскоростной локомотив, каких я редко видывал.

Похвала снова вызвала у Аксель слезы, и она воскликнула:

— Пойду к нему, догоню вас потом!

Мужчины проводили ее взглядами, одинаково взволнованные.

— Она милая, правда? — прошептал Бен.