— Слушаюсь, сэр, — ответил помощник. Капитан задержал взгляд на Анне, но ничего не сказал и ушел.

Кинкейд положил руки на бедра и обратился к матросам:

— Ладно, чертовы педики! Слышали капитана? Мужика, который дотронется до этой девчонки, запорют до полусмерти.

Кокберн сердито взглянул на Анну и пробормотал:

— Видно, старикан захотел ее…

— Флэнеген! — позвал Кинкейд.

Большеглазый молодой моряк вышел вперед. Кинкейд вынул револьвер из-за пояса и вручил его юноше.

— Стереги ее так, как будто она одна из тех святых, которым ты молишься. Любому, кто задумает до нее дотронуться, стреляй прямо в ухо. Слышал, парень?!

Молодой человек молча кивнул. Кинкейд пристально посмотрел на сгрудившихся моряков.

— Этому парню плачу доллар за каждого из вас, кого он убьет!

Матросы, безмолвные и враждебные, повернулись и отошли. Кинкейд кивнул стражнику Анны:

— Ладно, теперь все в порядке! Веди ее вниз!

Вместо освобождения Анна чувствовала только опустошенность и внутренний холод — ушли и надежда, и страдание. Молодой матрос сопроводил ее вниз по бесконечным трапам в темный, вонючий трюм.

Голубоватый туман почти погасил лампу, не пропуская свет. Ей удавалось разглядеть только тени, но она чувствовала сырость и запах зловонной трюмной воды и плесневелого груза. Были слышны визги крыс…

Стоя недалеко от Анны, Флэнеген, не отрываясь, смотрел на обнаженную грудь девушки. Анна попыталась стянуть разорванную ткань. Кровь застыла коростой и трескалась под пальцами. Моряк дал ей одеяло, пахнущее плесенью и гнилью, и Анна завернулась в него. Потом он надел ей на щиколотки кандалы. Они были тяжелыми и холодными. Толстые цепи, прикованные к ним, позвякивали, и в темноте раздавалось эхо.

— Вы не волнуйтесь, — проговорил молодой человек по-ирландски. — Капитан избавит от петли вашу голову… Отмоет, накормит и оставит при себе.

Анна молчала. Ей не нужны были притворные утешения… Она совершила убийство и за это должна умереть. А после смерти ее душа обречена на вечную неприкаянность…

Она закрыла глаза и стала молиться.

Стефен отложил опасную бритву и взглянул на яркий утренний свет, льющийся через иллюминатор. Наклонившись к зеркалу, он короткими движениями сбрил остатки щетины.

Промыв бритву, он умылся и посмотрел в зеркало, больше обычного обращая внимание на шрамы и глубокие морщины, избороздившие все его лицо. Интересно, что о нем подумала плясунья Рори? Возможно, не красавец, но достаточно приятный человек, который в этой жизни все попробовал… Зрелый, с сыном и достаточно богат, чтобы быть щедрым с хорошенькой девушкой из четвертого класса. Стефен вспомнил смущение Анны, ее яркую красоту и удовлетворенно улыбнулся.

Девушка не выходила у него из головы всю ночь. Он думал о ее губах, об изяществе ее длинных ног, об этих глазах цвета грозовой тучи… Представлял и все остальное тоже — зрелое, сладкое, обжигающее… Помилуй Бог, ведь она красивая женщина, а он столько времени спит один. Даже после боя с Магири Стефен не искал женского общества, — так был поглощен планами жизни с Рори и памятью о Розе…

Мысли о своей покойной жене Стефен быстро затолкал опять в темный уголок своей памяти. Он научился отделять Розу от того, что связано с похотью, — как из уважения к ее памяти, так и из-за желания сохранить душевный покой.

Стефен натянул рубашку и опять задумался об Анне. Эта женщина создана для греховных мечтаний. Грязная во всех отношениях, Анна Мэси была самой желанной из всех этих дам в каютах, включая и сочную мисс Кэмберуел.

Но у него мальчишка, а это проблема… Мужчина не может договриваться с дамами под носом у любопытного парнишки.

Вдруг дверь каюты резко открылась.

— Папа! Папа!

Стефен отпрянул от бритвенного зеркала. Перед ним стоял Рори, дрожа всем телом, бледный от горя. Стефен наклонился и взял мальчика за плечи. Крови не было, не было и признаков поломанных костей…

— Что произошло? — встревоженно спросил он. — Ты покалечился?!

Рори покачал головой. Давясь слезами и сопя, он вытер мокрые щеки. Мальчик пытался выговорить хоть слово, но при каждой попытке снова и снова заливался слезами.

Стефен еще никогда не видел, как плачет сын, и не знал, как его успокоить. Он мягко встряхнул Рори:

— Ну, хорошо, дружище. Не может быть, чтобы все было так плохо. Расскажи, что произошло.

— Анна… Анна…

— Анна?! — Стефен сжал плечи Рори. — Что с ней?! Говори, ну!

К Рори вернулся голос.

— Она… — Худые плечи затряслись. — Этот матрос… Ну тот, что испортил ей еду… Он хотел… хотел навредить ей, и она его убила…

— Убила?!

— Заколола его ножом… Ах, папа, они ее повесят!

Стефен ошеломленно и молча смотрел в лицо Рори. «Убила его! Она убила, эту дрянь?! Господи помилуй, — думал он, — я должен был догадаться, что ублюдок еще к ней заявится. Один раз взглянув на эту девушку, мне следовало бы это понять.„»'

— Где она сейчас?

— В тюремной камере… В цепях!

— Иисусе Христе! — Стефен топнул и сильно ударил кулаком по ладони. «Они, видно, всю ночь с нее не сходили!» Он провел ладонью по волосам, быстро натянул рубашку. Позабыв о галстуке, надел пиджак.

Рори блеснул глазами:

— Ты ей поможешь, папа?! Не дашь ей умереть?! Стефен взял мальчика за подбородок:

— Не думай о плохом, юный Флин. Я уже иду повидать капитана. Ну, так как насчет улыбки для старого отца?

Губы Рори задрожали, а Стефен подумал: «Анна Мэси, если вас повесят, мой мальчик никогда мне этого не простит. А что касается меня…» Он припомнил ее благодарную улыбку, мечты, которые она так и не претворила в жизнь, и сердце его забилось неровно. Он нежно провел рукой по голове мальчика и вышел из каюты.

Капитан Блоджет сидел за роскошным столом, в расстегнутом кителе, атакуя тарелку с яйцами и ветчиной. Он с удовольствием глотнул кофе и указал Стефену на кресло.

— Мистер Флин! Чем могу вам быть полезен в это чудесное утро?

Стефен чувствовал себя как натянутая струна. Но будь он проклят, если капитан это заметит. Он медленно сел в кресло и вытянул перед собой длинные ноги.

— Я слышал, у вас в тюремной камере женщина?

— Как быстро все становится известным! — Капитан взмахнул салфеткой и, вытерев подбородок, с сожалением взглянул на недоеденную еду.

— Пожалуйста, — попросил Стефен, — не прерывайте из-за меня свой завтрак!

— Ах, вы очень добры! — Блоджет подвинул поспешно тарелку и забросил половинку яйца в рот. — Она убила матроса, — объяснил он с набитым ртом. — Заколола его… Кровавая каша! Заставила команду полночи скрести палубу!

— Самозащита, без сомнения.

Блоджет прижал салфетку к губам и самодовольно хохотнул.

— Я не законник, мистер Флин. Факты говорят сами за себя — мужчина мертв, а женщина его заколола. По мне, все выглядит как убийство. Ясно и просто!

— Черт возьми, Блоджет! Вы отлично знаете, что женщина, путешествующая в одиночестве четвертым классом, не бывает в безопасности. Вы набрали команду подонков и каторжников. Никакой другой порт, кроме Ливерпуля, не дает столько мусора…

Капитан нахмурился:

— Похоже на правду. Никогда не видывал худшей массы моряков, чем на линии Ливерпуль — Нью-Йорк. — Он обмакнул кусочек тоста в яичный желток и отправил в рот.

— Матрос испортил ее еду, — продолжал Стефен. — В надежде взять ее в обмен на что-нибудь съестное. Она не поддалась, тогда он решил ее изнасиловать…

Блоджет коротко засмеялся:

— Изнасиловать! Из того, что старший помощник рассказывал мне, она на это напрашивалась.

Стефен с трудом подавил желание ударить толстое, обрамленное бакенбардами лицо капитана. «Это просто, — сказал он себе. — Ты должен победить его не мышцами, а словами». Он сжал пальцы и забарабанил по ручке кресла, обтянутого коричневой кожей.

— Женщина имеет право защищать себя. Даже если она эмигрантка!

Блоджет отодвинул поднос, сложил руки на брюшке и пристально взглянул на Стефена — желтые крошки яйца прилипли к усам песочного цвета.

— Порядок, Флин! Буду считать случившееся самозащитой. Я не намерен вешать девушку… Более того — даже не собираюсь сдавать ее в Нью-Йорке властям…

Стефен облегченно вздохнул. Но, заметив самодовольную улыбку Блоджета, насторожился.

— И что с ней будет?

Блоджет поджал губы, выказав раздражение.

— Ваше сочувствие достойно похвалы, но не нужно в это вмешиваться! Девушке не причинят вреда…

— Вы ее отправите опять в четвертый класс? Капитан громко фыркнул:

— Дорогой мой, это означало бы потерять женщину! И какую женщину! Под въевшейся сажей и вонючим тряпьем открываются божественные формы! Дерзкая, палец в рот не клади, — как мне сказали. Но, без сомнения, шалунья в постели.

«Ах ты, чертов боров, — подумал Стефен. — Не лучше того, что она прикончила…»

— Я думаю взять ее в свою каюту, — продолжал Блоджет, — в качестве э… стюардессы, так сказать… — Он ухмыльнулся и разгладил усы. — Если ее хорошенько отмыть, она способна, знаете ли, скрасить существование…

— Есть законы, запрещающие команде корабля оскорблять и бесчестить пассажиров женского пола, — угрожающе тихим голосом сказал Стефен. — Это касается и господ… Что подумает ваш наниматель, если власти прослышат о ваших действиях?

Взгляды капитана и Стефена встретились. Капитан нервно дернулся в кресле.

— Она будет в полной безопасности…

— В вашей койке?

Щеки Блоджета покраснели.

— Есть вакансия среди обслуги кают. Возможно, это неприятно и… убого, но тем не менее намного лучше, чем трюм.

— Вы отказываетесь от своих намерений, капитан? Блоджет ударил кулаком по столу:

— Проклятье! Не давите на меня, Флин!

— Я оплачу ее проезд первым классом. Капитан безмолвно уставился на него. Потом поднял брови и засмеялся:

— Однако… Так вы хотите, чтобы она согрелась в вашей койке.