Розанна Битнер - Нежное предательство

– Конечно, дорогая. Мы уже обсудили это.

– И Джой, и я можем жить здесь. Лина, Тусси, Генриета и Джордж будут жить здесь всегда.

– Договорились.

– Я хочу, чтобы Марч Фредерик завтра уехал отсюда.

– Ты никогда больше не увидишь его, – заверил Ричард.

Одри почувствовала свою власть над Ричардом. Оказывается, не так уж плохо быть женой Поттера. Она будет играть более важную роль в управ­лении плантацией в качестве жены, нежели будучи только дочерью плантатора. И если невозмож­но выйти замуж за Ли, то какая разница, чьей женой становиться. Тем более, что Ричард наде­лен многими положительными качествами. На его месте мог быть кто-то другой.

– Тогда можете сообщить всем, что свадьба назначена на тринадцатое мая, – сказала Одри.

Ричард благодарно сжал ее руки.

– Я люблю тебя, Одри. У нас будет самая грандиозная свадьба! В деньгах не будет недостат­ка. Как только соберем урожай, отправимся пу­тешествовать в Европу. Как ты относишься к такому предложению?

– Я с удовольствием поеду в Европу, – согла­силась девушка. Да, это замечательная идея. Она уедет далеко от Ли. К тому времени, когда они вернутся в Америку, Одри привыкнет считать себя миссис Ричард Поттер. Может быть, к тому времени она будет ожидать ребенка. Она хочет иметь детей. Будет жить в Бреннен-Мэнор, забо­титься о Джое и отце. Все сложится хорошо.

Джозеф Бреннен радостно улыбался, чувствуя себя гораздо лучше. Может быть, приступ случил­ся у него из-за письма, которое этот янки прислал Одри? Нет ничего хуже для человека с Юга, чем одна только мысль о том, что его дочь собирается выйти замуж за янки. Он не собирался показы­вать письмо Одри, как и те письма, которые мистер Ли Джеффриз прислал Джою. Даже Ри­чард ничего не знал о письмах. Джозеф Бреннен не хотел, чтобы у Ричарда Поттера появились какие-либо сомнения в отношении Одри. Он про­сто сжег все письма. Его дети не должны дружить с республиканскими аболиционистами! Послед­нее письмо Ли прислал на имя Одри, сообщая, что приедет в Луизиану в июне. Ли хотел поговорить с ней и ее отцом, Джозеф прекрасно понял, о чем собирается говорить этот янки. И надеялся, что, не получив ответа, тот не поедет на Юг. Одри скоро будет принадлежать Ричарду. К тому времени, когда Ли Джеффриз приедет сюда, она станет замужней женщиной. Он, конечно, не при­знается, что уничтожил письма. Ли Джеффриз вынужден будет уехать ни с чем.

Ричард поцеловал кольцо с бриллиантом на руке Одри.

– Тринадцатого мая 1860 года будет самым счастливым днем в моей жизни, – сказал он.

– И в моей, – добавил Джой.

Одри хотела сказать то же самое, но не смогла пересилить себя.

Ли вошел в дом, который так любила его мать. Воспоминания нахлынули со всех сторон. Он не собирался возвращаться сюда, зная, как больно ему будет здесь. Но не смог воспротивиться нео­жиданному желанию еще раз побывать в Мэпл-Шедоуз.

Показалось, что не удалось тогда, как следует, проститься с детством, с матерью, с тем восхити­тельным летом, которое он провел здесь с Одри.

Этим летом дом открывать не собирались. Он приехал один, чтобы еще раз взглянуть на него, возможно, найти ответы на мучившие вопросы. Он написал Одри письмо, но так и не дождался ответа. Вероятно, он сделал глупость, решив по­ехать к ней. Может быть, побывав здесь, он ка­ким-то образом поймет, что делать дальше. Здесь он влюбился в Одри. Здесь же простился, как ему тогда казалось, навсегда.

Ли закрыл за собой переднюю дверь. Сырой, затхлый воздух ударил в ноздри. Тишина, глухая тишина была невыносима не только потому, что здесь всегда звучал голос матери, но и оттого, что он не услышит голоса Одри. Сладостные воспоми­нания сжимали сердце, когда он вошел в гости­ную, взглянул на пианино, которое так любила мать. В комнате было темно, окна и балконные двери заперты, зашторены, чтобы защитить дом от сильных холодных ветров, дующих здесь зи­мой. Ли всегда верил, что у дома есть душа, хотя это было глупо. Ему очень жаль душу дома, который стал совсем одиноким. Энни Джеффриз, хозяйка, никогда не придет сюда, не приедет весной и не откроет окна и двери, чтобы впустить сладковатый запах цветущей сирени.

Ли закрыл глаза и представил, что слышит, как играет на пианино мама, что рядом стоит Одри и поет. Вспомнил, как ярко было тогда освещена солнцем гостиная, через распахнутые двери и окна в комнату проникал теплый ветер. Кругом стояли вазы с цветами.

Он прошел в гостиную, сел к пианино, открыл крышку, осторожно дотронулся до клавишей. Его охватило чувство безысходного горя, невозврат­ной потери. Ли замер, опустил голову и заплакал. Неожиданно по спине прокатилась теплая волна. Тепло было ощутимо и настолько явно, что Ли стал изумленно озираться по сторонам. Может быть, яркие лучи солнца проникли в гостиную сквозь неплотно зашторенные окна? Но день был пасмурный, прохладный, весна в Коннектикуте задалась поздняя, в доме было довольно прохлад­но.

Он не увидел ничего необычного. Поток тепло­го воздуха мягко и нежно коснулся лица. Ли мог поклясться, что слышал, как кто-то прошептал его имя. Молодой человек снова оглянулся, но опять не заметил ничего странного. Он встал, вытер глаза, отошел от инструмента, некоторое время молча смотрел на него, оглушенный, оша­рашенный тем, что испытал.

Мама? Он ощутил ее присутствие и умиротво­ренно вздохнул. В доме было по-прежнему тихо, но молодой человек почувствовал тайную радость.' Возможно, Энни Джеффриз продолжает жить здесь и иногда садится за фортепьяно. Она, конеч­но же, рада, что сын вернулся сюда. Ли вздрог­нул, закрыл крышку пианино, все еще потрясенный тем, что случилось. Он рад, что решился приехать сюда. Он должен был побывать здесь, чтобы погоревать и вспомнить. Хотелось верить, что Энни Джеффриз и ее музыка продолжают жить… где-то.

Ли вышел из гостиной, встал на лестничной площадке, посмотрел наверх. Сможет ли он войти в спальню? Может быть, там он найдет что-то важное. Он должен решить, что же теперь пред­принять? Как быть с Одри? Он надеялся отыскать ключ к решению, стоит ли еще раз встречаться с Одри.

Ли поднялся по лестнице и вошел в комнату, где провел волшебную ночь с любимой женщи­ной. Посмотрел на аккуратно застланную кро­вать, дотронулся до подушки. И так ясно вспом­нилось все – вкус и запах ее кожи, восторг, который он испытал с ней. Почему он полюбил ее? Почему только к Одри рвется его сердце? Почему полюбил женщину, с которой невозможно счастье?

Ли внимательно оглядел комнату. Он должен найти что-то… То, что принадлежало Одри. По­смотрел на туалетный столик, надеясь обнару­жить забытую шпильку или сережку. Ничего. Почему ему внезапно стало страшно? Судорожны­ми движениями распахнул дверцы платяного шкафа, проверил все полки, ясно осознавая, что если бы кто-то увидел его сейчас, то принял бы за сумасшедшего. И в шкафу ничего не было.

Молодой человек направился к письменному столу и выдвинул правый верхний ящик. Не­сколько потертых листов бумаги лежали в ящике. У Ли дрожали руки, когда он вынимал эти лист­ки. Он решил, что, наверное, переутомился и бредит. Хорошо, что он решил отдохнуть от рабо­ты два месяца.

Сжимая в дрожащей руке помятые листки, он подошел к окну и отодвинул шторы, чтобы можно было прочесть.

Ли дочитал последнюю строфу. На других стра­ничках Одри написала ноты. Очевидно, сочиняла на эти слова мелодию. Теперь молодой человек думал, может быть, это знак ему, чтобы он поехал в Луизиану и нашел девушку? Он перечитал стихи и ему показалось, что Одри вошла в дверь и сама читает нежные слова признания.

– Одри, – прошептал он тихо-тихо. Интерес­но, должно быть, она случайно оставила запись текста? Или бросила специально, потому что не­довольна им? А может быть, хотела, чтобы он обнаружил листки? У нее не было времени и возможности показать стихи или спеть для него. Вероятно, она не видела в этом смысла.

Что же теперь делать с листочками? Выбро­сить? Сжечь? Послать ей? Нет. Она будет смуще­на, если он пошлет их ей. Вдруг мистер Бреннен увидит, прочитает и разгневается? Ли, конечно, не мог уничтожить стихи. Они смягчили боль в его душе. Может быть, то воля Божья? Она слу­чайно оставила, чтобы он мог найти песню в тот миг, когда больше всего нуждался в ответе на вопрос, стоит ли ехать к Одри?

Ли свернул странички, положил в нагрудный карман и вышел из комнаты. Он уже побывал на могиле матери и не собирался оставаться в доме на ночь. Повидался со старым Томом. Если он решил ехать в Луизиану, чтобы узнать свое буду­щее, то не должен терять время. Предстоит долгое утомительное путешествие. Ли вышел из дома, запер на ключ входную дверь, поднял воротник плаща, закрываясь от пронизывающего, холодно­го весеннего ветра.

Молодой человек заторопился к нанятому эки­пажу, отвязал лошадь, устроился на сиденье. Может быть, он совершит самый сумасбродный поступок в жизни, но все-таки поедет в Луизиану. Он должен быть уверен, что сделал все возможное для спасения своей любви, для ее защиты. На душе было легко и свободно. Все-таки удачно сложилась поездка сюда. Наверное, ему сам Бог помог.

Ли встряхнул вожжами и замер на мгновение, словно услышав отдаленные журчащие звуки фортепьяно, оглянулся на дом, но ничего больше не услышал, кроме шума весеннего ветра в кронах деревьев, среди распускающихся кленовых веток.

– Ты сходишь с ума, Ли, – пробормотал он, тряхнул вожжами и направил лошадь на извили­стую дорогу, вымощенную булыжником. Если все сложится удачно, к концу мая он доберется до Батон-Ружа. Вероятно, там ему любой человек подскажет, как добраться до Бреннен-Мэнор.