Он смотрел на сына с явным раздражением.

— Ты здесь не для того, чтобы подписывать договор, — добавил он. — Ешь утку, она остывает.

Уязвленный Ксавье сухо ответил:

— Мне уже не двенадцать лет, папа!

После неловкой короткой паузы Бенедикт вернулся к беседе.

— Для моего поколения эти компьютерные штуки совсем не понятны, однако я убежден, что они полезны. По крайней мере, что касается практического применения. В конце концов, от машин требуется только экономить наше время.

— Машина — это ваша память, к тому же безошибочная, — воодушевленно продолжил Ксавье. — Она освобождает вас от картотек, записных книжек, блокнотов, но главное — от забывчивости! Одним-единственным щелчком вы можете все отобразить на экране. Карьеру лошади, ее предков до двадцатого поколения, самый незначительный насморк, начиная с рождения… Вы можете руководить лечением животных, выписывать счета владельцам за пансион, за хранение соломы и овса…

— Хорошо, довольно, все понятно, — вздохнул Жан. — Ты просто не понимаешь, что тренер скаковых лошадей не работает, уткнувшись носом в экран, и что никакая статистическая кривая не заменит интуиции. Не так ли, Бенедикт?

Его тон показался Бенедикту несколько фамильярным, к тому же он не выносил, когда говорили за него.

— Одно другому, конечно, не помешает, — сказал он спокойно.

Оправдывать сына означало противоречить отцу. Снова установилась тишина, еще более тягостная. Жан повелительным жестом велел метрдотелю подать счет.

Когда они оказались возле машин, Ксавье предложил Бенедикту свою помощь и, разумеется, получил отказ.

— Я справляюсь сам, спасибо! Если хотите, можете положить мою коляску в багажник.

Аксель показала, как она складывается, и подошла вместе с Ксавье к задним дверям «альфы».

— Простите, что из-за меня накалилась атмосфера, — пробормотал он.

Вопреки ожиданию Аксель тихо ответила:

— Позвоните на следующей неделе. У меня будет больше времени, чтобы ответить на ваши вопросы.

Она закрыла заднюю дверцу, улыбнулась и подошла к Жану, который разговаривал с Беном, наклонившись к дверце. Ксавье услышал, как она произнесла несколько вежливых слов благодарности. И пока она устраивалась за рулем и медленно трогала машину с места, он следил за нею взглядом.

— Какая муха тебя укусила? — сквозь зубы процедил отец. — А я-то поверил, что ты предложил составить мне компанию в Лоншаме бескорыстно! Вообразил, что ты наконец заинтересовался лошадьми! Но нет, ты думаешь только о своем идиотском компьютере, о своих делах…

Ксавье пожал плечами и достал из кармана пачку сигарет.

— Ты снова куришь эту гадость? Лучше бы перешел на сигары, это не так вредно.

— Второй раз говорю тебе, папа: я уже не мальчишка.

— Но еще и не взрослый!

— Вот как?

— Ты даже не способен заработать на жизнь. Это я оплатил те занятия, которые ты хотел. Инженер! Если бы я знал, что, занимаясь своим ремеслом, ты будешь голодранцем, я бы не хлопотал.

— Какие хлопоты? — усмехнулся Ксавье. — Ты не пошел ради меня ни на какие жертвы, насколько я знаю. Уверяю тебя, я зарабатываю на жизнь — даже если и не в твоих масштабах.

— Что ты говоришь!

Остановившись перед роскошным «мерседес-купе», последним писком моды, Жан играл ключами, подбрасывая их на ладони. Ксавье достаточно хорошо знал отца, чтобы догадаться, что он ищет ссоры.

— Я пройдусь до метро, — решил он.

— Мы посередине Булонского леса. Иногда я спрашиваю себя, о чем ты вообще думаешь! Давай садись.

— Нет, спасибо. Приятного вечера, папа.

Из слишком частых стычек стало ясно, что между ними нет ничего общего, никаких точек пересечения.

— Подожди секунду! — остановил его Жан. — Перед тем как ты исчезнешь, я хотел бы кое-что уточнить. Оставь малышку Монтгомери в покое, хорошо?

— Ты можешь выражаться более определенно?

— Да, могу. С одной стороны, она милашка, с другой — это лицо, оказывающее мне платные услуги. Не надо охотиться в моих угодьях.

Он всегда хвастался перед сыном своими победами, даже не предполагая, что Ксавье охотно избежал бы такого рода откровенности.

— Твои угодья, услуги тебе, — повторил он ироничным тоном. — Ты действительно потрясающе выражаешься! Желаю тебе спокойной ночи.

Он удалился, не особенно торопясь, чтобы не получалось, будто он сбежал. Вечер был теплым, звездным, и в лесу еще оставалось много машин. По странной иронии судьбы Ксавье и впрямь оказался в таком месте, где не было ни автобуса, ни метро. Ему пришлось пройти всю дорогу от ипподрома в направлении Отей, и только тогда он достиг Парижа. То была бы приятная прогулка днем, но куда менее привлекательная в темноте. И зачем только он принял приглашение отца, брошенное сквозь зубы! А почему вообще оказался в Лоншаме? Его никогда не привлекало зрелище соревнующихся лошадей, хотя в конце концов оно оказалось более увлекательным, чем он предполагал. Во всяком случае, главным побуждением была вовсе не продажа компьютерной программы.

Он встретил пару, выгуливающую двух борзых на поводках, потом снова остался один. Аксель умрет со смеху, когда догадается о планах старого соблазнителя Жана Стауба! Она, несомненно, сможет поставить его на место, даже рискуя потерять владельца лошадей. И ее дед в инвалидной коляске это одобрит. Они оба были довольно- таки симпатичными, неожиданными и оригинальными, целиком охваченными страстью к лошадям, которая казалась единственным смыслом их существования.

На каком-то перекрестке к Ксавье пристала группа трансвеститов, предложение которых он отклонил. Он был уже недалеко от ворот Пасси и начал колебаться, куда пойти: домой или на работу. Нет, документы подождут, у него не было желания заниматься ими сейчас: если он начнет, то задержится здесь до глубокой ночи. Дело, начатое им вместе с двумя однокашниками, вопреки предположениям отца становилось прибыльным, но так случилось только потому, что все трое были настоящими трудоголиками.

«Не надо охотиться в моих угодьях». Предупреждение, запрет? Излишне было говорить, что от отца ничего не ускользало. Допустим, Аксель не была ему совсем уж безразлична. Помимо слабости, которую он испытывал к девушкам со светлыми глазами и длинными волосами, Ксавье считал, что в ней есть изюминка. Нечто особенное. Облик энергичной женщины, прекрасно ориентирующейся в жизни? До сих пор он видел Аксель в платье или в английском костюме и попытался представить ее в сапогах и куртке, отдающей приказания наездникам в час, когда рассвет только брезжит.

Перед входом в метро он снова заколебался. Его квартира на улице Нотр-Дам-де-Лоретт находилась недалеко от места работы, между вокзалом Сен-Лазар и церковью Троицы, правда, не на одной остановке. Все решил взгляд, брошенный им на часы. В конце концов, он любил работать в ночной тишине, и ему совсем не хотелось спать.

* * *

— На дорожку! — прокричал Констан.

Жеребята беспорядочно бегали по двору, как обычно рассеянные и игривые. С третьей партией постоянно была неразбериха, что всегда вызывало у Бенедикта снисходительную улыбку.

— Пока они не поработают несколько месяцев ногами, их нельзя приучить к дисциплине… Скажи Ромену, чтобы встал во главе, его конь не такой сумасшедший, как другие.

— Ромен, в начало! — проревел Констан.

Бенедикт привел коляску в движение и проехал перед открытой дверью в стойло Макассара. Краем глаза он приметил Аксель, нежно гладившую каракового по голове.

— Идешь?

— Нет, жду ветврача.

— Все еще?

— Он в нашем районе и воспользуется этим, чтобы занести результаты анализов. Но он говорит, что все в порядке.

— Разумеется! Этот конь не болен, он нормально скакал сегодня утром. Ладно, до скорого…

Она услышала удаляющийся шум мотора и прижалась к шее скакуна. Почему она привязана к нему больше, чем к другим? С тех пор как он появился в конюшне, она его обожает. Красивый конь, спокойный и внимательный, с совершенно воздушной поступью, когда в форме. Из-за двух белых отметин на передних ногах создается впечатление, что он носит белые носочки. А еще у него звездочка на лбу. Много раз, глядя, как Макассар работает, Аксель говорила себе, что она владеет чемпионом.

— У меня есть морковка, хочешь?

Констан вошел в стойло, но не приближался к Макас- сару. Аксель принялась искать в мешке, который он ей протянул, две морковки.

— Я не понимаю его неожиданного поражения в тот день, — прошептала она задумчиво.

— Может быть, начинались колики? Или что-нибудь еще. Ты знаешь, какие они уязвимые!

Он смотрел на коня с таким грустным видом, что Аксель удивилась.

— Ты тоже его любишь, правда?

— Я их всех люблю! — поспешно ответил он. — И потом, они нас кормят, как сказал бы папа.

Аксель пристально смотрела на Констана. Казалось, он не в своей тарелке, смущен и тревожен.

— Что-то не так?

— Нет-нет! Впрочем… Уф, это не имеет никакого отношения к Макассару, конечно, но как-нибудь на днях я хотел бы, чтобы мы поговорили с тобой о Дуге. Я часто думаю о нем, волнуюсь…

— Знаю. Но я не могу ничего для него сделать, пока он не решится прийти к Бену.

— Ты знаешь его характер, Аксель. Он никогда публично не покается, что ушел, хлопнув дверью и оскорбляя всех.

— Тогда разговора у них не выйдет.

— Но ведь нельзя же поступать так, будто его не существует! — взорвался Констан.

Чуть не плача, он шмыгал носом и качал головой.

— Я уверен, что все это плохо закончится.

— С какой стати?

— Дуглас… Без сомнения, он идет по плохой дорожке. На что он живет? Ведь нужно что-то есть и чем-то платить за квартиру.